Возвращение из завтра

Вступление

 Это всё случилось на самом деле с морпехом американской армии Джорджем Ритчи в один из воскресных дней зимы 1943 года.
30 лет спустя врач, дежуривший в тот день по госпиталю, пришлет Джорджу по его просьбе официальную справку о том, что "смерть и воскресение рядового Ритчи не могли не быть сверхъестественными."
После войны Джордж  выучился на врача, а ко времени получения упомянутой справки давно уже сам был практикующим доктором-психиатром, небезызвестным в Америке.
 А в тот очень далёкий, но незабываемый день Джордж умер. По дороге на Второй Фронт. В военном лагере. Сотни молодых солдат погибли тогда от эпидемии гриппа с последующим воспалением лёгких. Ритчи среди них.   
Но воскрес только он. В состоянии клинической смерти продолжавшeйся девять минут, он совершил путешествие, определившее характер всей его дальнейшей жизни.
Ибо  Спутником его был (и это отчётливо прозвучало в его голове) Сын Божий.

…Но если это ад, если надежды больше нет, то почему же Он остается возле меня?  И почему сердце моё замирает от радости всякий раз, как я поворачиваюсь к Нему? Почему на протяжении всего этого путешествия Он остается самой захватывающий частью его?  Ведь всё увиденное мною, все меня потрясшее, не шло ни в какое сравнение с этой Личностью, всегда остававшейся в центре моего внимания, вызывавшей к Себе любовь, описать которую невозможно.
И вот ещё что озадачивало меня. Если я мог видеть его, почему другие не могли?
Что я понял сразу, так это то,  что "глаза живых" не могли смотреть на слишком сильный свет, который исходил от Него.  Я, однако, не сомневался, что живые, мимо которых мы проходили или пролетали, не могли каким-то образом не ощущать того потока любви, который изливался на них подобно жару  из раскалённой печи!
...........
Мы продолжали наш путь, позади осталась военно-морская база, от которой разбегались убого выглядевшие улицы и бары.
Остановились мы уже в ином измерении – на краю обширной плоской равнины. Дальнейшее путешествие, казалось, проходило вне времени. До сих пор мы посещали местa, где живые и мёртвые сосуществовали бок о бок, и при этом о созданиях бесплотных совершенно не подозревали живые. Хотя мёртвые парили прямо над ними и над всем физическим миром – стоило им сосредоточить свое желание на том или ином объекте.  Теперь, однако, хотя все мы всё ещё находились где-то над поверхностью земли, я не мог разглядеть ни одного живого человека – будь то мужчина или женщина, нигде не было сущности плотной, окруженной аурой. Все эти тысячи народу были, по всей видимости, не более телесны чем я сам. И все они были охвачены чувством полной безнадёжности и злобы.  В жизни не видел я созданий более несчастных чем эти.
- Господи Иисусе! - воскликнул я – Где мы?
 Поначалу мне показалось, что перед нами – поле грандиозной битвы: повсюду люди были как бы заключены в пространство некой битвы не на жизнь, а на смерть, ибо они извивались и корчились, колотили друг друга кулаками и ногами. Битва этa не могла происходить сегодня: нигде не было видно ни танков, ни современного вооружения. И никакого вооружения вообще.  Приглядевшись, я смог различить только обнаженные руки и ноги, да ещё зубы. Затем я обратил внимание на то, что ни на ком из дравшихся не было ран. Не было ни крови, ни тел, разбросанных по земле; бешеный гнев, направленный на уничтожение противника, оставлял его как ни в чем не бывало, в прежнем его состоянии. Хотя могло показаться, что они буквально сидят друг на друге, на деле каждый из них колотил по воздуху; и тут я сообразил, что будучи бесплотны, они просто не могли прикоснуться друг к другу.  Они не в состоянии были убить, хотя, видимо, очень этого хотели: ведь их вожделенные жертвы были уже мертвы. Так что яростный гнев, с которым они бросались друг на друга, был совершенно бессилен. Если в первые мгновения я только подозревал, что передо мною – ад, то теперь я был в этом уверен.  До этого драма, свидетелем и участником которой я был, состояла для меня в прикованности к физическому миру, частью которого я больше не являлся. Теперь я понял, что существуют и "цепи" иного рода.
Здесь не было ни плотных объектов, ни людей, которые могли бы привлечь душу. Все эти сущности, казалось, увязли в тисках того, что порождалось их собственным разумом, эмоциями, присущими им ненавистью, похотью, разрушительным образом мыслей.
Но ещё более отвратительным, чем все эти попытки толкнуть, укусить друг друга, были их сексуальные претензии, выливавшиеся в лихорадочную пантомиму. Извращенные, но тщетные попытки совокупиться, которые не приснились бы мне и в страшном сне, повсюду совершались вокруг нас. И отовсюду доносился разочарованный вой. Но определить, были ли это реальные звуки, или только передача общего для них состояния разочарования, не представлялось возможным. Однако какое в самом деле значение могло это иметь в бесплотном мире? Ведь стоило кому-нибудь из них о чем-то подумать – мельком или невольно – как это мгновенно становилось общим достоянием, выраженное полнее чем словом и достигавшее других быстрее звуковой волны.
