Рабочее название Непостоянный исход

Обнаружил утерянную несколько лет назад рукопись. Захотела найтись. Это небольшой фрагмент.


Глава 1. Отстранение.
Впервые, когда, мы услышали про сеяние незначительных частиц, шел 2007 год. Тогда все улетали по определённым тенденциям, кои угадывались во всём пространстве, безостановочно пульсируя и звеня. Я и Луковица пришли, как-то раз, на фестиваль классической музыки и немного посидев однозначно решили:
– Валим…
С этого дня мы сваливали буквально со всех фестивалей, проходивших в нашем городе. Не то, чтобы это было необходимостью, но стало нашим тайным хобби. Мы просто с ума сходили от сваливания. Получая немыслимое удовольствие от этого процесса, мы тайно или явно проникали в концертные залы\клубы\открытые площадки и, послушав\посмотрев немного (от пяти минут до получаса) в один голос (обычно даже не сговариваясь) говорили:
– Валим.
И мы валили. Со всей дури, со всей безудержной силой молодости, которая питала наши ноги. Это был первородный кайф. С ним не могло сравниться ничего в этом городе, да и в этом мире тоже. Много лет спустя, вспоминая те деньки, я часто думал, что не было и, в принципе, не могло быть ничего лучше сваливания с концертов. В этом была суть, в этом было движение, в этом было всё.
Воспоминания. Они и сейчас душат меня своей яркостью, живостью. Да, они, к сожалению, живее, чем я сам. Не знаю, к чему это всё привело бы тогда, но сейчас это кажется очень странным. Я не могу с точностью утверждать, куда я забрёл. Дошел ли я до Святой Земли, отыскал ли Святой Грааль? Этому нет доказательств, как нет и опровержения. Было, было, было. Есть, есть, есть. Слова, слова, слова. Гора слов и не одного серьёзного действия за последние пару лет. Просто уйма мусора в голове, вокруг меня, мусора планетарного масштаба, уместившегося в черепной коробке и стандартной панельной квартире.
Действительность сейчас больше похожа на бред  умалишенного, запертого в одной из надзорных палат, что мне пришлось как-то наблюдать, пускай и не во всей их строгости. Но об этом позже. Сейчас не время для подобных строк. Такое требует настроения, а оно в данной главе немного в другом русле. Здесь место для лёгкого шага, для психоделической музыки, которая в огромном изобилии представлена сейчас, как, впрочем, и в прошлые времена.  Место для ностальгии, для выплеска эмоций, накопившихся за все года, за все переживания. Сейчас поток прорвался и хлещет. Когда он выйдет, я надеюсь, станет легче.
Примерно тогда же были увлечения самоубийствами. Нет, мы не мечтали убить себя, мы просто любили собирать информацию обо всех подобных случаях, происходивших в нашем городе. Мы с упоением зачитывались деталями, изучали предсмертные записки, в общем и целом, разводили вокруг этой темы «философские» беседы. Но мы вовремя осознали смехотворность этого хобби. Рассуждать о самоубийствах, то же самое, что мнить себя, к примеру, специалистом по виноделию. Ты можешь знать множество сортов винограда и марок вина, сходу называть с десяток знаменитых винных погребов и прочую ерунду, но, если ты сам не обладаешь, хотя бы одной коллекционной бутылкой, то все твои россказни – простая болтовня. Так же и в нашем случае. Мы без конца обсуждали  очередную заметку в газете, рассматривали фотографии. Если была возможность – посещали место происшествия. В конечном итоге, мы пришли к выводу, что всё это сплошное надувательство.   Осознали, что большинство из этих несчастных – самодовольные мудилы, многие из которых, благодаря стараниям журналистов, превращались в «мучеников», окутанных ореолом скорби и всемирного плача. Особенно нас добили участившиеся случаи установки свечей на месте трагедий. Такого умопомрачения мы вынести не могли и даже пару раз приходили в подобные места, заливали всё это дело водой или краской, чтобы смыть\замазать всё это дерьмо.  Проделав это мы, конечно, сваливали оттуда. Всё это умещалось в рамки нашего мироощущения и без ухода существовать не могло. 
