Созерцатель

                Праведник отходит, а свет его остается.
                Ф.М. Достоевский

     А как же без желаний? Желаю вам доброго дня. Привилегию ходить вокруг да около оставим классикам и перейдем сразу к сути написания данных строк, претендующих на существование.

     Перед вами далеко не восхитительный памятник творчества, однако все же посмею представить вашему вниманию один день из жизни обычного жителя мегаполиса, находящегося в водовороте жизни, событий, рекламы... Как и значительная часть людей, он - заблудившийся странник, потерявший истинные цели и, следуя новейшим веяниям, стремится идти в ногу со временем. Казалось бы, в чем еще смысл существования и цели человека средних лет? Успех (вечно стремящегося) человека зависит от его разума, способности мыслить, идти и достигать. Быстро набирая обороты, жизнь захватывает его целиком, не давая возможности оглянуться, присмотреться и понять происходящее. Большинство из нас стремятся к достижению цели, чтобы затем отдавать, трудятся для того, чтобы потерять. В наших руках вода, которую невозможно удержать - она все равно вытечет сквозь пальцы. Но где же истина? Где цели, что вы перед собой ставите, руководствуясь голосом сердца, а не цели иных людей, которые вы стремитесь подстроить под ваши собственные? Когда в последний раз человек задавал себе вопрос среди тишины, нарушаемой лишь колыханием еще не поспевших колосьев на ветру? Когда задавал себе вопрос: «Чего же хочу я, а не другие? Согласна ли моя душа с моим мнением и не являются ли жизненные дороги многих людей псевдотропами, ведущими в никуда?». В жерле бурлящего вулкана человек не всегда способен сосредоточиться, отдавая себя по кусочкам работе, семье, ночным клубам, кафе, супермаркетам - этому вечному круговороту. Но не стану утомлять предисловием, чтобы в порыве собственного возмущения не изложить суть рассказа.

     Перед вами один день из жизни молодого человека, решившегося (наконец!) спустя многие годы посетить храм старины - деревню (покрывшуюся паутиной и пылью), где прошла как в одно мгновение жизнь предков, а вместе с ней и всколыхнуть воспоминания из радужного детства. Но всегда ли оказывается так, как мы предполагаем, какие возможные перекрестки на дороге судьбы ожидаем? Непредвиденные ситуации в жизни способны возникнуть как-то вдруг, для знакомства с кем-то, для разнообразия или понимания чего-то, а порой и переворачивают всю жизнь. И как могут один день, деревенские просторы, внезапные знакомства и тишина изменить жизнь одного человека? Вот это и еще многое другое, не сказанное пока, нам и предстоит пропустить сквозь свое сердце.

…

     Небо заволокло тучами. Серый и пасмурный день намекал на плаксивое настроение самой природы. Как и ожидалось, пошел дождь. Шагая по намокающему и становящемуся темнее асфальту, я с досадой отметил, что по сухой дороге идти куда приятнее. Небесные покровители этого дня – тучи, явно твердили, что желающим оставить в стороне назревавшие лужи стоит поторопиться. Не дожидаясь других, более существенных намеков, мгновенно переходящих в действия, я ускорил шаг. Спустя пару минут остановился. «А куда, собственно я спешу?» - вдруг пронеслось в моей голове. 

     Не найдя ответа, я огляделся по сторонам. Окружающая действительность показалась мне странной, представ в черно-белых тонах. Слева и справа стелилась бесконечная степь, будто покрывая весь земной шар. Но примечательнее всего было то, что вид по левую руку совершенно ничем не отличался от вида по правую. «Хоть бы деревце выросло какое!» - возмутился я в душе. Впрочем, какое мне дело до того, что происходит по сторонам? Все равно и это вскоре окажется прошлым.

    Я оглянулся назад, меня поприветствовали извилистый вид дороги и следы прошлых шагов.

     - И что же только побудило меня оглянуться? Чего я не видел в этом наскучившем прошлом? - пробурчал я под нос, ответив на молчаливое приветствие дорожных извилин. Скучающий вид дороги побудил меня развернуться в противоположном направлении. Но в этот момент вдруг пришла мысль: «И что же ждет меня впереди?». Заинтриговав самого себя этой мыслью и вновь развернувшись, я прикрыл глаза, словно ребенок, который вот-вот получит долгожданный подарок. Простояв в нерешительности несколько секунд, я вдруг осознал свое дурацкое положение и решил вновь предстать перед миром с поднятыми ресницами и открытыми всему миру глазами.

    Удивлению не было предела, когда прямо предо мной возник железно-ржавый, сплавленный из огромных железных пластин забор.
    - И как ты, о великан, препятствующий моему пути, вдруг нарисовался прямо посреди дороги? Тебя ведь не было вовсе. Мирно текла дорога. Я точно помню! И где же она? Или ты ее съесть вздумал? - призывал я к открытой полемике незваного гостя. Хотя на что я надеялся, какие иллюзии чертил в своем воображении? Неужели я ожидал, что металл способен к ответу?

    Однако, понимая всю бессмысленность донести что-либо глухой стене, я выкрикнул: 
    - Ну, хорошо! Мы еще посмотрим у кого здесь железные нервы!

    С этими словами, отойдя от стены на несколько шагов, словно стратег, осознающий, что нападение - это не только слепой бег вперед, я уставился на стену. Но после ее осмотра     состояние подавленности охватило меня. Я разом ощутил свою ничтожность перед видимым величием. Глубоко внутри меня что-то погасло, не оставив даже искры и уступив место кромешной тьме. Не было ни конца, ни края стены. Неужели она взяла пример с «Китайской» или это только иллюзия?

    Протерев глаза и окончательно убедившись в невозможности решить задачу, суть которой состояла в преодолении любой ценой нагло вставшей на пути стены, я растерялся. Какое-то оцепенение сковывало все мои члены. Неужели не существует двери, подкопа, конца или края, места, где высота стены окажется ниже, тем самым выказав ее слабину? Не могу ведь я один быть таким немощным и слабым? Или могу?!

     Неприступная стена и не думала выказывать своей слабости. Осознав это и не найдя другого выхода, вконец отчаявшись, я решил бежать на стену, попробовать проломить ее лбом или, словно элитный альпинист, вскарабкаться по ней на самый верх. Но только это намерение захватило меня целиком, я вдруг обнаружил в стене маленькое круглое отверстие. Любопытно. Не теряя ни секунды, я подбежал к отверстию, расположенному на уровне груди, зажмурил левый глаз, а правым (прижавшись лицом к стене) посмотрел в отверстие. Желая увидеть что-то необыкновенное, то, чего не видел ранее, что-то, возможно, давно ожидаемое, я увидел глаз какого-то живого существа, уставившийся на меня. Незнакомая ранее тонкая струна оборвалась внутри меня от испуга. Но не успел я опомниться, как с громким карканьем, каким каркает только ворона (вместо глаза на той стороне забора я успел рассмотреть лишь черный, как вариация нынешней погоды, клюв птицы), кто-то решительно клюнул меня в правый глаз. Я почувствовал резкую боль, затем испуг и отвращение...

