Невозможность

Вечерами здесь становится уютно. Аллеи разбитого вокруг  лечебницы парка пусты. Тени от высоких, рвущихся в небо сосен тонкими полосами разрезают белый газон. На стоянке у ворот припаркована всего пара машин. В домике ночного сторожа горит свет.

Я отряхнул штанину от налипшего при ходьбе снега. С минуту постоял на крыльце, наслаждаясь морозной прохладой декабря.  Толкнул плечом массивную дверь.
Сунул в карманы перчатки, расстегнул на ходу тяжёлое пальто, стянул с шеи длинный вязаный шарф. Развесил всё на вешалке, прибитой к стене в узком холле.
Подойдя к стоящему напротив зеркалу, поправил бабочку в мелкий белый горох, одёрнул полы мятого пиджака. Попытался принять добродушный вид и улыбнуться.
Отражение небритого осунувшегося лица напрочь уставшего от жизни человека горько ухмыльнулось в ответ.
Махнув на прощание рукой, я начал медленно подниматься на второй этаж.

Уже хотел протянуть руку к бронзовой входной ручке, как дверь в палату отворилась, и из неё, всем своим видом требуя тишины, выскользнула сиделка в белом халате
– Пожалуйста, следуйте за мной. Она только уснула. Вы разговаривали с доктором?
Мы, как заговорщики, тихо крались к её кабинету.
 – Да,– шептал  я, боясь отстать,– он  позвонил ближе к обеду.
 – Сейчас вашей супруге лучше. Она забылась сном. Я поставлю чай?
 - Спасибо.

Осторожно затворив за мной дверь, она зажгла стоящий в углу торшер с громоздким алым абажуром, включила в розетку серебристый чайник, который тут же недовольно зашипел.
Я присел на обитую тёмно-синим бархатом кушетку. Расстегнул пиджак.
– Как она?
– Плохо.
Сиделка, открыв стеклянные дверцы шкафа, взяла с полки два чайных прибора, затем достала сахарницу и коробку с печеньем. Машинально поправила синий больничный берет.
– Около пяти доктор снова вколол ей лекарство и уехал домой, – она протянула мне разовый пакетик с чаем.– Я пришла на дежурство в начале седьмого. Переговорила с дневной сиделкой и сделала всё, как записано в карте.
 – Вы ... – я стушевался, не зная, как бы помягче об этом спросить. Взял из её рук протянутую чашку. Несколько раз медленно окунул пакетик в кипяток. Наконец, перетерпев жгучую боль, сильно отжал его двумя пальцами и, поднявшись, выбросил в стоящую у стола урну. – Она и сейчас привязана?

 – Нет, что вы! Ровно в восемь я сняла ремни с запястий и ног.
Теперь уже сиделка как будто стеснялась своего вопроса. Всё никак не решаясь мне его задать, она придвинула на край стола коробку с печеньем, снова поправила берет, показательно зевнула, отвернувшись к окну, достала из футляра очки, низко склонилась над медицинской картой.
 – Ешьте печенье.
 – Спасибо,– поблагодарив, отказался я, – просто хочется немного согреться. Кажется, подхватил на работе насморк.
Я демонстративно сделал слишком большой глоток и обжёг язык.
 – Чудесный, кстати, чай.
 – Пейте, пейте. Если хотите, я подолью вам ещё.
 – Благодарю.
Я поставил чашку на край стола.
 – Раньше вы всегда приносили ей цветы ... Что-то случилось?

Я ничего не ответил. Просто опёрся на стену, скрестив на груди руки и прикрыв глаза.
 В повисшей тишине хорошо было слышно, как сиделка ест печенье, отламывая каждый раз небольшой кусочек и каждый раз, прежде чем сделать глоток, шумно дует на горячий чай.
 Закончив чаепитие, она составила посуду в раковину. Вернувшись за стол, включила стоящее на подоконнике радио. Раздался неприятный свистящий шум, но, покрутив настройку, её пальцы сразу нашли нужную волну.
Передавали неутешительный прогноз погоды на завтрашний день, обещая усиление мороза с порывистым западным ветром до восьми метров в секунду, а потом Луи Армстронг затянул свою внепогодную «What A Wonderful World».
 
