Бараний пир

   
   Постучав в обшарпанную редакторскую дверь с пышной надписью, я робко ее отворил.
   - Разрешите? - промямлил я неуверенным голосом начинающего писаки и представился.
   - Ааа…мой юный друг!.. Значит вот вы какой?.. - Впился в меня плутовато-плотоядным взглядом редактор. – Наслышан, наслышан. Даже успел прочитать некоторые ваши… - Тут он запнулся и сделал паузу.
   - …Сочинения, просто сочинения, - скромно потупив глаза, ответил я, явно желая нарваться на более пышное определение.
   - М-да, особенно этот… Как его там?... “ Заячий подвиг”, - хихикнул он и, пыхтя, плюхнул свой объемный зад обратно, в узкое обтрепанное кресло.
Как это он не промахнулся? – Почему-то с досадой подумал я. И как- бы прочитав мои подлые мысли, сей уважаемый муж вдруг посуровел. Добродушно-плутоватое лицо как от легкого дуновения ветра превратилось в маску профессора садиста из голливудских фильмов. Постучав дешевой авторучкой по плешивой полировке казенного стола, редактор процедил:
   - Однако, вернемся к нашим баранам.
   - Да-да, давно пора, - торопливо согласился я и всунул ему свое новое творение.
   Редактор перевел свой буравящий взор от создателя к созданию.
   Что такое?!. “Сказание о баранах”? - Привычно вздернув очки на волосатом конце вспотевшего носа, возмутился он.
   - Молодой человек, вы что, сагу пишете? И откуда у вас такое потребительское отношение к меньшим нашим братьям? “Заячий подвиг”, “Сказание о баранах”, “Танец бабуинов”… Завтра напишете что-то вроде “Поцелуй бультерьера”…
   - Так ведь это же сатира, фельетон!... - Пытался отстаивать я.
   - …И животные, какие - то у вас неблагородные. Ну, хотя бы про тигров написали, про слонов, - игнорировав мою реплику, продолжил он.
   - Меняйте, меняйте заглавие, - поставив точку непререкаемым тоном главлитовского чиновника, редактор углубился в чтение.
Я лишь вздохнул, понимая, что это  только начало. И когда мой ласковый и нежный зверь, вдруг захохотал звериным басом, слабый лучик надежды немного взбодрил меня.
   - Ты посмотри, как он его!... Лысый, маленький, щупленький, с крючковатым носом, и к тому же тупой! Прямо в точку попали.
Невольно заражаясь его, хоть противным, но все-таки желанным для меня смехом, я тоже начал улыбаться.
   - Какую точку?
   - В лузу. В середину. Притом двойным дуплетом, - держась за живот, ответил он, чуть не свалившись со злополучного кресла.
   - Ах вы, плут! Не прикидывайтесь. Это же наш министр глубоководных скважин!..
   - Да вы что?!
Постепенно улыбка сползала с моего лица, и оно начало  бледнеть и покрываться холодным потом.
   - Это же обобщенный персонаж!.. - Растерянно воскликнул я.
   - Так меняйте, меняйте это ваше обобщение. Хи-хи… Бог с вами, милейший. Меняйте… хотя бы облик, - продолжал веселиться редактор. - Пока случайно не провалились в одну из его необъятных скважин.
Смех Франкенштейна резко оборвался, когда он заметил неестественную серость на моем осунувшемся, как вышеназванная скважина, лице. Быстро схватив графин, плеснул в стакан порядочную порцию.
   - Пейте…
   Вода была противная и мутная. Но как нельзя кстати.
   - Успокойтесь. Я ни кому не скажу, - почему- то прошептал мне он в ухо. В комнате кроме нас никого не было. - А вы меняйте облик.
   - Хорошо, хорошо… - Обретя дар речи, выдавил из себя я. - Надену ему очки, наращу напудренные волосы и налеплю толстые квадратные усы.
   - Такие, знаете ли, ментальные, - подсказал, услужливо, редактор. - Вы их сможете скопировать с любого гаишника. И откормите его. Все-таки в должности!...
   - Да, пусть будет толстый. Так… на всякий случай…
   - Дерзайте, дерзайте, - опять хихикнул мой мучитель. - Бумага все стерпит… Хотя, подождите. У нас… нет-с, у вас, что получается? Толстый, напудренный, усатый очкарик… Это же!... - Страшно прошептав, умолк он. Вытаращенные теперь от ужаса глаза впились в меня.