     Поднеся руку к поврежденному глазу, я оказался бесконечно удивлен - он был цел и невредим. «Что за чудесное исцеление?» - промелькнуло в голове. Но уже в следующее мгновение я четко понимал изменение декораций: вместо дороги - путеводной звезды дальнейшего направления, ощущаемой под ногами, почувствовал под собой нечто мягкое. Я сидел на мягком водительском сиденье собственного легкового автомобиля. Ощупал рулевое колесо, словно видел его впервые, силясь понять, какая из двух реальностей, прошлая или нынешняя, материальна. Огляделся по сторонам, мое лицо озарилось улыбкой, по которой можно было угадать восстановившийся поток сознания. Как же я мог спутать сон с реальностью? Фантазию Морфея с материей бытия, бред и ясность? Воистину сплетаются грани восприятия, стремящиеся спутать карты жизни.

     Хотя сон казался таким реальным, правдоподобным… И откуда только взялась эта бессмысленно наблюдающая ворона? Смех! И тебе, самолюбие сновидений, я оставлю только предположение пророчества, не более, не надейся. Впрочем, хватит о виртуальности...

     Рассвет на горизонте, скрытом за верхушками деревьев вдали, начинал выступление летнего безоблачного дня, стремящегося предстать во всем великолепии чуть позже. Однако каждая следующая минута ставила под сомнение превосходство дня. Рассвет, казалось, создавал своим появлением саму жизнь на земле, а совсем не будущий (похожий на другие) день. По крайней мере, мне, завороженно смотрящему на это великолепие игры природы, так казалось. Солнце поднималось все выше, показав себя уже наполовину над кронами деревьев, в которые упирался мой взор, раскрашивая постепенно плато земли в отличные от ночных краски, более яркие, и пробуждая к жизни все живое. Луч солнца коснулся моего лица, и вместе с этим какое-то невероятное воодушевление разлилось по всему телу. Еще несколько минут, и совсем ослепленный лучами и согретый солнечным теплом, я посмотрел в сторону окна пассажирского сиденья, в которое несколько раз нетерпеливо постучали. (Представляю свой глупый и наивный вид в ту секунду.)  На улице покачивался еще сонный работник бензоколонки. Коснувшись кнопки подъема стекол, я опустил на четверть окно, за которым терпеливо (но с некоторым недовольством) ожидал нарушивший мое наслаждение природой, работник.

     - Я дозвонился в службу эвакуации, - полусонным голосом пробормотал он. - Их машина выезжает, обещали скоро быть.

     Его недовольный тон было несложно угадать. Не так часто транспортные средства, подъезжающие для дозаправки, ломаются тут же. Но это еще полбеды. Проблема же заключалась в невозможности моментального ремонта моей машины. Кроме того, подлили масло в огонь эвакуационные дорожные службы, не в состоянии целый вечер и прошедшую ночь прислать хотя бы одну из своих машин для устранения проблемы. В связи с этим, имея всего две колонки для дозаправки, заправочная станция была вынуждена работать в половину всей производительности, теряя при этом заработок.

      - Спасибо за беспокойство. Будем ждать, - ответил я как можно мягче и зевнул.

     - Ждать, ждать и опять ждать! В этой России когда-нибудь можно будет не ждать! – пробурчал пропахший бензином придорожный философ и не спеша удалился.

     Мое внимание вновь никто не отвлекал, и я решил скоротать время до приезда эвакуации, включив радио, снова взглянул в сторону великолепной картины, представшей ранее. Солнце уже успело подняться выше, оставив землю вместе с деревьями и их верхушками далеко внизу. Что ж, победителю и пьедестал.

     - В Рязани, а также в Рязанской области температура днем поднимется до плюс 30.  Надеемся, безоблачное небо и летнее солнце поднимут вам и вашей семье настроение. Настроение - что может быть лучше? Поднимите свое настроение при помощи сока «Тонус». «Тонус» - и ваше настроение всегда в тонусе! - вещало радио на всю страну. Конечно же, нельзя не разбавить это прекрасное утро рекламой. Хотя против рекламы я ничего не имею, но вот бы только товар соответствовал этим цветистым словам...

     Я отключил радио и вставил флешкарту, на которой меня ожидали полюбившиеся композиции. Услышав одну из них, я расположился поудобнее, прикрыл глаза в надежде вздремнуть и дожидаясь приезда службы дорожного спасения. «Вот так, по-русски, встречаешь меня ты, Рязань - родина моих предков. Так ты встречаешь свое потомство. Я, конечно, понимаю, быть может, ты обижена на меня, ведь я так долго не появлялся в твоих краях, не вдыхал полной грудью твой воздух, не любовался твоими бескрайними просторами. Но я ведь все-таки приехал почтить дух предков, меня тянуло к тебе все эти годы, поверь. Подтверждение этому - мое присутствие здесь. Хотя и осталось каких-нибудь десять-пятнадцать километров, я преодолею их! Если понадобится, и пешком пойду!». Но в тот момент я и подумать не мог, насколько мысли способны быть пророческими.

     Как читатель уже мог догадаться, я выехал вчерашним вечером из Москвы - места преткновения последних лет, в Рязанскую область - на родину предков по линии отца, решив навестить пустой дом, построенный еще моим прадедом, погибшим во время второй мировой войны. Дом, с которым связаны счастливейшие воспоминания моего детства, обветшал и требовал ухода. С этой целью, а также с намерением пробудить незабываемые воспоминания, почтить своим присутствием память предков и поддержать ценности отца, дяди и бабушки (которой, к сожалению, уже нет в живых) я и приехал. Точнее, почти приехал - помешала тому поломка транспортного средства, за рулем которого я и находился.

     Настоящая секунда рисовала следующую картину: десять-пятнадцать километров оставалось еще до деревни, у бензоколонки стоял легковой автомобиль с неизвестными повреждениями, не в силах завестись. Подтолкнуть машину, тем самым убрав ее с пути желающих заправить свои автомобили, не было возможности - автоматическая коробка передач в машине остановилась напротив английской буквы 'P' (что означает парковку автомобиля и невозможность движения). В связи с этим находившийся в этом автомобиле молодой человек тридцати лет, т.е. я, с нетерпением ожидал в течение всей ночи приезда эвакуаторов, которые отправили мне на помощь своих передовых работников, не появлявшихся уже долгое время (пропади они пропадом!). Худший же вариант позволял надеяться на немедленную эвакуацию моего транспортного средства в ближайшую автомастерскую для ремонта. В этом случае мне предстоял пеший марафон или утренняя затянувшаяся прогулка – как угодно. Предпочтение я отдавал, конечно же, ремонту автомобиля не отходя от кассы бензоколонки.