Чтобы отогнать быстро опускающийся на веки липкий сон, я сильно зажмурил глаза и потёр переносицу указательным пальцем. Широко зевнув, тряхнул головой и открыл глаза.
На стене требовательно мигала зелёная лампочка. Я знал, что это означает.

 – Пожалуйста, сидите. Я сам к ней схожу.
 – Будьте так добры, – вежливо произнесла она.

Тело сковала слабость. Онемели кончики пальцев, и казалось, что ноги мои плотно набиты ватой. В горле неприятно першило. На ходу я обтёр носовым платком обильно вспотевший лоб.
«Ко всему прочему не хватало ещё слечь с гриппом, – думал я.– Или это бесконечная жизненная беготня из одного угла в другой так опустошает меня, забирая последние силы?»
Как в далёком детстве, мне стало себя жаль. Прежде чем взяться за фигурную бронзовую ручку, какое-то время я молча постоял у палаты, прислонившись лбом к холодному дверному косяку.

 Шторы большого окна были задёрнуты не полностью, и лунный свет выхватывал из мрака комнаты то немногое, до чего мог дотянуться: половинку прикроватной тумбочки, часть стены с висящей на ней картиной, где высокий гондольер в свободной белой рубахе с длинным рукавом и шляпе с красной лентой правил свою блестящую чёрную гондолу по узким каналам прекрасной Венеции, книжную полку, её измученное, худое лицо ...

 Она неподвижно лежала на кровати, натянув до самых плеч одеяло и не моргая глядя в потолок. Можно было рассмотреть, насколько пугающе бледным было её осунувшееся от долгой болезни лицо с глубокими серыми ямами вместо щёк и обтянутым синеватой кожей крючковатым тонким носом.
Вместо всегда так нравившихся мне густых рыжих волос, плотно покрывая её маленькую головку, торчал теперь короткий ёж.
   
 Только её большие, чуть раскосые глаза в обрамлении бесцветных ресниц напоминали мне обожаемую и горячо любимую прежде женщину.
 Было трудно понять, дышит ли она.

 Я тихо придвинул стул к изголовью. Снял и повесил на спинку пиджак. Аккуратно постарался присесть на самый краешек, однако стул предательски подо мною скрипнул, разорвав угнетающую тишину. Почувствовав, как снова вспотел лоб, я полез в карман за платком.
 – Как ты? – услышал я её полностью лишённый сил голос. Сухие потрескавшиеся губы даже не шелохнулись, и если бы в этот момент на них сидела бабочка, то вряд ли бы она испугалась и вспорхнула.
 – Всё хорошо, – торопливо выпалил я. Прокашлявшись, постарался взять себя в руки и повторил снова:
 – Всё  хорошо, милая. Когда я к тебе собирался, наш Ричи так путался под ногами и вилял хвостом, что я едва смог зашнуровать ботинки. Наверное, он хотел передать тебе привет.

 Она ничего не ответила и не улыбнулась. Лишь едва качнула головой и прикрыла глаза.

