Вопрос человечности

Денис проснулся. Но не просто, а с таким чётким, объёмным и выпуклым вопросом в голове, что даже мелкие рубчики ржавых железных панелей на потолке не стали, как обычно, расплываться перед глазами и корчить из себя древние руны, а тут же чётко доложили о своём происхождении и твёрдо застыли перед глазами. Всё было настолько ясным и прозрачным, словно в комнате трудился кондиционер, выгоняя густые комки углекислого газа мощной тягой. Денису почудилось даже, будто дышать стало чуточку легче. Это, конечно, было иллюзией чистой воды: никакого персонального кондиционера в четырёхместном железном гробу не было и быть не могло. Четверо юношей, давивших боками железные койки в стандартном боксе № 348 Корпуса 8К по левую сторону от Рабочей Магистрали, получали свою скудную порцию кислорода исключительно через мохнатую решётку глобальной вентиляции. А решётка эта поросла войлоком из паутины и пыли ещё до их рождения, так что впалые грудные клетки, бледные лица, пляски чёрных «мух» перед глазами – всё это было естественным и привычным. Здесь, в бесконечных стандартных ГрОБах – Гражданских Объектах Быта – это было здоровой нормой.
Денис хлопнул ресницами и услышал щелчок. Он удивился, но не очень – конечно, здорово моргнуть с громким щёгольским щелчком, да ещё прямо с утра, едва проснувшись, но сейчас его занимал только Вопрос. Выпуклый, яркий, объёмный, как дирижабль, он заполнил всё утреннее сознание юноши и не давал возможности подумать о чём-то другом. Впрочем, Денису и не хотелось ни о чём больше думать: пухлые бока вопроса казались такими упругими, мягкими и уютными, что заглядывать за них в ржавую повседневность было просто-напросто гадко.
Щёлкнув ресницами ещё разок, Денис резко сел, и дырявое ветхое одеяло немедленно соскользнуло с его коленей на пол. А ведь этим одеялом мог укрываться прадедушка любого из здесь живущих… На долю секунды Денис отвлёкся на эту мысль, и потолочные рубчики тут же стали расплываться перед его глазами. Заметив это, юноша резко вскочил, ударился лбом о край лежанки второго яруса, тихонечко взвыл, схватился за голову, сам на себя шикнул и метнулся к Терминалу.
Опасливо оглянувшись – не проснулся ли кто из соседей? – Денис присел на краешек дырявого стула. Стул скрипнул, но суставы тощих жилистых ног хрустнули даже громче, и юный слесарь ремонтно-технического отдела Корпуса обслуживания Рабочей Магистрали испуганно прикусил губу. Между намертво сжатыми от волнения и страха лопатками покатилась капелька пота. Юноша дернул плечами. Прислушался – всё было тихо. Соседи по ГрОБу, такие же молодые и оборванные трудяги Корпуса обслуживания, мирно сопели. У них не было никакого желания отрывать от сердца драгоценные минуты сна и тратить их на праздные вопросы. Пусть даже это не просто какие-то там детские вопросики о клопах под матрасом или о том, куда делась мама, когда закончилось детство и в семейный бокс явился Распределитель. Пусть даже это такой важный, серьёзный и взрослый Вопрос…
Выдохнув, молодой человек нажал на кнопку включения. Терминал загудел, затрясся, разогреваясь и пробуждаясь, с корпуса полетели облачка пыли и чешуйки ржавчины, из вентиляционных отверстий хлынули ручьи тёплого пыльного воздуха. Денис поджал ноги и быстро оглянулся. Марк Тишкин, водопроводчик с верхней полки, заворчал во сне и повернулся на другой бок. Больше никто не пошевелился, и Денис с замиранием сердца уставился в светлеющий выпуклый экран.
На мутном матовом стекле медленно проявилась эмблема Гражданского общества чистоты и правды: широко распахнутый глаз в окружении открытых ладоней на раскрытой книге. Денис сглотнул, ещё сильнее сдавил напряжёнными лопатками позвоночник, но остался на месте. Конечно, Честность, Чистота, Открытость – наше всё, три столпа нашего мира, и каждый сознательный гражданин всеми силами укрепляет фундаменты этих столпов… Но ведь всего один вопрос! Никто же не узнает, правда?..