Я упомянул человека по прозвищу Луковица. На самом деле его звали Александр Сергеевич Луковцев. Было ему тогда, как и мне, немного за двадцать. Высок, приятен лицом, наверное, даже красив. Никогда не решался судить о человеческой красоте лица, не моё это дело. Жил он в трёхкомнатной квартире на третьем этаже. Повезло, в каком-то роде. Мы часто собирались у него дома, слушали музыку, разрабатывали планы по посещению очередных мероприятий, с которых нам предстояло сваливать. Вся квартира была в типовом стиле, за исключением его комнаты. Там наблюдался полёт фантазии. Он попросил знакомого художника расписать ему стены флуоресцентной краской, навешал на стены изображения каких-то дорог, морей, пустынных железнодорожных станций. Всё это как нельзя, кстати, заставляло воображение с утроенной силой работать на наше увлечение сваливанием\уходом отовсюду. Там же он предавался влиянию незначительных частиц. Я не одобрял и не порицал этого процесса, мне плевать, это было его дело. Ну и ещё тысяч\миллионов других людей. Конечно, в каком-то смысле это могло стать барьером к нашей дружбе, но не стало. Какая разница, что делает твой друг для того, чтобы лучше сваливать? Может, эта позиция и цинична, но я и сейчас так думаю.  Познакомились мы ещё в школе, ходили в параллельные классы и часто пересекались на совместных занятиях. После уроков вместе бродили по городу. Особых планов и устремлений у нас тогда не было (может и сейчас их, по сути, нет, не знаю). Мы просто жили. И этого было вполне достаточно. Мы не задумывались о жизни, она не задумывалась о нас – хороший симбиоз. Были в нашей компании и другие, но они то исчезали, то появлялись. Наш же тандем оставался неизменным.  Затем мы пошли в институты, в разные, но это не отменяло того факта, что мы и дальше двигались вместе.
Курсе на третьем Луковица как-то спросил меня:
– Как ты относишься к тому, чтобы замутить скиффл-группу?
– А что это, скиффл?
И он рассказал мне про этот жанр. Меня увлекло. Это было то, что нужно, это было по мне! Я сразу же вызвался играть на стиральной доске, благо одна из таких, оставшаяся от бабушки, валялась у меня дома без дела. Мы рьяно взялись за дело. Луковица наяривал на дешёвой гитаре, я на своей деревянной напарнице, и это было классно. До того, как мы открыли для себя сваливания (и до того, как Луковица открыл для себя незначительные частицы) это было лучшее, что мы могли противопоставить миру. Я играл на доске самозабвенно, с полнейшей отдачей. Как это не смешно звучит, меня буквально электризовало от неё. Я напитывался энергией ритма, выделываемого двумя напёрстками и шершавый звук, извлекаемый мной из металлической поверхности, заставлял меня оживать на полную. Мой разум воспарял, я улетал в самые глубинные пропасти собственного разума и оттуда плевал на происходящее в реальной жизни. Мы умудрились записать пару альбомов, сыграть с десяток концертов в местном баре, где собирались любители поэзии\экспериментальной музыки\артхаусных  фильмов и прочей лабуды. Мы не были звёздами, да и не стремились ими стать. Нам просто было начхать на всё, мы решили раствориться в нашем занятии, в неровной музыке скиффла и более не о чём не мечтать. Когда ты оставляешь себе определённый путь, отсекая при этом другие стремления, ты как бы обретаешь одну истину или суть, забывая и забивая на всё оставшееся в этом мире, твой шаг по жизни выглядит проще и легче, и тебе уже не так страшно двигаться к финальной точке твоего временного отрезка. Может быть это трусость, инфантилизм или что-то в этом роде, мы не забивали голову излишними рассуждениями на эту тему, потому что нам оставалось ещё много вопросов о жизни, так что избавившись от главного груза бытия: «Кем быть? Куда я иду?» Мы оставляли себе больше времени для других бесед.
Вот так, под аккомпанемент гитары и стиральной доски мы и закончили обучение в институтах. Получили свои дипломы (я синий, Луковица красный) и были выброшены за борт беззаботной студенческой жизни. На смену нам пришли новые люди. Мы же, каталогизированные и занесённые в реестр выпускников, который обещал хранить информацию о нас в течение 70 лет, (не плохая, хоть и не самая долгая, память, если больше никак не удастся задержаться в истории) оказались на пустынном перекрёстке и попутные  машины не спешили нас подбирать.