     Нарушил ход моих предположений шум мотора приближающейся машины.

     - Ну, наконец-то, - с этими словами я покинул нагретое сиденье автомобиля, негромко хлопнув дверцей. В это время два рязанских (разившие перегаром) богатыря - приехавшие только что сотрудники эвакуационной службы, предстали передо мной. Они на миг показались мне сказочными персонажами, выпрыгнувшими из ларца. Первый из них, полнотелый и невысокого роста, несмотря на (мягко говоря) неопрятность внешнего вида, производил впечатление солидного работника - эталон всех транспортных служб России. По крайней мере, ему самому так казалось. Второй работник, в противовес первому (будто их пара была подобрана специально) оказался высоким, сухим, длинноносым простаком, зыркающим по сторонам, словно опасаясь кого-то.

     - Это ваша ласточка с пробитым крылом? - важно осведомился начальник транспортных служб.
     - А ты что, другие машины здесь видишь? - опередил мой ответ писклявым голосом второй работник, посмеявшись собственной остроте.

     Полуобернувшись к своей машине и показывая рукой в ее сторону, я ответил:
     - Да, это моя конструкция и она требует ремонта.

     Я вкратце объяснил суть поломки двум работникам, на чью помощь перестал уповать уже с первого взгляда. Подобных высококвалифицированных рабочих мне доводилось видеть впервые.
     Не теряя ни минуты после моих разъяснений, напарники направились к поломанному автомобилю и своими действиями вызвали улыбку на моем лице. Полнотелый, с важностью, проявляемой в каждом движении, засучил грязные рукава и со значимостью, от которой зависит судьба всей державы, стал кружить вокруг пациента (моего автомобиля), заглядывая под днище и временами под капот. Тем временем долговязый, словно опытный сыщик, на цыпочках подкрался к моей машине, присел на корточки и стал внимательно, встряхивая кустистыми бровями, рассматривать покрышку одного из колес. Следующее его действие заставило было поверить, что работник бензоколонки перепутал номер эвакуационной службы с номером справочной в цирке: длинноносый провел пальцем по грязной покрышке колеса и стал рассматривать грязь на своем пальце. Вскоре вышел работник автозаправки. Ковыряясь в носу, он терпеливо (но ограниченность его терпения была видна невооруженным взглядом) стал наблюдать происходящее. Еще пару минут поглядев на это подобие непризнанных актеров, я решил остановить спектакль. Но тут, будто почуяв запах горелого, начальник начальников выглянул на меня из-под машины, под которой находился в тот момент. Кряхтя, он не без труда вылез из-под нее, отряхнулся и, войдя еще более в образ, направился ко мне.

      - Явно, ваш автомобайл подлежит эвакуации на ближайшую автомастерскую, - толстяк сдвинул брови в ожидании моего решения и, метнув взгляд на своего напарника, продолжил. - Помимо этого я обнаружил еще пару поломок, требующих срочного, повторяю срочного, ремонта. Это явно, абсолютно явно.

     Худой же на слова говорившего виртуозно пожал плечами и развел двухметровые руки в стороны. «С какой из автомастерских вы в доле?» - напрашивался у меня вопрос к ожидавшему знатоку машин. Но вместо этого я спросил:
     - И ничего нельзя сделать на месте? Я спешу, и у меня особо нет времени околачиваться по мастерским.
     - Увы, явно, увы, и это явно, – важно пробасил толстяк, видимо, осознавший, что победа уже почти в его кармане.
     - Мы можем только перевезти вашу ласточку в нашу... Тьфу… то есть в вашу… В общем, в ближайшую мастерскую, - неуклюже вставил худой под укоризненный взгляд напарника, который, услышав явную оплошность со стороны коллеги, выдававшую их намерение, осуждающе сверкнул глазами.
      - Может, вопрос в сумме? - решил я кинуть на стол последнюю козырную карту, сделав вид, будто не заметил оплошности худого. От подобных слов в головах эвакуаторов закружился вихрь подсчитываемых цифр. Никогда прежде мне не доводилось наблюдать подобной синхронности устремленных к небу глаз.

     После минутного молчания, видимо, желая получить деньги не только от меня, но и от поставки очередного автомобиля (получив награду от автомастерской), начальник дорожных служб сдвинул брови в одну цельную и еще более важным тоном произнес:
     - Явно, мы можем отвести вашу машину в мастерскую.
     - А вы можете проследовать с нами, или вовсе не проследовать, можете проследовать без нас и забрать машину из автомастерской в любое время, - дополнил худой и вновь задумался, но уже над тем, как значительно звучит слово «проследовать» и как бы и куда почаще его вставлять.

     Взвесив все за и против, не желая тратить и без того потраченное время, а также находиться далее во власти клоунов и запутаться вместе с ними окончательно, я решил:
     - Забирайте машину хоть на марс! Через несколько дней я оплачу все услуги.      

     Лица работников тут же озарились довольной улыбкой. Первые двое, обладавшие мнимым даром убеждения, преобразились и приняли осанку римских полководцев времен Нерона. Счастью, смешанному с гордостью, казалось, не было предела. Насквозь пропитанный грязью худой, позабыв об опасности, подлетел ко мне, достал из потайного кармана визитку (видимо, сделанную когда-то в единственном экземпляре), важно и   жестом, на который способен лишь Жан Поль Бельмондо в ленте «Несравненный», протянул мне:
     - Определенно обращайтесь в любое время дня и ночи!

     Подавляя внезапный смех, я принял визитку и сунул ее в карман. Всю эту сцену наблюдал работник бензоколонки с простодушием, свойственным деревенским жителям. Он был счастлив, словно выиграл в лотерею, наблюдая за неуклюжими движениями толстого работника службы. Последний, в свою очередь, уже цеплял мой автомобиль канатами, чтобы установить его на эвакуатор.

     Потирая руки, работник бензоколонки собирался запустить всю заправку, работающую   ночью в полмощности. Худой, отдав визитку в надежные руки и заметив старания напарника, когда тот находился в эвакуационном автомобиле и при помощи электроники натягивал канаты, постепенно затягивая мою машину в кузов своей, подбежал к ней сзади и принялся с видимым усилием толкать ее. Воистину утро перестало зевать, наблюдая этот комедийный карнавал.

     Попрощавшись взглядом со старожилом бензоколонки, я подошел к своей машине, взял с переднего сиденья небольшой рюкзак с документами и провиантом и со словами:
     - Удачи, спасательных служб работники! - покинул арену происходящего.

     В ответ на мое прощание остолоп, толкавший машину сзади, взглянул на меня выпученными от напряжения глазами. Находившийся же в машине эвакуации начальник-толстяк, обнажил в улыбке коричневые от никотина зубы. «Прямо кошмарный сон стоматолога» - мелькнуло в моей голове.