Эмблема ГрОЧП растворилась, и на экране засверкали иконки программ. Ещё не поздно остановиться и просто… Просто поиграть в игрушку оставшиеся два часа до подъёма. Игорь назовёт дураком, Марк покачает головой, Фил не скажет ничего и молча начнёт собираться на работу. Всё будет как обычно. Нормально, честно, открыто. Как всегда.
Но… Разве кто-то узнает, если он попробует поискать ответ в Своде Знаний? Если отправит запрос в Сеть? Это ведь машина, она не имеет души и сознания, это просто программа! Она никому ничего не скажет. Она будет молчать, и всё будет хорошо. Всё будет как обычно – только он, Денис, будет знать ответ на свой вопрос. А иначе… Иначе ему всё равно не видать покоя.
Денис выпрямился, взялся за рычаг шарика-контроллера и щёлкнул по иконке Свода Знаний. Экран заполнила мелкая рябь, но через секунду она исчезла, и на мутном стекле высветилось знакомое «Добро пожаловать!» Юноша вцепился в рычажок побелевшими пальцами и медленно-медленно повёл курсор вниз. Ещё ниже, ещё дальше, минуя все возможные пути к отступлению: разделы Правила жизни Гражданина, Обязанности работника Корпуса № 8 (литеры А-М, М-Я), Книги для чтения в выходной день, Вечернее чтиво… Всё это не нужно. Нужно лишь маленькое окошко в самом низу и клавиатура. В окошке можно набрать вопрос, нажать клавишу – и через какое-то время получишь ответ. Почти никто не пользуется этой функцией – зачем, если вся жизнь прозрачна и расписана по часам, если всё и так открыто и понятно без пояснений? Вот жилой бокс. За ним огромный, практически бесконечный Корпус 8К, где по обеим сторонам от Рабочей Магистрали выстроились в тридцать этажей тысячи и тысячи таких же боксов. А в другом крыле Корпуса – Машинное отделение, которое необходимо обслуживать, чтобы продолжалась жизнь. С шестнадцати лет ты живёшь именно так, и нет другой жизни, как нет и смысла мучиться непонятными вопросами… Так зачем?
Чтобы просто не сойти с ума! Денис не сможет справиться с этим вопросом сам.
Машина должна ему помочь.
Он выдохнул и набрал в поисковой строке запрос:
«Что находится за пределами Глобального Рабочего Корпуса?»

***
На контрольной панели перед дежурным по смене Юджином Мартином замигала ярко-красным, забесновалась самая крупная лампочка. Тут же заверещала сигналка, тоненько и невероятно противно. Юджин поперхнулся булкой, выплюнул на стол недожёванный салатный лист и кусок котлеты и, кашляя фонтанами хлебных крошек, наклонился над сенсорным экраном. Сомнений не было: кто-то прямо с утра, пока все спят и никто не видит, отправил запрос в Свод Знаний. Более того – запрос поступил из жилого бокса рабочего корпуса! Не то, чтобы это вот так сразу означало катастрофу…Юджин смахнул остатки недожёванного бургера на пол и вытер руки. Скорее всего, какой-то пятнадцатилетний сопляк, недавно переведённый во взрослый корпус, дорвался до Терминала и спрашивает стандартное «можно ли снова увидеть маму». Нельзя, соплячина, нельзя! Работай и не задавай лишних вопросов. Запросы помимо этого поступают настолько редко, что, собственно, нет причин переживать. На то и существует дежурство по Своду Знаний – успокоить муравья простым стандартным ответом и доложить начальству, если поступит подозрительный запрос. Ну, так что же ты хотел узнать у всемогущей Программы, тощий муравчик?..
Юджин вывел запрос на экран и поперхнулся ещё раз, теперь уже воздухом и собственной слюной. Он поморгал, проверяя, не привиделось ли – но нет, запрос не изменился. Ему не показалось, и бессонная ночь на дежурстве тут ни при чём. Пожевав губами, Юджин потянулся к телефонной трубке.
