Мои самые первые воспоминания

          Самое первое мое воспоминание – это начало Великой Отечественной войны. Мне четыре года и четыре месяца. Я, конечно же, ничего еще не понимая, помню, как мой дядя Вася пришел на огород, где мама окучивала картошку, а я путался у нее под ногами, и сказал, что ему пришла повестка, и он идет на войну. Я понял, что мама чего-то испугалась, лицо ее изменилось, стало грустным или строгим. Вскоре появился папа, они все о чем-то негромко говорили, а на другой день, утром его с другими мужчинами проводили воевать. Все женщины плакали. Я это очень хорошо помню, и еще помню, что было жарко, и стоял солнечный день. Все это запечатлелось как цветная картинка, ярко раскрашенная сочной акварелью.
Дальше никаких картинок, темнота, небытие…
          Следующая картинка, выплывшая из небытия, – это наш довольно большой (как мне казалось) дом, где на кухне суетились незнакомые мне женщины и мама. Из русской печи извлекались печенья разной величины и конфигурации, посыпанные сахаром или маком, а в доме стоял такой аромат, что слюнки текли: так хотелось это покушать. Нас было несколько ребятишек, я их сейчас не помню, очевидно, это были дети тех самых женщин, которые стряпали на кухне. Помню несколько деревянных ящичков. В них аккуратно укладывалось все, что было на кухне и на столах: печенье, вязаные варежки и носки, махорка и спички – такие фанерки-гребешки с красными головками. Нам, пацанам, объяснили, что это посылки на фронт солдатам и, может быть, что-то получит мой дядя Вася.
          Когда ящички-посылки были заполнены и крышки приколочены, нас усадили за стол и всем поровну раздали оставшееся печенье, которое было либо подгоревшее, либо сломанное. Теперь-то я понимаю, что женщины специально «пережарили» печенье, чтобы нас, детей, полакомить. Мы поедали эти вкусности, запивая их чаем.
          Все это происходило в маленьком таежном населенном пункте, считающемся городом, хотя это была большая деревня, состоящая из деревянных изб, в которых люди жили, а на своих приусадебных участках те, кто мог, производили продукты питания. Работали очень много, так как надо было содержать домашний скот, ухаживать за ним, заготавливать на зиму ему сено, а себе – картошку и все остальные овощи, а также мясо свиней и кур.
          В городе был завод, производящий специальную фанеру, которая шла на изготовление корпусов самолетов. Был еще завод, выпускающий лесоматериалы, а из отходов этих пиломатериалов делали спирт. И еще была судостроительная верфь, где строили баржи для транспортировки самых различных грузов в народное хозяйство, а значит, для фронта.
          Наш городок расположен по обе стороны реки Тавды, которая тогда была судоходной. Тавда впадает в Тобол, Тобол – в Иртыш, а далее – Обь и севера.
Но тогда я ничего этого еще не знал, я просто жил, подрас¬тал, был окружен заботой и любовью своих родителей, как и другие дети нашей большой семьи.

          Первое понимание происходящего появилось тогда, когда я пошел в школу. Мне было семь лет, шла жесточайшая война с Германией. Мы, дети, еще не понимали, но уже знали, что происходит что-то страшное. Нам в школе об этом рассказывали с первого урока. А ведь приходили еще похоронки, и мы слышали, как женщины воют, получив извещение о смерти отца, мужа, брата или сына. Нас воспитывали на сводках Совинформбюро, нам говорили, что самые родные и близкие люди погибают ради спасения наших жизней, и поэтому мы обязаны хорошо учиться.
          В школе нас кормили обедом. Люди, как всегда и везде, жили по-разному. Не все могли заниматься натуральным хозяйством, не все могли работать: кто воевал, кого уже убили на войне, кто был болен... Летом жилось легче: съедали все, что росло в ого¬роде, в том числе крапиву, лебеду, клевер, запасались ягодами, грибами, кедровыми орехами – тайга-то ведь вокруг и рядом. Но очень много было совсем бедных, многие, особенно зимой, голодали. Поэтому горячий обед в школе для многих учеников был спасением.
          Все школьники принимали участие в сельхозработах, а старшеклассники даже ездили зимой на заготовку дров. Нас, малышей, тоже привлекали к труду. Осенью, когда урожай был снят, школьников выводили на картофельные поля перекапывать землю. Кто постарше – тот копал, кто помладше – тот собирал картофель, который еще остался в земле. Такое было трудовое воспитание.
          Нас учили любить Родину. Моя учительница Анна Ивановна Субботина рассказывала о героях войны, о партизанах, о подвигах пионеров. Нас вели вглубь истории, в гражданскую войну, мы с малолетства восхищались Чапаевым, Щорсом, Котовским, Лазо... Сегодня молодежь даже и не слышала эти фамилии, а для нас они были Герои.