     Поправив рюкзак на плече, я вышел на обочину главной дороги и размеренным шагом направился в сторону давно ожидавшего меня дома в деревне.   Солнце успело подняться довольно высоко, окрасив безоблачное небо в нежно-голубой цвет. Только сейчас сквозь редеющий поток машин я смог рассмотреть великолепие не только дня, но и природы вокруг. Ежедневная суета мегаполиса, оставшаяся позади и легко предсказуемая в недалеком будущем, все это время так подло скрывала от меня красоту окружающей природы. Или я сам забыл о ней в погоне за денежными знаками?

     С каждым шагом шкала великолепия простора, не имеющего конца и края, росла, стремясь все выше и уже почти касаясь кончиками пальцев белоснежных облаков. Казалось, только сейчас я начинал жить и дышать, осуществляя жизненный дебют и оставив прокисшее время позади.  Под ясным небом предстали раскрашенные в зеленый цвет леса. Все краше и краше, с каждым деревом неведомый художник не жалел красок. Да и что беречь-то? Все равно до весны не понадобятся.
     Подле деревьев стелились необъятные поля. Каждый колосок, казалось, таил в себе удивительную, непохожую на другие, историю. Полной грудью я вдыхал чистый свежий воздух, кружилась голова. Почва под ногами дышала, жила своей жизнью, щедро даря свои плоды и тепло каждой твари на земле. Временами декорации сменялись, рисуя передо мной небольшие деревни с одноэтажными обветшалыми домами - последним прибежищем крайнего возраста, но, возможно, именно здесь человек обретал по-настоящему абсолютный покой и умиротворение, прощение обид прошлого и ясность разума. Глядя на эти постройки ушедшего столетия, я остановил внимание на одной мысли. Быть может, именно находясь в спокойствии и одиночестве, к которым располагает нынешнее местонахождение, и возможно незаметно для себя прийти к ясности? Но разве окружающая обстановка может влиять на ясность мышления? Ведь совершенно не важно, какое количество людей окружает вас в ту или иную минуту, все равно чувствуешь себя одиноким, одним в этом мире (для каждого по-своему). И сколько бы ни было родных и близких, человек появляется на свет в одиночестве, точно так же, как и уходит в постоянно ожидающий его Вефиль…

     Итак, мимолетный проблеск вечности, и я несказанно рад, глядя на изобилие кур, проживающих свою короткую жизнь во дворе сельских домов, рад стаду коров, пасущихся вдали на лугу, как рад и каждой березке на обочине дороги, покорно склонившей в приветствии проезжающих автомобилей свои ветви. Изобилие здешней природы (при ближайшем рассмотрении) словно подталкивает на творчество, рождает мысль в однострочье, требующем продолжение стиха.

     Приближаясь к родной деревне, я с каждым шагом как будто углублялся в таинственный тоннель, в котором меня что-то ожидало, хотя и света в конце его еще не было видно, однако он угадывался, и предчувствие захватило меня. Окружающая природа приятно радовала взор, однако было как-то не по себе. Я решил ускорить шаг, направляясь по твердому придорожному гравию, в ожидании поворота с главной дороги, обозначавшего половину пути и приближающиеся родные сердцу края. Бурлящая во мне кровь предков приветствовала их. Меня охватило желание поклониться каждому дереву, каждому цветку и листику, укрытому от повседневного глаза в сердце полей. Солнце, будто горевший ярким светом прожектор на сцене среди тьмы, поднявшись высоко, освещало меня, даря тепло.   

     Несколько деревень уже остались позади, а вместе с ними и бабушки, продававшие около дорог малосольные огурцы, яблоки и сухофрукты, грибы и картошку – словом, все изобилие даров природы. Глядя на морщинистые, усталые лица бабушек, вынужденных за неимением достойной пенсии вдыхать копоть машин и продавать собственные запасы на зиму, я чувствовал сожаление и горечь. Нужда… И ради такой старости они пожертвовали молодостью и зрелостью, работая в колхозах и совхозах?
     Но другой угол зрения подарил мне нечто, не схожее с первым. Глаза пожилых старушек... их бездонные глаза умиляли. Прежде мне редко доводилось видеть глаза, светящиеся такой радостью, счастьем и возможностью принести окружающим, пусть и незнакомым людям, но все же радость. Орудия благодеяния лежали перед старушками, собранные с абсолютной любовью и продаваемые ими за бесценок. Часто ли встретишь в мире изобилия супермаркетов продукт, продаваемый с любовью, с целью быть полезным и принести в мир людей немножечко счастья? Думаю, вопрос этот не требует (обычно следующего за ним) ответа. Рассмотреть простое в сложном, обрадоваться мелочи, небольшой детали, имеющей значение. Не это ли величайший из даров?

     На протяжении жизни каждый из нас стремится к образованию и по возможности к высшему (и не одному). Но каждый ли, достигнув цели, способен забить гвоздь в стену, каждый ли способен подарить доброе слово, одарить прохожего улыбкой, посеяв в его сердце семя радости, которой так всегда не хватает?

     Почему человек научился быть злым и не научился быть добрым? Ведь каждое бьющееся сердце хранит в себе теплые чувства и любовь. Что же мешает дарить окружающим то, что накопилось в нас и дано нам с самого рождения? Предрассудки, сложившиеся в голове штампы? Важность и значимость собственной персоны? Но никому не уйти от добра. Каждый человек придет к нему в назначенный час. Придет время, и оно не обойдет стороной.

     Наконец-то выдалось время подумать, взвесить, понять и осознать. В это, отнюдь не деловое утро, входя на страницы истории, я остался один на один с природой, и только шум случайных машин нарушал это единство. Радость путешествия и жажда приключений охватили меня целиком - не каждый раз доводилось попадать в схожие ситуации. В тайниках души я желал новых поворотов, событий и встреч, словно зашел в кафе, присел за столик в самом углу (там, где открывается полный обзор помещения) и, заказав чашечку кофе, стал наблюдать. Невероятные картины способны открыться наблюдающему взору. Ничего больше не требуется, только наблюдать…

     Лето властно поднимало температуру воздуха. Я закатал рукава рубашки и перекинул рюкзак с одного плеча на другое. Становилось душно (вероятно, от нагревавшегося асфальта). Отойдя чуть от дороги, я продолжил движение. Густые леса сменялись посадками деревьев – делом рук позапрошлых поколений. Совсем затерявшийся в желаниях, я не мог насытить взор казалось бы однообразной природой, не выставляющей напоказ что-то новое.
Я продвигался все дальше, восхищаясь каждым метром пути, не в силах понять, что именно меня манит и не насыщает мой взор. Но тут я поймал мысль в ловушку. Во всем окружающем просто не было ничего лишнего. Максимальная простота стелившихся просторов была возвышенной и ничем не обремененной, венцом ее было спокойствие. Именно оно завораживало, соединяло и очищало помыслы человеческие и ход мыслей. Казалось бы, лес, поле, небо... Деревенский фанатик, поющий гимн колхозной природе, стоя под ее балконом. И как бы отреагировал он, глядя на красавицу-экзотику, сказку теплых заморских стран, изобилующих всеми возможными богатствами, сравнимых с раем?