Что же до содержания мыслей, то чаще всего они отражали убеждённость передававшего их в своих более высоких познаниях и возможностях, в лучшем воспитании и образовании. "Я говорил тебе!" "Я всегда знал об этом!" "Разве я не предупреждал тебя?" -  визгливые эти откровения разносились отовсюду. И мне послышалось в них что-то болезненно знакомое. Не мой ли это образ мыслей? Ну конечно же мой. Даже самый тон своего голоса узнал я. Голос исправного прихожанина церкви, удостоенного разных наград и грамот. О, в этих взвизгах зависти и уязвленного самолюбия я слишком хорошо услышал собственные эмоции и претензии.
Но никакого осуждения, однако, я не почувствовал со стороны Того, Кто был рядом со мной. Я ощутил только исходившее от Него сострадание к этим несчастным созданиям. Было ясно, что ни один из них не оказался здесь по Его воле.  Но в чем же тогда дело? Что удерживает их здесь? Почему ни один из них попросту не уйдёт отсюда?
Я не видел причины, почему человек, на которого орёт другой, с таким искаженным лицом, не встанет и не уйдёт от него? Или почему вот эта молодая женщина не убежит со всех ног от другой, свирепо колотящей её бесплотными кулачками?  Ведь создания, охваченные бешенством, даже дотянуться друг до друга не могут. Здесь нет заборов, нет ничего, что помешало бы жертвам убежать от своих ненавистников!
 Если бы… если бы только в этой сфере бесплотных духов, в этой вселенной, где нет стен, нашелся хоть один укромный уголок, куда можно было бы укрыться! Таких мест, не населeоных другими сущностями, у которых вы всегда на виду. Тут их просто нет.
- Так что же это означает? – подумал я охваченный внезапной паникой, – Вечно жить там, где и самые потаенные твои мысли не будут тайной ни для кого?  Где скрыться, не укрыться? И никакой возможности представить себя кем-то, кроме того, какой ты есть на самом деле! Но это же невыносимо! Если конечно, любой из окружающих тебя, не исполнен тех же мыслей. Если не находить своего рода утешения в том, что и другие столь же отвратительны, как ты, и что единственное, что вам остается, – это изливать свой яд друг на друга.
Мне казалось, что я нащупал ключ  к тайне этой страшной равнины. А что если на протяжении эонов или секунд каждое из здешних созданий искало и отыскивало тут подобных себе – столь же преисполненных гордыней и ненавистью – чтобы вместе им образовать это общество отверженных? Однако не верится, что это Иисус отверг их. Похоже, они сами бежали от Света, от нестерпимого зрелища в Нём собственной тьмы. Но… были ли они так одиноки здесь, как мне показалось вначале?  Во мне росло ощущение, что на этой равнине, усеянной скорчившимися, извивающимися формами, присутствует что-то ещё. В сущности я почувствовал это почти сразу, но долго не мог понять, откуда исходит это ощущение. А когда понял, испытал потрясение, шок.
Над всей этой злосчастной равниной парили существа, казалось, сотканные из света. Разглядеть их сразу помешали мне их размеры и исходившая от них ослепительная яркость. Но теперь, когда мои глаза приспособились к восприятию их, мне удалось их рассмотреть. Они были громадные и склонялись над маленькими существами на равнине. Возможно, даже говорили с ними.  Были ли это ангелы? Может быть ангелом был и Свет  сопровождавший меня? Но ведь в той маленькой госпитальной палате мысль, буквально  впечатавшаяся в мой мозг,  прозвучала однозначно: ты находишься в присутствии Сына Божьего!
Могло ли быть, что каждое из этих человеческих созданий, никому не нужных и ничего не значащих, подобных мне, тоже находится в Его присутствии?  В сфере, где пространство и время не подчиняются известным мне правилам, мог ли Он пребывать подле каждого из них, как пребывает подле меня? На этот вопрос я не знал ответа. Но вот всё то, что я видел своими глазами: ни одно из этих пререкающихся существ брошено не было. За ними наблюдали, им служили. И что ещё было очевидно: никто из них об этом не знал. И если Иисус или его ангелы говорили с ними, они едва ли их слышали. Ведь в потоке ярости, изливавшейся из их сердец, передышки не было; а взгляды их безостановочно блуждали в поисках кого бы то ни было, кого можно было бы унизить.  Мне казалось невероятным оставаться в неведении относительно этого потрясающего явления, происходившего перед моими глазами, если не считать того, что я и сам созерцал всё и всех, оставаясь невидимым для них. В действительности теперь, когда присутствие этих Сущностей Света стало для меня очевидным, я в смятении осознал, что видел и вижу их всегда, не фиксируя этого, однако, в своем сознании. Как если бы в каждый момент нашего путешествия Иисус мог показать мне не более того, что я мог увидеть.
Между тем ангелы буквально заполняли собой те посёлки и города живых, где мы пребывали. Они парили повсюду: на улицах, на заводах, в домах, даже в том баре, где визгливо-пронзительный шум не затихал ни на мгновение и где никто из посетителей не более отдавал себе отчёт в их присутствии чем я сам.
 И вдруг я понял, что во всех этих сценах было нечто общее: неспособность увидеть, ощутить Иисуса. По причине ли чрезмерного аппетита, переходящего в обжорство, поглощенностью ли земными заботами или самим собой – неважно. Все то, что становилось препоной на пути Его Света, вело к отделению от Него, вело по сути к смерти.

-----------------

В книжке Джорджа Ритчи - 145 страниц. Пять, в общей сложности, из них я перевела для тех, кому это интересно. Для них же приведу слова автора, завершающте эту удивительную книжку: "Бог занят созданием раcя  людей, которые умели бы любить. И я полагаю, что то, что ожидает нас ТАМ, зависит от того, насколько мы овладеем этим умением здесь и сейчас."


Ирина Череватая