- Алло, это дежурный по Сети Рабочего Корпуса Юджин Мартин. У меня срочное сообщение для Департамента нравственного контроля. Что? Нет, срочное! Нет, дорогуша, я работаю тут уже восемь лет и с вопросами о мамочке разбираюсь сам. Тут дело серьёзное, вы меня поняли? Соедините с Департаментом!
На секунду Юджину даже стало жалко парнишку, в безмозглой голове которого зародился такой крамольный вопрос. Но… Никто ничего не может сделать. Не доложи о случившемся Юджин – и кто тогда пожалеет его?..

***
Марк проснулся от лязга входной двери. С трудом разлепив веки, он близоруко уставился в угол – туда, где находилась проржавевшая железная плита, едва державшая собственный вес на скрипучих петлях. Жёлто-рыжее пятно никак не желало принимать чёткие очертания. Впрочем, сощурившись, Марк понял, что дверь плотно закрыта. Он поморгал и огляделся вокруг. На верхней полке у противоположной стены мирно дрых на пузе Игорь. Прямо под ним, на нижней лежанке тихо сопел Фил. Всё было, вроде бы, как обычно… Но что-то явно не так. Что-то странное, незнакомое висело в воздухе, словно склизкая медуза. Марк чувствовал это так явно, что сначала даже испугался – уж не сошёл ли он с ума? Да, бывают такие симптомы, как же это называется… Водопроводчик не смог вспомнить красивое слово, вычитанное в книжке с Терминала. Он досадливо вздохнул… И в ужасе замер. Запах! Марк не сошёл с ума: в боксе столбом стоял совсем не знакомый, неизвестный, чужой запах. Мужчина даже не мог найти ему описание – запах был настолько новым, настолько другим, непривычным и непонятным, что просто не укладывалось в голове, как такое вообще может существовать. Будто шлейф из другого мира, он расстилался пластами по комнате и взрывал сонное сознание своей новизной. Марк сглотнул и почувствовал, что молекулы незнакомой субстанции, висящие в воздухе, настойчиво щекочут горло. Он снова окинул комнату взглядом – всё было как обычно… За исключением светящегося монитора Терминала. Вечером никто не подключался к Сети, да и трудно было представить, чтобы кто-то из ребят так недисциплинированно бросил Терминал включённым. Марк понял: что-то случилось. Он мощным рывком спрыгнул с кровати и плюхнулся голыми пятками на холодный пол. У ног валялось вытертое до дыр полосатое одеяло Дениса. Кровать парня была пуста.

***
- Ребятки, у вас, вроде, койка освободилась? – невысокий пухлый парнишка с румяными щеками и горящими радостью глазами нерешительно приблизился к Марку и Филу. Двое из трёх оставшихся обитателей бокса № 348 молча стояли у окна в узком коридоре жилого блока. Косясь с высоты восемнадцатого этажа на Рабочую Магистраль, они тихонько попыхивали ингаляторами с псевдотабачным миксом. Марк напряженно глянул на парнишку – тот с силой прижимал к груди только что полученное одеяло и разве что не становился на цыпочки, пытаясь заглянуть им в глаза. Водопроводчик вдруг понял, что перед ним совсем ещё ребёнок, впервые в жизни попавший во «взрослый» корпус и жутко этим взволнованный.
- Только перевели из подросткового? – Марк сурово оглядел мальчишку. Фил нахмурился. Дымить оба перестали.
- Д… ды-а, – испуганно заикаясь, ответил тот.
- Что, уже шестнадцать стукнуло? – Водопроводчик иронически прищурился, всем своим видом давая понять, что на такой серьёзный возраст этот розовый пупс явно не тянет. Пупс смутился.
- Нет… – Парнишка опустил голову, но тут же так резко её вскинул, что Марк всерьёз испугался за сохранность его шейных позвонков. – Так вы не знаете? Ну, конечно, зачем вам уже! С прошлого месяца возраст перевода опустили на год. Теперь стукнуло пятнадцать – и всё, взрослый, своя койка, отдельный четырёхместный ГрОБ! Здорово!