     Возможно, задавший себе этот вопрос в ожидании ответа был бы прав, более того, можно было бы согласиться с подобной точкой зрения. Однако я, как человек идущий и, мало того, восхищенный, не могу не противопоставить мысли о 'пальмовом рае'. Не спорю, то, о чем я сейчас рассуждаю, воображая собеседника в гавайской футболке (беззаботного аскета и ценителя многокилометрового экзотического плода), находится под самым носом. Невероятные масштабы свободной природы открываются сердцу совсем близко, исчисляемые сотнями километров, но почему-то совершенно забытые и оставленные на произвол судьбы. Можно посчитать по пальцам количество посещаемых потомством домов предков, благодаря которым, в наших телах теплится жизнь. Конечно, пальмовые страны более желаемы (ведь они недоступнее), но рай всегда там, где мы бы хотели его создать. Он везде: в наших сердцах, мыслях, каждой улыбке и не важно, подарена ли она на лазурном побережье или в ближайшем от дома супермаркете. Хватит рисовать красками, выводя каждый штрих. Пора плеснуть изобилием цветов на полотно, растратив все запасы. Закройте глаза и нарисуйте указательным пальцем желаемое.

     Едва я подумал о противоположности двух стихий (пальмовых рощ и березовых), передо мной встала задача не из легких – со щитом в руках защищать рязанские просторы, а вместе с ними и всероссийские. Первый взгляд твердит о явном поражении мыслителя. Но предоставлю самостоятельной единице встать на любую из сторон.

     Что же касается моего пешего приключения, то я свернул с главной дороги на последней мысли, дошел до желаемого поворота к родным местам, чувствуя, что с каждым метром они становятся все ближе. Открывшийся моему взору простор впереди и по обеим сторонам дороги расширил сердце, увеличил объем легких и одарил безмятежной невесомостью. Легкий ветерок подул в лицо, а вместе с ним по обеим сторонам дороги наклонил множество колосьев, растущих в поле, скрадывая неровности почвы. Словно по команде колосья нагнулись в мою сторону, как бы приветствуя. Я остановился, впечатленный их действием. Более того, я ожидал, что вот-вот из толпы склонившихся колосьев отделится один из них, самостоятельно выйдет на дорогу, предстанет предо мной и поприветствует (сняв соломенную шляпу) как предводитель всего дружного коллектива. И уже в следующее мгновение дружный танец всех его соплеменников украсит поле - множество колосьев изобразят хоровод, с искрометными танцами внутри него. Лес же позади хоровода, не оставаясь безучастным, достанет спрятанные в своих дебрях музыкальные инструменты и словно виртуозный оркестр, дирижером которого станет солнце, заиграет удивительно звонкую и быструю мелодию.

     Представив этот концерт, на премьере которого я находился, я зажмурил глаза. Но стоило открыть их, и вновь все стало на прежние места. Воцарилась тишина, нарушаемая дуновением ветра, который нашептывал на ухо какие-то непонятные слова, смысла которых я был не в силах разгадать. Я продолжил путешествие, любуясь природой: вдали ели смешались с соснами, а их верхушки на горизонте разделили изменчивой полосой небо и землю. Небо стало еще более прозрачным, и только одинокий орел парил на недосягаемой высоте, властно разделяя небо на две половины. Он кружил в воздухе и выискивал зорким взглядом будущую жертву.

      - Что ж, властитель неба, мы с тобой одного полета птицы. Ты летаешь, рассекая небо своим крылом, и зорко смотришь туда, где слепы другие. - Словно птица могла слышать меня с высоты, завел я диалог со случайным попутчиком. – Многое открывается твоему взору, однако ты лишен дара понимать людей. Да и нужен ли он тебе вовсе? Вместе с ним ты познаешь ту грязь, на которую не способна ни одна земная тварь, ни одно животное... Многое ведь зависит от открывающего дверь в область, не знакомую ранее.

     Птица, будто услышав мои слова, сделала несколько кругов и улетела, став практически незаметной точкой в безмятежном окружении неба. Постепенно опустив взор на бренную землю, я вновь залюбовался представшей ранее картиной.  Глядя на нее, наверное, каждый, не только С. Есенин, смог бы написать великолепные стихи. Вид этот волновал. Глядя на него словно впервые, я продолжил ход не только мысли, но и передвижения. Судя по солнечному диску, застывшему прямо над моей головой, наступил полдень. Я решил ускорить шаг, желая добраться до родного дома перед закатом. Одни засеянные поля сменялись другими, полоса леса вдали сопутствовала мне. Кривая, с множеством кочек дорога виляла из стороны в сторону. Там и здесь кузнечики перепрыгивали с места на место, поддерживая течение жизни. С криком пронеслась стая диких уток, и я не удивился бы медведю, показавшемуся из леса. Внезапно посторонняя мысль посетила меня (как оказалось в ближайшем будущем, не беспочвенная).  Бывает, в процессе молитвы, перед иконами, освещаемыми блеклым светом свечи, рождается ощущение, будто кто-то стоит позади тебя и наблюдает за тобой. Этот кто-то - расплывчатая фигура, которой нет в мире физическом, однако которая чувствуется спиной и четко рисуется воображением. Подобное ощущение появляется только во время молитвы, и из-за этой невидимой фигуры возникает масса предположений. К какому возрасту и полу принадлежит данный гость? Цель его присутствия? Почему он (она, оно) сзади, а не сбоку и не спереди?

     Четко понимая, что это всего лишь работа воображения, все равно чувствую кого-то позади, ощущаю его взгляд на себе. И возникают вопросы в голове. Значит, все-таки существует почва для них. И если бы это было один раз, но он появлялся неоднократно... Почему-то чаша весов моих предположений всегда склонялась к присутствию позади меня (во время молитвы) моей ушедшей в вечность бабушки, в набожности которой я никогда не сомневался. Быть может, в этот самый момент она счастливо смотрела на меня с высоты, недоступной зоркому орлу, или царила в пространстве вдыхаемого воздуха. Может, именно поэтому ее родина сейчас рисовала для меня яркие картины на своем полотне - природе?