   - Да!... – Простонал я, еле проглотив слюну. – Это он!..
   - Ну, знаете, мой юный Вольтер, - лихо махнул в пространство редактор. – Мы все-таки не во Франции живем. А он хоть в Африке вас достанет и подаст на жаркое каннибалам.
   - Но я…
   - Ладно, бросьте, - небрежно перебил меня он, ловким шлепком пригвоздив мирно пролетавшую муху к моему творению.
   - Никому не скажу, - он щелчком отправил тело погибшей в сторону корзины. – Я что, по-вашему,  стукач? – Вкрадчиво спросил он. - А вы, меняйте облик.
   - Хорошо, - вздохнул я и как под гипнозом, начал воспроизводить проявившийся в больном мозгу образ. – Волосы полубокс, щеки откормленные, уши оттопыренные, глаза навыкате, лоб узкий...
   - Хватит!... – Заревел, как буйвол в брачную пору, главред. – Черт бы вас побрал! Вы что, хотите меня по миру пустить?..
   Выскочив с невероятным проворством из своего кресла, он так же, невероятно быстро, оказался около меня. В руках у него, как у фокусника, раскрылась книга, из которой дико глазел на меня плод моей больной фантазии. Неужели это подсознание сработало?
   Трясущейся рукой, я вытер платком взмокший лоб... Известный депутат. Про его темные делишки легенды ходили.
   - Теперь вы поняли, в какую лужу хотели сесть, - заорал мне в ухо редактор. – Вас обвинят в государственной измене, а меня в пособничестве.
   - Господи, помилуй!.. Вы правы… А что делать? – Спросил я, дрожащим голосом.
   - Меняйте облик, - бросил уже через плечо редактор. Он теперь стоял перед окном, любуясь нудным осенним пейзажем.
   - Но на какой? Я, право, уже не знаю…
   Голова действительно раскалывалась.
   - Не знаю, не знаю… - Ворчливо просипел он. И опять заорал. – Горб ему пришпандорьте, чтоб его.… И блондином закрасьте. Насколько мне известно, у нас с горбом министров и депутатов нет. А блондины изжились уже. Шас у нас все жгучие брюнеты.
   - Вы… вы, мой спаситель! – Взволнованно поблагодарил я. – Гениально! - Наконец-то вздохнул полной грудью. Но, как выяснилось, не надолго…
   - А это еще что?! – Завопил опять сей специалист по выявлению подтекстов.
   - Что? – Испуганно спросил я. – Опять чей-то облик?
   - Хуже! – Начал рвать, торчащие от возбуждения волосы редактор. – Тут прямая наводка. Пезевенгзаде!... У вас, что, фантазии на другую фамилию не хватило? И знаете на кого вы нарвались этот раз?
   - На кого же, господи помилуй?!
   - Пезевенгзаде Амангелди Дайандурды оглы! – Торжественно объявил, голосом конферансье, редактор. – Один из самых известных в городе начальников полиции.  У себя в ведомстве его именуют не как иначе, как Фанера или Черная дубинка. Знаете, почему? Потому, что везде ходит с огромной резиновой дубинкой. Говорят, на свадьбе своей дочери, в воспитательных целях, он так пригрозил ею зятю, что у того до сих пор с деторождением ничего не получается…
   Тут он противно хихикнул. – Он даже спит с нею, как с любовницей. А жена везде шепчет, что у нее на самом деле два мужа… Продолжить?..
   - Не надо! – Взмолился я, невольно вообразив, непристойно-противную картину в стиле садо-мазо и поморщился.
   - Это же обобщенный образ…
   - Что-то вы странно все обобщаете! – Посмотрел на меня в упор редактор взором честного следователя. – Смею заметить, что от ваших, так называемых обобщений, революцией пах…воняет. Вы понимаете?..
   - Пощадите, я не такой! – Чуть не всхлипнул я.
   - Да не бойтесь. Никому не скажу, -довольно крякнул редактор. – Вы мне нравитесь, как ни странно. Но Пезевенгзаде, меняйте.
   - Балабанзаде! Пусть будет  Балабанзаде! – В отчаянии воскликнул я.
   - Нет!.. – Завопил он. – Ни в коем случае!
