Странные встречи

Шел снег. Он шел и шел, скрипя железными доспехами. Он валил и кружил, предвещая конец света. Снег заполнил собой весь мир. Я шел по снежным барханам, как по ледяной вате. Как холодно! Зверски холодно, нечеловечески холодно.

На сугробе восседали волки. Молодой волк тащил к собратьям годовалого младенца, ухватив его зубами за распашонку. «Вы чё, озверели!?» - возмущенно крикнул я. Но я ошибся. Они вовсе не собирались растерзать и съесть младенца. Они согрели его своими телами.

Я облегченно вздохнул и пошел на юг, туда, где нет пронзительного мерзкого холода. Одна волчица бросилась вслед и стала обнимать меня передними лапами. «Отстань! Я не вашей породы», - стряхнул я с себя её мощные лапы. И пошел, не оборачиваясь на юг, туда, где нет пронзительного мерзкого холода.

Не помню, как долго я шел туда, где нет пронзительного мерзкого холода. Когда стало теплей, я скинул куртку и пошел в рубашке. Когда стало жарко, я снял рубашку. Солнце припекало. Показался берег моря. Чудесно. Просто чудесно.

Я зашел в отель на берегу моря. Мне всегда хотелось жить на берегу моря. Моё детство прошло на берегу моря. И моя юность прошла на берегу моря.

«Можно снять номер с видом на море?» - спросил я Никиту Михалкова, восседавшего в кресле на рецепшен. Никита захохотал, хлопая себя по икрам: «Снять? Да я только тут и снимаю! Купаюсь и снимаюсь. На море? Тут кругом море! Хошь – пей, хошь - тони!». Он откинулся в кресле, озорно сдвинул белоснежную капитанскую фуражку на лоб и, по-актёрски убедительно отключившись, демонстративно захрапел. Я натянул сонному мастеру фуражку на нос, чтоб не зазнавался. И пошел на пляж.

Нудисты хреновы! Не люблю вынужденно созерцать не прикрытый трусами примитивный натурализм. Тем более общественный. Тем более, наполовину мужской. Я развернулся с пляжа и отправился обратно в отель.

На рецепшен никого уже не было, даже кресло исчезло. «Фокусник Никита в своём репертуаре», - иронично подумал я.

В холл вплыла дама гигантских габаритов. Её пышные юбки и груди колыхались, как море. Она томно разлеглась на диване и поманила меня пальцем. Она была настроена весело, но даже не пыталась улыбнуться. Я отвернулся.

В холл на четвереньках причикиляла горничная – в лифчике и без трусиков. Её призывные позы меня заинтересовали, но не вдохновили. Интересно было на 10%, а противно на 90%. Горничная улыбалась призывным шлюховым оскалом. Она вертелась и извивалась, как раздавленная гадина. Она очень старалась. По-видимому, ей хорошо заплатили. Вот пусть тот, кто ей заплатил, с ней и развлекается! Я отвернулся.

В холле материализовалась эффектная крашеная брюнетка. Стильное чёрное платье плотно облегало стройную фигуристую фигуру. Подошла вплотную, играя бёдрами и дохнув ароматом духов. Стало душно. «Зайчик, я пришла к тебе», - игриво промяукала она. Пошлость. Самое отвратительное, что есть в женщине – пошлость. «Я не зайчик», - угрюмо промычал я. «Может, ты волк?», - саркастически рассмеялась она. «Нет, я другой крови. Я – всё, что осталось от человека», - промолчал я в ответ. «Я люблю тебя», - заученно произнесла она актёрским бархатным голосом. «Не ври! Самое мерзкое, что есть в человеке, это ложь», - снова промолчал я. «Я люблю тебя. Я тебя люблю. Люблю тебя я…» - вдохновенно повторяла актриса на все лады, ловко жонглируя словами. Что ж, смысл прекрасен. Исполнение – брависсимо! Но между слов – пустота. Актриса начала повторять и повторять стих за стихом, как заезженная пластинка. Я протянул руку к её пленительной груди, нащупал под чёрным платьем кнопочку и выключил магнитофон, вмонтированный в левую грудь вместо сердца. Актриса-биоробот умолкла. 

Я вышел из отеля и двинулся, куда глаза глядят. Они глядели в небо. Там мерцали сотни звёзд. Странно. Почему днём я вижу сотни звёзд? Ведь их должны быть миллионы! - озадачился я. И спустился с небес на землю. 

На земле стояла простая земная женщина. Она была милая и простая, но не простоватая. Простая и открытая. Это почувствовалось по её открытой улыбке. Молодая женщина была в красном платье. Конечно, красное платье это моветон. Но не заметить её в этом платье было невозможно. Именно для этого она и была пока в красном платье. Не заметить? Это было бы, как минимум, неучтиво и невежливо. Я махнул ей рукой: привет! Она махнула в ответ. Разве мы знакомы? Нет, мы не знакомы.

Я подошел: «Будем знакомы!». Мы широко улыбнулись друг другу, потому рты сами непроизвольно растянулись до ушей.

Но нельзя же улыбаться вечно. Надо ведь и поговорить. «Мне холодно», - тихо пожаловалась она и поежилась. Я накинул ей на плечи свою рубашку. Мне стало очень тепло. Я слегка приобнял девушку. Она перестала дрожать от холода. Стало жарко. Время остановилось и замерло где-то далеко в море. А потом время вернулось к нам.

«Мне почему-то страшно», - робко пожаловалась она, опять поежилась и виновато улыбнулась. «Не надо бояться, тогда не будет страшно! Со мной тебе нечего бояться» - подбодрил я её. «Я попробую, я буду стараться ничего не бояться», - пообещала она и попыталась улыбнуться.

Раздался шум моря. Он нарастал и нарастал, нарастал и нарастал, пока не перешел в рокот и грохот, роковой грохот. Гигантская волна катилась на нас.
Мы бросились к отелю. Но оттуда тоже шла гигантская волна. Мы повернули на север. Но и оттуда шла гигантская волна. Со всех пяти сторон шла одна гигантская волна.

«Мне страшно!» - воскликнула женщина и испуганно вздрогнула. «Не надо бояться, тогда не будет страшно!» - снова попытался подбодрить я её и добавил: «Пока мы живы, смерти нет». «Да, пока мы живы, смерти нет», - эхом отозвалась она и добавила: «Я читала эту фразу у древних греков. Но мне всё равно страшно». «Не надо ничего бояться, тогда не будет страшно!», - бодренько повторил я и предложил: «Клади голову на моё плечо и закройся рубашкой. А когда всё кончится, жди меня в отеле, если волна вдруг разлучит нас».

«Мы не погибнем?!» - с надеждой и страхом спросила она. «Мы не погибнем, если не будем бояться», - решительно ответил я, понимая, что мы погибнем.

Но мы не погибли. Мы проснулись…