Суп

   - Смотри,  - говорит мне моя мать. А я и смотрю на ее старые, сморщенные ладони в трудовых мозолях. - Смотри, - повторяет она и тычет пальцем в булькающий бульон. Если я посмотрю, то ослепну. Воздух вокруг плиты такой горячий, что на глаза наворачиваются слезы, а голубой огонек газа мерцает всеми цветами радуги. Все булькает, кипит и варится. А мне кажется, что это я вскипаю, что не окорочок плавает в наваристом и жирном бульоне, а я.
 
   Оплеуха выводит меня из омута ненужных мыслей и возвращает на нашу кухню. Мать чистит картошку и из под ее ладоней на пол падают колечки картофельной шелухи. Отец всегда говорил, что женщина становится женщиной, когда начинает уметь готовить суп. Видимо, моя мать не была женщиной, раз он ушел.
          К той, которая умеет готовить суп...
 
    - Смотри, - слетает с ее сухих и сморщенных губ. Мне кажется, что она не знает других слов, или забыла их. Она ведь такая старая. Мне кажется, что она не помнит как ее зовут, не помнит как зовут меня. Она помнит, только как чистить картошку и нарезать хлеб.

    Она цепляет вилкой окорочок и он медленно слетает, по зубчикам, на тумбу. Я вижу ее сгорбленную спину, обтянутую халатом, вижу ее дряблую кожу на ногах, которая вся в желтых пятнах и родинках с черными волосками. Она просит меня, нарезать хлеб. И на каждом вздохе ее спина вздымается и опускается, будто у раненной птицы.

  И я не хочу становиться женщиной...
   
  Не хочу уметь готовить суп и нарезать батон к обеду и ужину, не хочу расчесывать волосы и видеть на расческе седые пряди ( Если волосы еще останутся). Мать была красивой, черноволосой, черноокой. А потом она научилась готовить суп. И стала такой. Сморщенной с жалкими водянистыми прядями серого цвета, торчащими из кожи головы.
 
      Еще одна оплеуха и я боюсь поднимать на Нее глаза, потому что могу увидеть в них себя, плавающей в супе. Старой и страшной.
 
          - Сулели, - ее родной язык странный и непонятный. Я моргаю, а она возвращается к готовке. Она сказала, что то обидное, знаю. И все мои обиды тонут в этом жирном бульоне. Там же и моя мать, и мой отец, и картошка, аккуратными кубиками нарезанная и очищенная. И я там тону, вместе с моими страхами. Господи, как мне страшно, как страшно. 
      
              Но мать продолжает кромсать куски мяса, а я варюсь в кастрюльке с картошкой.
 
                Буль, буль, буль...тону.