   - Что, опять? – Спросил я, заливаясь истерическим смехом. – Тоже с дубинкой ходит?
   - Нет! Хуже!... Он сам дубина. Это мой тесть, - трагическим голосом сообщил он, ерзая на месте и заставляя противно скрипеть кресло.
   - Но…
   - Поверьте, я сам его несколько раз в день вспоминаю, когда общаюсь с его дочкой. Но чтоб так, в открытую? Они меня отравят. Вы этого хотите?
   - Нет! Живите дальше… - Разволновавшись, я махнул рукой. – Но назвать-то как?
   - Сделайте его Мамедовым. У нас пол страны Мамедовы. Каждый будет думать, что это не он, а его сосед. Понимаете?... Менталитет.
   - Это все, надеюсь?
   - Нет, милейший, не все!.. – Тыча пальцем в середину рассказа, промычал он. – Срочно уберите проститутку Рену.
   - А ее зачем? – Искренне удивился я. – Она не министр, не депутат. С дубинкой не ходит, скважины не буравит. Простая вокзальная проститутка. Если хотите, в отличии от многих, честно удовлетворяющая простой народ.
   - Это ваша честная проститутка… Ой-ой, извините, труженица, - язвительно передразнил редактор, - судя по имени, азербайджанка?
   - Причем тут нация? – На глазах начал храбреть, не понятно от чего, я. – В Азербайджане, с естественной вероятностью, живут азербайджанские проститутки. Во Франции – французские, в Турции – турецкие, а в Китае – китайские… Это же опять-таки обобщенный образ!
   - Опять…- Процедил, сквозь зубы, редактор. – Я вижу, вы со своими обобщениями далеко пойдете. И даже могу подсказать конечный путь!... Мы с вами не в Лондоне и не в Париже. Завтра все оппозиционные газеты, будут писать, что в моем журнале порочат светлый образ честной азербайджанской женщины. А правительственные, чтоб тоже выглядеть иногда патриотичными, объявят вас врагом нации. Теперь-то вам понятно?!
   - Я… я об этом не думал, - растерянно смог выговорить я, затравленно озираясь по сторонам. – Но ведь это глупо! Глупо! – Вдруг заорал я хриплым голосом Высоцкого.
   - Тихо, тихо… Гений вы наш новоявленный! Неужели вы думаете, что они глупее вас? Но ведь им же пища нужна, еда… А вы сами их провоцируете на каннибализм, – запыхтел редактор. – А самый модный товар, самая вкусная пища, во все времена, и для всех народов, было, есть и будет – что? – Спросил он, и сам же ответил.
   - Правильно, патриотизм!... Хотя некоторые идеалисты, вроде вас, действительно смакуют его, но в основном, все мы его просто пережевываем.
   - Да-да… - Устало пробормотал я. - Вы опять правы… А как назвать то ее?.. – Растерянно посмотрел я на него. – Армянок вроде у нас уже нет. Может сделать ее русскою?
   - Не надо! – Прохрипел редактор. – С русскими опять подружились… И не лезгинок, не евреек, не талышек не трогать! – Вдруг завопил он. – Так, на всякий случай! Мало ли что?!..
   - А кого трогать? Кого трогать-то? – Тоже взвизгнул я от безысходности. – Что она с Марса свалилась на наш вокзал что ли?!
Редактор, вскочив с места, начал беспокойно расхаживать по комнате взад и вперед, иногда бросая на меня испепеляющие взгляды. Вдруг остановился. Что-то наподобие улыбки скривило его окислившуюся физиономию.
   - Назовите ее Матильдой. Пусть сами дофантазируют, из какой нации выпорхнула эта пташка,. – потер он руки, довольный своим открытием.
   - Но позвольте… Откуда у нас в Азербайджане проститутка с таким именем? Это же какая-та Бразилия?
   - Почему же, милейший, - усмехнулся сей Мефистофель. - Например, одну мою дальнюю родственницу Дездемоной зовут! Муж ее, царствие ему небесное, как-то очень давно, случайно, спустился с родных гор в город и так же случайно оказался в театре. И сцена, где этот жуткий мавр душит несчастную Дездемону, так понравилась ему, что вернувшись в родные пенаты, тут же переименовал свою жену Бадамханум в Дездемону. И говорят, покойный очень часто репетировал с ней эту сцену… Но, как бы то ни было, она оказалась живучее своей тезки и пережила своего мавра. И к ней так прижилось это самое имя, что до сих пор все ее многочисленные потомки называют ее не иначе, как Дездемона ханум.