     Точно такое же ощущение и сейчас (как во время молитвы) охватило меня. Я почувствовал всем нутром именно в эту секунду, как будто кто-то позади меня наблюдает за моими движениями, уставившись в мою спину. Невыразимое желание достоверности предполагаемого превысило остальные и, последовав ему, я резко обернулся, дабы не ускользнул от моего взора предполагаемый объект. И на этот раз я не ошибся. В нескольких шагах от меня, облокотившись о ствол придорожного дерева, стоял мальчик лет десяти. Непохожий на других, он прикрыл ладонью левый глаз, правым же, бездонно голубым и сияющим, смотрел на меня в упор:
     - В мире есть все! Не хватает только желания! А впрочем… Валентин! – гордо и развязно произнес мальчик, подходя ко мне и важно протягивая свою маленькую, в веснушках, как и его лицо, ручонку. В моей голове пролетела мысль, как именно представиться юнцу, ведь разница в возрасте была не менее двадцати лет.
     - Дмитрий, - ответил я на приветствие Валентина. Мальчик нахмурил свои маленькие дугообразные брови и прокашлялся в кулак, видимо, не вполне довольный ответом. С пару секунд на его серьезном не по годам лице изобразилась борьба мысли, затем он вывел исход борьбы так:
     - Я буду звать вас Дима, если конечно…, - мальчик задумчиво взглянул на меня и добавил. - Пойдем, нам по пути.

     Умиляясь поведением нового знакомого, я не стал препятствовать его предложению, и мы пошли по горячему асфальту вместе, разделив дорогу на две части.

     Первое время мы молчали, привыкая и искоса рассматривая друг друга. Мальчик широко шагал по дороге босиком. Горячий асфальт явно не жег ему ноги (грязные и в дорожной пыли, они норовили сами обжечь асфальт). Одеяние мальчика вызывало еще большее удивление, даже восхищение. Он был одет в совершенные обноски: светлые, закатанные до колен брюки, на несколько размеров больше, были подвязаны веревкой. Клетчатая рубаха (с обрезанными рукавами и поднятым воротником) была небрежно засунута в штаны. Валентин шел твердой поступью, с горделивой осанкой дворянина и в образе приближенного царя. На голове его красовалась выцветшая шляпа позапрошлого века (судя по фасону и состоянию) с утиным пером. Из-под шляпы лезли соломенные кудри, позабывшие о слове «парикмахерская». На воротнике отсвечивала на солнце классика - значок парашютиста, выдаваемый прыгунам с парашютом в сороковые годы прошлого столетия. Из нагрудного кармана, в дополнение к значку, выглядывал батистовый платок фиолетового цвета. Такой вот последователь Робин Гуда, угадав мои мысли, обратил на меня свой ясный взор и надул щеки.

     - Кто как себя поведет, так и выглядеть будет, - произнес он, засмеявшись от всей души и обнажив белоснежные зубы, казавшиеся еще более белыми на фоне деревенского загара. Комичный вид, простодушие и отсутствие всяких комплексов мальчика сразили меня, и я решил опуститься на уровень детской наивности:
     - А ты как выглядишь?
     - А как еще мне выглядеть? Я лавочник и пастух. И живу я, - на миг запнулся мальчик, подыскивая верное слово. – Живу как человек, полный страстей!

     Услышав эти слова из уст гордого пастушка, я рассмеялся. Его слова, их значение, внешний вид и возраст мальчика, деревенский акцент, с которым Валентин произнес свою речь, настолько разнились, что я не мог не засмеяться от всей души.

     - А что, я вижу речку и сразу бегу искупаться в ней. Вижу лошадь, и вот я уже скачу на ней, - огорченный моей реакцией, Валентин пробовал отстоять свои позиции. - Но я совсем не обижаюсь, - попытался он парировать свои же слова. – Улыбка - это флаг корабля!

     Тут вдруг он снял шляпу и виртуозно и картинно поклонился мне.

     - Ты чего? – удивился я.
     - Просто беру чувствами, - вновь улыбаясь, отчеканил мальчик. Он был искренне доволен тем, что смог с новой силой произвести на меня впечатление. Привыкший к одиночеству полевого ветра в ушах да окружению коров, Валентин был очень рад человеку, тем более городскому. Я для него представлялся новой игрушкой, которой он был рад, но не понимал до конца, как с ней играть. Для меня же мальчик был чем-то неординарным, маленьким сердечком, живущим вдали от людской суеты.

     Мы стали беседовать, совсем не ощущая разницы в возрасте. Валентин сказал, что у него сегодня выходной.

     - Вакэйшин, - выразился мальчик. Он был пастухом, и в его повседневные обязанности входило пасти коров на лугу и следить за тем, чтобы их никто не украл и стадо не разбежалось. Он говорил о полудне, в который приходили девушки и женщины из ближайших селений, чтобы доить коров, и уносили бидоны с молоком обратно в селения. Мальчика тоже не обходили стороной, вручая ему хлеб и молоко.

     У приобретенного мной друга было много свободного времени, и поэтому всегдашним его спутником на летних лугах являлась книга.

     - Я научился читать в семь лет и с того времени читаю каждый день. Правда, понимаю я не все, - остановился Валентин на полуслове и с досадой почесал затылок.

     Сегодня мальчика (в его ответственном деле) подменял его знакомый - парень лет пятнадцати из соседней деревушки. В этот же день миссия моего собеседника заключалась в том, чтобы отнести на почту письмо, написанное его матерью в Рязань. Ближайшая почта, как оказалось, находилась в нескольких километрах. Возвращаясь с почты, вдали Валентин увидел фигуру идущего незнакомца не из «наших краев» и ради любопытства решил его догнать.

     Мальчик рассказывал о своем существовании, о деревенской жизни с невероятным воодушевлением и размахивая руками, забывая при этом  о своем гордом, надменном образе греческого философа, несомненно, взятом из прочитанных книг. Временами он смущался и отводил взгляд в те моменты, когда вспоминал о своей (примеряемой) маске. Но достаточно было и мгновения, как он вновь увлекался рассказом о своей жизни, о которой так хотелось кому-нибудь поведать, но было некому. Забывая о внешнем виде, мальчик вновь и вновь рисовал картины в воздухе.

     - Нет, я, конечно, все понимаю, но никак не могу понять, - продолжал Валентин с раскрасневшимися щеками и вытирая рукавом рубашки сопливый нос. - Почему!? Ладно, я, будущий чемпион мира по деревенской ходьбе, могу проходить километры в надежде отправить одно письмецо. А как быть пожилым? Или моей маме, например, на руках которой маленькие брат и сестра?
     - Но разве к вам в деревню не приезжает почтовый автомобиль? - осведомился я, возмутившись в сердце.
     - Э, куда там! Как-то приезжала тележка, запряженная лошадкой, да лошадки вот уже как полгодика-то и нет.
     - А как же зимой?
     - Зимой мне проще. Встал на лыжи, только меня и видели. Не зря я олимпийский чемпион по биатлону!