 – На завтра передают усиление ветра и крепкий мороз, а сейчас на улице так тихо и тепло, что в это трудно поверить, – я прокашлялся снова. – Надо будет сказать сиделке, чтобы она проследила за температурой в комнате. Тебе не холодно, милая? Я обязательно ...
 – Скорее бы уже, – медленно, чуть слышно зашептали её губы, – у меня не осталось никаких сил ...
 – Хочешь, я почитаю? – Я подошёл к полке, на которой стояло несколько книг, и взял первую попавшуюся под руку. – На чём мы с тобой остановились? Тут должна была остаться закладка. – Закладки не оказалось. – Нашёл. Вот она, – я наугад открыл книгу. Отойдя к окну и включив светильник, присел на широкий подоконник. –  Кажется, вот это место. Не сомневайся, это точно оно, слушай:
«И я решила попытаться. Но прежде попросила, чтобы эта ночь, сменившая такой бесконечно-длинный день, что я толком и не помнила, когда же он начался, стала для меня ночью богоявления.
И Бог, казалось, внял моей молитве. И слова стали выговариваться легче, и постепенно они теряли черты человеческого языка. Стыд уже не так терзал меня, а уверенности в себе прибыло, и язык сделался послушен и поворотлив. Я по-прежнему ...»(с)
 – Ты не представляешь, как я устала. Скорее бы уже ...
Её шёпот стал уверенней, и бабочка улетела. Я закрыл и поставил книгу на место. Вернулся к её постели. Постарался, чтобы голос мой звучал ободряюще.
 – Я разговаривал с доктором ...
 – Уходи, – потребовала она. – Я не хочу, чтобы ты видел меня такой.
 – Я позову сиделку.
 – Пожалуйста, иди.
Смутившись, я наклонился и быстро поцеловал её в висок.
 – Заеду к тебе на будущей неделе.
Она едва заметно качнула головой в ответ, так и не открыв глаз.
 – До свидания.
 – Иди.
 Схватив пиджак, я быстро вышел.
 
 Попросил сиделку проследить за температурой в палате жены. Она хотела со мной ещё о чём-то поговорить и даже произнесла вот это:
 – Если у Вас есть свободная минутка ...
 Я сухо попрощался и закрыл за собой дверь.

                ***

 Она улыбнулась, обняла меня за шею, сильно к себе притянула. Прижалась к небритой щеке и несколько раз быстро чмокнула.
 – Я боялась, что ты уже не придёшь, – испуганно шептала она.
 И я вдруг понял, чего мне не хватало весь этот долгий, растянувшийся на километры пустоты день.
 Почувствовал себя так, как если бы на всём белом свете остались только мы вдвоём. Она и я. Никого и ничего вокруг. Только эта небольшая прихожая, я и она.
 – На улице идёт снег?
 Никого и ничего вокруг. Только эта улыбка, прихожая и этот знакомый волнующий голос.
 – Нет. Он шёл днём.

 Она дождалась, пока я сниму тяжёлое пальто, повесила его на плечики, убрала в шкаф. Я опустился на пуфик, начал расшнуровывать ботинки.
 – Устал?

 Больше никого и ничего вокруг ...

– Да, сегодня было много работы. Потом мне пришлось кое-куда заехать.
 Она поставила мокрые ботинки на обувную полку, подала тапочки.
– Будешь ужинать?
– Поздно уже. Приготовь, пожалуйста, глинтвейн, – я прошёл в комнату. – Сильно першит в горле и неприятно ломит тело.
– На ночь выпьешь аспирин, и я дам тебе тёплую пижаму.
 
 Это был день, когда разные люди не знали, как задать свой главный вопрос. Вопрос, который постоянно крутился у них в голове, цепляясь и путаясь за массу других, менее важных вопросов.

 Было слышно, как, откупорив бутылку вина, она начала доставать из кухонного шкафчика необходимые склянки со специями.
 – Добавь побольше корицы, – попросил я, надевая домашний халат.
 – Хорошо.

Да, видимо, сегодня был именно такой день. Но он, слава Богу, подходил к концу.

 – Ты был у неё?
 – Пойду приму душ и побреюсь.
 – Ты рассказал ей о нас? – услышал я последний на сегодня вопрос.
 – Нет. Я не смог. Только не сегодня, милая.
 – Через месяц исполнится ровно год, как я слышу от тебя одну и ту же бесполезную фразу…, – думая, что я уже ничего не могу услышать, обречённо произнесла она.

 Я плотнее прикрыл дверь в ванную комнату и открыл воду.





В миниатюре использован фрагмент из романа Пауло Коэльо "Дьявол и сеньорита Прим"(с).