Не вечен Божий гнев

Из тёмного ущелия  Кармила
На солнце выполз Агасвер.
Другое тысячелетье шло к концу с тех пор,
Как он бродил, бичуемый тревогой,
По странам всем, - Когда идя на казнь,
Христос под крестной ношею склонился
И отдохнуть у двери Агасвера на миг остановился,
Агасвер его сурово оттолкнул, - и дальше
Пошел Христос и пал под тяжкой ношей
Без слов и без стенанья. Тут предстал
Пред Агасвером грозный ангел Смерти
И с гневным взглядом молвил: Отдохнуть
Не дал ты человеческому сыну;
Не знай же сам ты отдыха отныне,
Бесчеловечный, до его пришествия второго!
И чёрный адский демон
Гнал Агасвера из страны в страну,-
И не было гонимому надежды  умереть,
Ни утешения найти успокоение в могиле.
Из тёмного ущелия Кармила
На солнце вышел Агасвер. С лица
 И с бороды стряхнул он пыль: из груды
Костей, нагромождённых тут, взял череп
И по горе метнул его с с размаха,
Запрыгал череп, зазвенел о камни –
И развалился в дребезги. « То был
Отец мой!» - Агасфер проскрежетал.,
Ещё схватил он череп – и ещё . . .
Семь черепов кружася покатились
С утёса на утёс. «А это – это . . . –
Он вскакивал с налившимися кровью
Безумными глазами, - это были
Мои все жены!» Черепа катились . . .
Ещё . . . Ещё . . . « А это – это были
Мои все дети! – скрежетал несчастный. –
И умерли! Они могли . . . а я,
Отверженный, я не могу! Нет смерти!
Грознейший суд мучительнейшей карой
Навеки надо мной отяготел.

И пал Иерусалим. Он с лютой злобой
Смотрел, как мрут другие, - и кидался
В объятья пламени, и с ярой бранью
Дразнил меч римлян. Грозное проклятье
Его как бронь хранило; он не умер!

И рухнул Рим, всесветный исполин.
Он голову и грудь свою подставил.
Он рухнул на него – не раздавил.
Нации рождались, умирали;
Он же оставался, не умирал!
С вершин одетых в тучи.
Кидался он в пучину; но прилив
Его волною выносил на сушу,
И жгучий яд существованья снова
Его палил. К запекшемуся зеву
Вулкана он взобрался. Скатился он
В его утробу. Там стонал и выл
Он десять месяцев в чаду и мраке;
Ногтями рыл курящееся устье . . .
И огненная матка разродилась
Потоком лавы, и его опять
Из пламенного выкинула зева,
И в пепле шевельнулся он – живой!.

В горящий лес он бросился. Он бегал,
Беснуясь, средь пылающих деревьев.
С волос своих они его кропили
Огнём, - и пухло тело у него,
И ныла кость. Но не сгорел он – жив!

И ринулся он в дикий пыл войны -
В грозе кровавых битв сходился
Лицом к лицу. Ругательством поносным
Он разжигал и галла и германца;
Но от него отскакивали стрелы,
Обламывались копья об него,
Об череп в осколки разлетались
Кривые сабли сарациннов. Пули
В него летел градом – как горох
В железный панцирь.
И -  как утёс зубчатою вершиной
Поднявшийся за тучи, - он оставался невредим.
Напрасно слон его топтал; напрасно конь
Копытом бил, дыбясь средь ярой сечи,
Пороховой подземный взрыв его
Высоко взбросил, оглушенный тяжко
Упал на землю он – и очутился
Средь измождённых трупов, весь обрызган
Их кровью, мозгом, -  он жив и невредим.

На нём ломались молот и топор;
У палачей мертвели руки; зубы
У тигров притуплялись.
Он подползал к норе гремучих змей
И жало змей его не убивало.

О ужас! Он умереть не мог! Покоя
Он не мог найти, томясь и изнывая!
Столетья и тысячелетья  видел он
Как Время в ненасытном любодействе
И в вечном голоде детей рожает
Иль пожирает, но умереть не мог.
Бог мой: прости меня! Есть ли казнь
Грознейшая в твоей всевластной воле?
Казни меня, казни меня Ты ею!
О, если б пасть от одного удара
 И с этой выси покатиться вниз
И вздрогнув, - прохрипеть и умереть!

И Агасвер шатнулся: смутный гул
Ему наполнил уши; тьма покрыла
Горячие зеницы. – Светлый ангел
Взял его на руки и снёс его в ущелье,
 И там сложил и молвил: Агасвер!
Спи мирным сном! Не вечен Божий гнев.

Владимир Март