Взгляд Марка упёрся в пятно ржавчины на стене. Он вспомнил подростковые казармы – огромные, бесконечные ангары, заставленные такими же бесконечными, уходящими вникуда общими лежаками без одеял и подушек. Туалет один на каждые полсотни мальчишек. Дезинфицирующий душ два раза в неделю по четыре минуты. Всё общее, и ничего своего. Ни о каких Терминалах, ни о каком Вечернем чтиве в подростковом корпусе нельзя было и помыслить… Разумеется, после четырёх лет в такой казарме собственное одеяло покажется величайшей из драгоценностей, а уж бокс на четыре персоны – и вовсе личным дворцом. Только теперь уже… Всего три года до перевода «во взрослые»?..
Последний вопрос Марк невольно задал вслух, и розовый парнишка (как только он остался таким розовым в казармах?) энергично закивал.
- Значит, взрослый, – подытожил водопроводчик. Мальчишка счастливо осклабился.
- Меня направили в 348й, сказали, освободилась койка.
Марк и Фил тревожно переглянулись.
- Ключник мне вас ещё внизу показал, так я бежал за вами, бежал, упустил из виду, потом все восемнадцать этажей одним духом проскакал…
Мальчишка не заметил напряжения, повисшего между мужчинами – ему с головой хватало собственного адреналина. Захлёбываясь воздухом, он живо описывал свою героическую погоню за жителями бокса № 348.
- А о лифтах тебе ничего не рассказывали? – прочистив горло, поинтересовался Фил.
Мальчишка застыл, замолк на полуслове с открытым ртом. Захлопнув, наконец, челюсть, он конфузливо нахохлился и помотал головой.
- Ясно всё, – Фил сплюнул жёлтую жижу в карманную жестянку, сунул её в задний карман штанов и положил руку парнишке на плечо.
- Ну, пойдём, раз уж тебя определили. Соседями будем.
Марк молча глянул вниз, на Магистраль, и двинулся вслед за Филом.

***
Юджин приложил палец к замочной скважине-сканеру, и дверь будто потеряла плотность, растворилась, открывая вид на коридор снаружи. На самом деле, разумеется, никуда эта дверь не делась – исчезла лишь голограмма, имитирующая свинцовую плиту в пустом на вид проёме. А вот сеть из углеродных нанотрубок, сплетавшая ткань настоящей двери, осталась на месте. Чтобы поднять углеродный щит и выйти из кабинета, требовалось просканировать сетчатку. Юджин стащил с лысеющей головы пропотевшую бейсболку, смял её и с силой потёр грубой тканью глаза. Мистер Мартин знал: белки у него сейчас жёлтые в густую красную сеточку, а веки опухли, как у запойного алкоголика. Слёзные каналы неутомимо сочатся влагой, на свет уже больно смотреть – начинается конъюнктивит. Это, конечно, ерунда, закапать пару раз те капли, что прописывал док в медпункте, поспать часиков …дцать, умыться чистой водой, а не собственным жгучим потом… Юджин вздрогнул, будто внутри у него взорвалась маленькая водородная бомба, и отпрянул назад, едва не сверзившись с лестницы – это глаз обожгло лучом сканера. Обычно ничего и не чувствуешь, а тут… Срочно за каплями.
Сотрудник Службы надзора Юджин Мартин перешагнул порог, отделявший кабинет мониторинга от всего остального грешного мира, и быстро-быстро засеменил по коридору к лифтам. В глубине души он уже знал, что не пойдёт ни в какой медпункт, не будет даже пытаться найти эти чудесные дешёвые капли, а прямиком припустит домой. И конъюнктивит свой он не просто не будет лечить – не-ет, он будет его лелеять, как драгоценный оранжерейный цветок или породистого щенка. Так, чтобы к завтрашнему дню глаза ему застил гной, а общая работоспособность снизилась примерно до нуля. Тогда можно будет взять больничный хотя бы на день. Да что там, хотя бы и на полдня! С самого утра до вечера лежать в кровати, ничего не видеть, слушать мелодичную тихую музыку без слов… В блаженном полном одиночестве. Безо всех этих горящих экранов, беснующихся лампочек и фантомов тощих юнцов, со страхом нажимающих кнопку «Enter». Да ведь и не много их было, всего один-единственный за смену… Но почему же не отделаться никак от этого видения – хрупкой бабочки с тонкими крылышками, бьющейся из последних сил в стекло керосиновой лампы?..