     Валентин вновь вошел в образ и рассмеялся, держась за живот, как смеются злодеи. Но тут его брови сдвинулись в кучку, руки по швам, лицо налилось румянцем, и глаза блеснули каким-то непонятным блеском. Осмыслив что-то, он серьезно продолжил:
     - Вот-вот, хотя бы наша почта. Почему важные люди по телевизору в черных костюмах, говорящие так красиво и справедливо, помогают людям только на словах? - Сделав значительную паузу, мальчик вопросительно взглянул на меня. Я пожал плечами, он продолжил. - Вот и я не могу понять, что им стоит продать хотя бы один из их костюмов и поставить еще один почтовый пункт? А?! Ведь пожилой человек, никому не нужный и всеми забытый, тоже хочет отправить письмо. Прав я?!

     Тут юный философ, рассердившись по ходу своих мыслей, взял в руки придорожный камень и изо всей силы, на какую был способен, кинул в ближайшее дерево.

     - Трусы! Давайте один на один! Не зря меня обходит стороной сам боксерский мешок.

     С этими словами Валентин, дав волю воображению и став в стойку, развернул свою шляпу, попрыгал взад и вперед и ударил несколько раз воображаемого соперника. Наблюдая происходящее, я попробовал охладить пыл моего спортивного друга, приоткрыв для него страницы истории, которые, как мне казалось, чем-то схожи с нынешней темой нашего общения.

      - В Древнем Риме имели место события, за которые власть имущий бывал чрезвычайно уверен в безнаказанности и всегда желал соблюсти видимость справедливости и добродетели, но при этом совершал недостойные человека поступки и...
     - А как звали этого властителя? - перебивая меня, сквозь остывавшую дымку злости, спросил мальчик.
     - Он был не один, - улыбнулся я, с радостью наблюдая, что у меня получается отвлечь Валентина от неприятных мыслей, затронувших его необъятное, как раскинувшиеся поля, сердечко. - Нерон, Калигула. Каждый отрезок времени несет в себе слезы, причиной которых является власть.
     - Совсем ничего не понял. Но имя Нерон мне нравится, - рассмеялся мальчик, приняв повелевающую позу и изображая властителя мира.
     - Пойдем, Нерон, иначе тебе может понравиться стоять в подобной позе, и вскоре ты превратишься в камень, - сквозь смех направил я новоиспеченного властителя вперед.

     Дорога впереди казалась еще более извилистой с обилием кочек. Теперь настал мой черед рассказывать свою малоудивительную историю, и я стал поэтапно раскладывать пасьянс своей жизни, начиная со вчерашнего вечера. Мальчик завороженно слушал меня с открытым ртом (даже веснушки на его лице обратились в слух). Временами он переспрашивал у меня что-то, смеялся и нарек работников дорожной службы «пеньками». Когда же я рассказывал об изобилии и красоте окружающей местности, Валентин самодовольно скрещивал руки на груди, будто хвалили его самого. Видя, с каким неописуемым удовольствием мальчик хватал каждый звук произносимых мной слов, у меня зарождалось желание рассказать этому «воплощению чистого детства» не только всю свою, но и жизнь всех остальных людей, населяющих землю. То, как он слушал меня, искренне и не имея теневых мыслей в подсознании, свойственных взрослым, заставляло меня восторгаться им еще более. Этот мальчик, росший в тихой глуши и отданный самому себе на воспитание, внутренне был чист, словно утренняя роса на зеленом листке. Валентин был не способен к отрицательным помыслам. «Умные» родители никогда не стремились воспитать его, готовя к различным превратностям взрослой жизни, тем самым портя и губя чистоту внутреннего мира, заложенную при рождении. Более того, мальчику никто не советовал, чем именно ему лучше заняться в жизни, словно родители способны лучше знать порывы души своего ребенка. Валентин занимался тем, чем хотел, и свободный как ветер, он проводил время так, как советовали ему его лучшие друзья - душа и сердце. Может быть, именно такой человек, живущий в гармонии с самим собой, действительно счастлив? Может быть, именно вот где оно, вечно убегающее счастье?  И как же не хватает каждому человеку улыбающихся глаз, теплоты душевной. Как хотя бы однажды признаться самому себе в ошибочно выбранном жизненном пути? Ведь мы зашли уже так далеко, и стоит ли оставлять такую удобную зону комфорта? Но на этом-то этапе и стоит вспомнить о том, что, только открыв глаза шире, возможно действительно что-то рассмотреть. И красота везде неизреченная взыграет...

     - Смотри-ка, какая у тебя машина! - вывел мой юный слушатель из рассказа. Затем он, негодуя, покачал головой и продолжил. - Не куплю себе такую!
     - Да, но если бы мой автомобиль не сломался, мы бы не встретились, - решил я ответить, желая узнать продолжение мысли мальчика.

     Тут брови Валентина полезли на лоб. Его глаза округлились, указательный палец левой руки, согнутой в локте, поднялся к небу. В этот миг в нем засияла мысль, и он стал похожим на древнего философа Гераклита. Еще пару секунд, и мне показалось, что эти уста изрекут идею общечеловеческого масштаба.

      - Вот что! - после недолгой паузы сказал мальчик. - Купи-ка ты себе лучше лошадь. Нормальным человеком будешь!

     Неоправданность ожидания развеселила меня. Я засмеялся прямо в лицо мальчику, не понимающему причину смеха. (Спустя некоторое время я не раз вспоминал этот момент, и мне почему-то всегда становилось совестно.) Он стал озираться по сторонам, напрягая извилины мозга и пытаясь найти причину моего смеха. Вдруг его глаза сверкнули не свойственным ему блеском, он весь напрягся, покраснел, как алеющий закат, и остановился в нерешительности. Чувствуя себя неловко и не решаясь на дальнейшие действия, в первую секунду он хотел выяснить со мной отношения при помощи кулаков (он ведь был олимпийским чемпионом по боксу). Но чувствуя разницу весовых категорий и смерив меня презрительным взглядом, Валентин, не дожидаясь оправдательных слов с моей стороны, обиделся и бросился бежать прочь.

     - Стой! Валентин! Куда ты?! - крикнул я удалявшейся фигуре мальчика. Но крик не произвел нужного эффекта. Я остался стоять один на извилистой дороге посреди окружившего дорогу поля. Следуя первому порыву, я хотел догнать пастушка, однако что-то останавливало меня. Я огляделся. Бог солнца все так же щедро разбрасывал лучи огненного светила, и ни одно из облаков на небе не препятствовало их касанию земли. Лес вдали поддерживал дружный осиновый строй. Колосья на поле так же покорялись малейшему дуновению ветра. Придорожная пыль граничила с асфальтом, не смея нарушить очерченных границ. Несколько воробьев, весело чирикая, пронеслись мимо. Окружающая природа оставалась прежней, воздух дышал свежестью, но мой взгляд блуждал в странной попытке зацепиться за что-то такое, что помогло бы заглушить вдруг возникшую внутреннюю боль.   Внутри как будто что-то оборвалось и не давало покоя. Все окружающее было прежним, но казалось уже каким-то другим. Размышляя об этом, я удивился, что мне понадобилось столько времени, чтобы понять причину этой перемены. Душевное опустошение застало меня врасплох. У меня случилась острая нехватка в друге. И зачем он убежал от меня? Почему обиделся? Разве я мог задеть струны его еще совсем детской души? И разве не мог он дебютировать в новом образе, скажем выдающегося комедианта?