   Посмотрев искоса на безмолвно открывшийся рот своего оппонента, редактор вкрадчиво, продолжил:
   - И спрашивается, любезный, чем наша Матильда хуже Дездемоны? Может, еще кто-то у себя в деревне, посмотрев какой-нибудь бразильский сериал, решил в честь его героини, назвать свою дочь Матильдой. А она, как бы очень для вас кстати, вышла такой же проституткой, как и ее знаменитый персонаж.
   - Да, но…
   - Извольте заметить, что на Матильду всем будет наплевать. – Довольно крякнул редактор.
   - Пусть будет по-вашему. – Зло бросил я, в отчаянии. – Мне наплевать. Назовите ее хоть Исидорой... Но теперь-то, надеюсь, все?
   - Не кипятитесь. – Равнодушно начал перебирать бумаги он. – Если бы от меня зависело, я держался от таких писак, как вы, подальше. Что поделать, рубрика… Вы сами не знаете, что хотите и зачем пишете. Вы, начитавшись разных Вольтеров и Бальзаков, нарушаете привычный уклад жизни, веками практикующийся нашими предками, а именно, живи и дай жить другим. Неужели вы не понимаете, что все колючие писанины мира, включая и ваши, бессильны против такой глыбистой ветряной мельницы, как наш менталитет. Вы, дон Кихот Ламанческий!..
   Последние его слова я перебирал, очутившись, непонятно как, на улице. Еще долго бродил, высматривая прохожих, мучительно пытаясь прочитать на их лицах ментальные клейма Всевышнего.
   А ночью мне снился страшный сон. Это был, воистину Бараний пир.
За огромными столами, уставленными всевозможными яствами, восседали, преимущественно бараны. Особо почетные места занимали ишаки, а так же бабуины. Там и здесь изредка мелькали и глубокомысленные козлиные морды.
Тигры и леопарды сидели какие-то зачумленные, задрипанные. Какой-то страх парализовал так же немногочисленных львов и слонов. Все они медленно пригубляли, очевидно, очень кислое вино и, заискивающе улыбались остальной, преимущественно, бараньей публике.
   Какой-то пассионарный баран вдруг встал и с пеной во рту начал воспевать красоту и выразительность бараньих глаз. Какой-то ишак неосторожно возразил, что глаза их породы более впечатляющие. И началась невообразимая вакханалия, напоминающая кадры застолья из популярного отечественного фильма…
   Абрис какой-то разъяренной ослиной морды, стал плавно перерождаться в очертания Пезевенгзаде, который рьяно танцевал с редактором, как бы на свадьбе своей дочери. Притом бравый служака лихо махал злополучной дубинкой, изображая, наверное, “Танец с саблями”. И при каждом взмахе дубины, бедный редактор, прищуриваясь, прикрывал плешивую голову, моля, наверное, Всевышнего о том, чтобы сей джигит промахнулся.
   Чуть в стороне лопоухий, узколобый депутат – мафиози, еле преклонив вздутые колени перед интернациональной проституткой Матильдой, признавался ей в любви. А та, все хихикая, пыталась вставить, что она вовсе не Матильда, а Рена. Что это писатель - сволочь переименовал ее по морально – политическим соображениям. А самое страшное было то, что среди этой беснующейся животной толпы, я вдруг заметил самого себя, сидевшего в полосатом обличье, в обществе измученных, затравленных тигров, явно приглашенных из Бакинского зоопарка. Только полосы на мне были не природные, а…  надетые. И, с ужасом, поглядывая на свою искусственную кожу, я во сне чувствовал, как постепенно волосы у меня становились дыбом.
Этот тихий ужас сна оборвал душераздирающий вопль несчастного редактора. Наверное, все-таки Пезевенгзаде не промахнулся.
   - Меняйте облик!.. Я же предупреждал!.. Меняйте обли-и-и-к!..
   И когда я весь мокрый проснулся от этого дикого воя, то увидел наклонившуюся к моему лицу маму:
   - Успокойся сынок, это же сон… Господи, что с лицом то стало? А облик то у тебя поменялся!..