Бред, бред, что за сентиментальные бабские мысли! Бабочки, крылышки…
Юджин шагнул в широкий зев лифта и, чуть помедлив, нажал кнопку с цифрой «1». Домой, никаких медпунктов.

Дома Юджин открыл вполне обычную входную дверь самым обычным магнитным ключом. Сканеры, углеродные нанотрубки – все эти навороты совершенно точно не для его берлоги, не такая уж он важная птица. Стаскивая потную куртку, Юджин услышал треньканье неподключённой электрогитары в гостиной. Очевидно, уже почти взрослый сын (подумать только, через месяц стукнет семнадцать!) снова поссорился с матерью и пришёл ночевать к нему, к отцу. Юджин усмехнулся: гитару юный принц прихватил, а комбик, очевидно, показался тяжеловат.
- Привет, па, – донеслось из недр квартиры. Сыновнее приветствие прозвучало вяло и бесцветно.
- Привет, сын, – войдя в гостиную, Мартин потрепал отпрыска по загривку и плюхнулся в кресло напротив.
В тишине блямкали струны, длинные ногти сына стучали о деку гитары.
- Ел чего-нибудь? – решил, в конце концов, поинтересоваться счастливый отец. На пятой минуте разглядывать длинные сальные патлы, закрывавшие лицо парня, ему наскучило. Сын кивнул:
- Пиво ел.
- Сухарями хоть закусывал? – мистер Мартин ощутил укол совести: кроме пары банок пива, сухариков да замороженных полуфабрикатов еды в его берлоге, действительно, не водилось.
Паренёк помотал головой.
- У меня ж зубы, па, какие сухари.
- А, точно, запамятовал. Прости. Котлет пожарить? Или, э-э-э… Пюре из пакета?
Юджин неловко поднялся с кресла. Сделал пару шагов, прикидывая, когда же он сможет разориться на лечение сыновних зубов в хорошей клинике, затормозил у арки, ведущей на кухню… И вдруг пристально, жадно вцепился взглядом в профиль родного мальчишки. Голова закружилась, и показалось вдруг, что всё мироустройство, заплясав, сложилось пополам. И на силуэт родного сына, бездарно бряцающего по струнам дорогой гитары, наложилась бледная тень совсем другого парня. Такого же тощего, ещё по-подростковому нескладного, с такими же длинными тонкими пальцами и жилистыми предплечьями. Только вот ногти у того, второго, были обломаны под корень и разукрашены несмываемой чёрной каёмкой из грязи и машинного масла, а волосы коротко стрижены. Стрижены, да – но в точности такого же русого цвета. И лет ему было почти столько же. Может, на год-два больше… И зубы у него, наверное, тоже крошатся.
Мартин окаменел. Он вдруг представил – нет, ощутил каким-то непонятным шестым чувством – что от «перемены мест слагаемых» не изменилось бы ничего. Его родной глупый Арчи мог бы так же вкалывать в Машинном отделении, убивая своё слабое здоровье ради чужой сладкой жизни в мегополисах. В тех самых бесконечных городах под куполом, о которых ни один мальчишка, ни один взрослый мужчина и ни одна женщина из рабочих даже не подозревает – потому что не должно быть для них жизни кроме работы и мира кроме родного Рабочего Корпуса. И неба для них не должно быть тоже, лишь металлический отблеск стальных балок там, глубоко под землёй. Там должна проходить их жизнь от начала до самого конца, чтобы здесь, на поверхности, могли существовать люди вроде Юджина – в больших сверкающих городах, под куполами, построенными в последние три десятилетия перед полным разрушением озонового слоя планеты.