          Двигаясь назад, в историю, нас приводили к невероятному подвигу пионера Павлика Морозова, который родного отца загубил ради светлого будущего советского народа. Деревня Герасимовка, где наш герой жил, совершил свой «бессмертный подвиг» и был убит вместе с младшим братом своим же дедом¬-кулаком, находится в глухой тайге в 50 километрах от нашего города Тавда ныне Свердловской области. Сегодня по асфальтовой дороге меньше часа езды. А тогда нас водили в поход, пешком, к дому и могиле Павлика Морозова по таежной дороге с привалами и «перекусами». Двоечников не брали: недостойны. Мы бывали в его доме, на месте убийства. Я, будучи уже юношей, вместе с другими участниками похода встречался с другом Павлика – Яшей, его матерью, приезжавшей из Алушты в свою деревню, и они подробно нам рассказывали об этом его подвиге.
          Надо было прожить еще полвека, чтобы узнать правду о том событии, о том, что Павлик Морозов не герой, а стукач, заложивший родного отца, выдававшего «вольную» так называемым кулакам, спасая их от неминуемой гибели от рук советских гэбистов. А Александр Матросов вовсе не Александр Матросов, а таранил фашистский эшелон с боевой техникой и цистернами с горючим не Николай Гастелло, а совсем другой герой по фамилии Маслов, и так далее, и так далее... Узнавать все это было тяжело, в это не хотелось верить. Но... так было. Сегодня мы уже знаем правду или какую-то ее часть. А тогда мы учились, все эти антигерои были для нас легендами, и мы равнялись на них.
          В нашем городке-деревне в некоторых домах было радио: такая большая черная картонная тарелка, висевшая на стене. Она все нам рассказывала: и как наши отступали, и как наши переходили в контрнаступление, и как брали штурмом города, выбивая оттуда оккупантов, и как погнали фрицев по Европе, и как произошла встреча с американскими солдатами на реке Эльбе, когда открылся второй фронт и в войну вступили наши союзники. Радостные и печальные новости люди передавали друг другу, в первую очередь тем, у кого радио не было. Наконец, окружили фашистское логово, его столицу Берлин и наступило ожидание. Все ждали Победу, в ней никто никогда не сомневался, но теперь все понимали, что она уже близко, совсем рядом.
Мой отец был номенклатурным работником районного масштаба и по состоянию здоровья на войне не был, а в городе занимал различные руководящие должности, работая в советских органах или директорствуя на предприятиях. Очевидно, поэтому в нашем доме сохранился радиоприемник, хотя вообще все радиоприемники в самом начале войны у всех, кто их имел, были изъяты.
          9 мая 1945 года ранним утром, когда на улице было еще темно, отец, прослушивая сводки с фронта, узнал о капитуляции фашистской Германии. Это была та самая, к которой шли долгие четыре года, Великая Победа.
          Мне было семь лет, старшей сестре – двенадцать. Все повскакивали с кроватей, а сестру отец послал на Пристань сообщить живущим там людям о Победе.
Несмотря на то, что наш городок был совсем небольшой, в нем еще были районы-окраины. Одним из таких районов была Пристань – поселочек на реке, где причаливались катера и пароходы, и там радио в домах еще не было. Я, как всегда, увязался за сестрой, и мы быстро помчались как гонцы с радостной вестью о Победе.
Во дворе, куда мы вбежали, был длиннющий деревянный барак, рядом – перпендикулярно – стоял другой барак. Я не помню, сколько там тогда жило семей, но помню, что много. Жильцы бараков каким-то образом узнали о Победе раньше, чем эту весть им принесли мы с сестрой. Главное, что я хорошо запомнил на всю жизнь, это слезы. Плакали все. Одни плакали от радости, ведь Победа возвращала им оставшихся живыми отцов, сыновей, братьев. Другие плакали от горя, от того, что их мужчины погибли и даже радостная Победа никого никогда уже не вернет.    
          Потом потянулись домой фронтовики. Их было много, ведь в каждой семье кто-то воевал. Многие покалечены, на костылях, без рук. Появились на маленьких тележках-платформочках с четырьмя колесиками солдатские половинки – одни туловища без ног. Они ехали по деревянным тротуарам, сильно отталкиваясь руками, туда, где собирались оставшиеся в живых – на городской базар. По воскресеньям базар гудел. В небольшом городке люди, в основном, друг друга знали или хотя бы помнили в лицо. Там они встречались, большинство не виделись с начала войны. Слезы, воспоминания, многие пили водку или самогон, повсюду смех и слезы. Надрывались гармошки, балалайки. Пели песни, незамысловатые частушки, веселые, забавные или похабные. Появились первые нищие, попрошайки, некоторые пели жалобные песни о войне, о гибели друзей и близких, об изменщицах-женах, не дождавшихся с фронта мужей, а перед ними лежала опрокинутая фуражка, в которую падали, как слезы, копейки, монетки. Без ног денег не заработаешь, дома и кроме них, калек, есть едоки.
          Медленно к людям вползала мирная жизнь. Кому повезло, к тем вернулись мужики. Были целые, невредимые или только слегка покалеченные, значит, появились в доме кормильцы, работники. Кто без руки или без ноги – те привыкали, пристраивались к посильной работе. Я помню безногого немолодого солдата, который прирабатывал починкой обуви, имея свое местечко все на том же рынке. Помню калек, которые занимались гаданием с помощью морских свинок, когда те по команде хозяина ловко доставали из стопочки записок ту единственную, которая сообщит о том, что муж жив и скоро вернется к жене.
          Послевоенная жизнь была очень тяжелой и голодной, и в нее окунулись победители мирового нацизма. Надо было прошагать, пробежать, проползти через всю Европу, водрузить советский флаг над поверженным Рейхстагом, чтобы, вернувшись с Победой домой, еще долгие годы быть униженными голодом, нищетой и забвением.