Дрожь пробрала Юджина с ног до головы. Он посмотрел на Арчи и увидел того, другого. Того самого парня, что сегодня утром не выдержал и решил узнать правду. Наиглупейшим способом из всех, какие только могли прийти в его юную голову. Послать запрос в Свод Знаний, якобы бездушную энциклопедию… Какая кошмарная ложь.
Ноги ослабли, и мистер Мартин, держась за этажерку, тихо опустился на пол.
- Па? Па, что с тобой?!
Звякнули струны брошенной на кресло гитары. Перед глазами Юджина появилось очумелое лицо сына, окаймлённое длинными соломенными патлами.
- Папуля, ты чего? Врача вызвать, а? – Голос Арчи дрожал и срывался. – Па, ты меня слышишь?
Сын встряхнул Юджина за плечи. Мартин пристально посмотрел на мальчишку… И чётко увидел ёжик коротко остриженных волос, ввалившиеся глаза – зелёные, не серые, как у Арчи – и глубокую трещину на нижней губе, забитую чёрной грязью. Зелёные глаза смотрели не мигая, без осуждения и злобы, лишь с удивлением и бесконечно острым, грызущим и глодающим желанием понять.
Такой же мальчишка. Почти такой же, как Арчи.
Такие же люди.
«Как и мы тут всё», – подумалось было Юджину. Осознав эту мысль, он расхохотался.
«Мы уроды… Уроды. Считаем, что мы и есть люди, а они, там, под землёй – муравьи… Кто-то ведь должен обслуживать Машинное отделение, поддерживать работу куполов и прочую чушь. Так пусть это будет отдельный рабочий народ с искусственной идеологией, задавленный кучностью, нищетой и строгим надзором. Чтобы не поднимали головы, чтобы только работали и плодились. Но, чёрт возьми, это они – люди! Это они честны и правдивы. И если мальчишка мечтает познать мир, невзирая на ужас смерти – кто может сравниться с ним?!»
Сердце гулко стукнуло и замерло. Юджин перестал дышать – он осознал вдруг с невозможной силой, что несколько часов назад отправил на смерть лучшего из людей. Совсем юного, жаждущего знать. Сколько их было за восемь лет службы? Десятки, сотни. Сотни лучших из людей, уничтоженных им. Никчёмным лысеющим человеческим мусором. Навсегда.
Издалека, будто из дальнего конца тоннеля, до Юджина донёсся голос Арчи:
- Я не знаю, не знаю! Упал, как подкошенный, и не слышит меня, не реагирует! Нет, в сознании, вроде… Я не знаю! Да не пил ничего, не пьяный он! Сердце, наверное, приезжайте немедленно! Выехала машина? Скорее, пожалуйста!
Голос сына зазвенел, сорвался, и мальчишка закашлял.
- Арчи, – одними губами прошептал мистер Мартин, но Арчи услышал. Он кинулся к отцу и упал на острые коленки.
- Что, что, па? Как ты, как твоё сердце? – парень задыхался от волнения.
- Всё… Всё хорошо, сын. Ты, главное, это…
- Что, па?
Юджин сморщился, пытаясь сформулировать самое важное. Это было что-то огромное, тёплое и невероятно значительное. Оно маячило перед глазами, занимало все мысли, но никак не хотело складываться в простые слова. Сосредоточившись, мистер Мартин выхватил из леса ярких всполохов главное:
- Арчи… Я так хочу, чтобы ты стал человеком.
- Эм… Что?.. Отец?
Но Юджин уже не мог пояснить. В облаках чёрного тумана приехал его поезд. И Юджин вошёл, занял своё место у окна, ничуть не удивляясь произошедшим переменам, и поезд тронулся. Оставив позади лысину и конъюнктивит, мистер Мартин отправился туда, где нет деления на «людей», «не людей» и «почти, но не совсем людей». Где всё это глупости, а настоящее значение имеет лишь грызущая жажда в груди, да фонтан света, бьющий из зелёных глаз.
Там Юджина ждут три сотни лучших из людей. И они будут искренне рады его видеть – ведь на то они и лучшие.