     Желая знать ответы на свои вопросы, я так и оставил их неудовлетворенными и пустился снова в путь в нелепой надежде что-то исправить. Видит Бог, день моего странствования был еще не окончен! Я зашагал быстрее, вторя настроению и желая быстрее достигнуть дома в деревне. Надежда встретить Валентина не покидала меня.

     Вскоре впереди и немного правее показалась небольшая деревенька -  однотипные обветшалые железные крыши одноэтажных домов, расположившихся по обе стороны дороги. К сожалению, это была еще не родная деревня, хотя показавшийся впереди пункт человеческого преткновения намекал на добрую часть пройденного пути. Крыши домов с каждым шагом увеличивались, будто торопились мне навстречу.

     Стремительным шагом я добрался до перекрестка перед самой деревней, спавшей по правую руку. Представший моему взору вид заставил замедлить шаг. Мне следовало повернуть в сторону деревни, но я остановился, не в силах преодолеть следующий метр. Подошвы моих ботинок, сговорившись с асфальтом, прилипли к нему. Передо мной, на некотором расстоянии, на откосе, у самой окраины деревни одиноко стояла вековая церковь. Я взглянул на ее купол и крест, возвышающийся над всем мирским. Прямо за ним выглядывало солнце. На фоне солнца крест светился яркими, переливающимися красками, и казалось, не солнце, но сам крест отбрасывал свои лучи на грешную землю, освещая ее с каждым касанием луча. На миг луч ослепил и меня. Зажмурив глаза, я вдруг ощутил ангельское тепло по всему телу. На миг мне показалось, что кто-то спускается с вершин лазурного неба, ступая по солнечным лучам. Приблизившись к кресту, этот кто-то касается его кончиками пальцев, словно отец, который давно не видел своего маленького, но уже подросшего сына. Ласково улыбнувшись, он гладит его по голове и смотрит вдаль, туда, где касается земли последний луч солнца, и, подобрав белоснежное одеяние, не спеша возвращается на прежние вершины. По пути он смотрит на землю, что-то подмечает про себя, и мимика его красивого лица не перестает передавать все его душевные порывы. Он видит и знает все. Его ничем не удивишь, и лишь слепая вера в него способна приблизить человека к тем лучам, которые, казалось, исходили от солнца.    

     Секундное явление исчезло так же мгновенно, как и появилось. Тем временем солнце   переместилось в сторону от церковного креста. Дальнейшее передвижение его по лазурному небу было предсказуемо, как непредсказуемы были дальнейшие действия Валентина. И как для садовода роза становится отрадой, так и для меня радостью стало внезапное появление мальчика.  Валентин стоял ко мне спиной на расстоянии метров пяти. Он был неподвижен, обратив соломенного цвета ресницы (так же, как и я) к возвышающемуся кресту церкви, видимо, пораженный, как и я, увиденным. Веснушки на его лице играли на фоне небесного светила, а непослушные кудри, выглядывающие из-под головного убора, вились подобно виноградной лозе. Простояв так какое-то время, Валентин снял шляпу и трижды осенил себя крестным знамением. Затем он повернулся ко мне. В первую секунду я не узнал мальчика - уж очень изменился он в лице, которое вместило одновременно и скорбь, и умиление, веру и какую-то непонятную мне душевную борьбу. Я хотел было прервать молчание, разрушить возникший между нами забор, но мой маленький друг опередил меня:
     - И на суд не приходит, но перешел от смерти в жизнь, - сказал мальчик, в каждом слове которого сквозило воодушевление.
     - Что? - переспросил я, не в силах понять значения его слов.
     - Верить надо. Верить и прощать, - значительно и с ноткой осуждения сказал он и добавил. - Пойдем, одноглазый!

      С этими словами, помахав мне рукой, призывая в дальнейший путь, Валентин переменился на глазах. Он стал особенно весел оттого, что ему, наконец, удалось обозвать меня и насолить. Или, быть может, имелась иная причина необузданного веселья? Мне это так и не удалось узнать. Мальчик бегал вдоль дороги взад и вперед, предлагая сыграть в догонялки, и когда я отказывался, называл меня трусом и сморчком, пытаясь сыграть на   струнах моей души. Валентин без конца строил мне рожицы, словно комедийный персонаж, и пытался выиграть в конкурсе комедий. Меня же подобные выходки безмерно веселили, и я отвечал на них улыбкой, а порой и смехом. Уж очень давно я так, от всего сердца не смеялся. На душе становилось ясно и светло. Даже притяжение земли, казалось, ослабевает - так было легко идти навстречу груде кирпичей, собранных еще моим прадедом воедино.

     Взглянув на картину, можно было разглядеть двух идущих по кривой дороге людей. Один из них имел гораздо больший жизненный опыт, разница в возрасте этих людей видна была невооруженным глазом, как и разница в физических пропорциях. Но, несмотря на различия, в твердой походке этих двоих угадывалось желание идти в ногу. Казалось, эти люди способны всю дорогу жизни пройти вместе - настолько их души единились в нерушимом тандеме. Кругом, насколько позволяли границы картины, степная равнина была засеяна пшеницей, чьи колосья плясали на ветру и золотились на фоне солнечных лучей. Вдали виднелись посадки высоких сосен, стремящихся ввысь. Солнце же засахарило собой весь простор картины, придавая ей осязаемый отблеск. Церковь, а вместе с ней и деревня с одноэтажными домиками остались позади. Дорога, на которой оставались две пары следов, казалась бесконечной.

     Какое же непередаваемое чувство я испытывал, находясь в компании Валентина и осязаемой свободы. Я мог прыгать и бегать, шалить, как ребенок, и смеяться от души, носить старую одежду, сидевшую так, как ни одна новая. И никто, совсем никто не смотрел на меня укоризненно, хотя мне и было безразлично мнение окружающих. Это моя жизнь! Моя свобода и мой воздух, которым я упивался и никак не мог насытиться. Здесь, в этой пшеничной стране с Валентином в эпицентре я не мог допустить и мысли о том, что встречу городских людей, рисующихся друг перед другом и пытающихся при помощи более слабых утвердиться в глазах других, совершенно не понимая собственной комичности.

     Валентин шел молча, вторя моему молчанию. Он явно что-то вынашивал, какую-то идею или глубокую мысль, быть может, взятую из какой-нибудь прочитанной им книги. Походка и поочередно сжимающиеся пальцы его рук твердили о том, что мальчик думает, напрягая извилины юного мозга.

     Вскоре мы поравнялись с посадкой сосен, которые ранее можно было только едва разглядеть вдали. Этот гордый строй деревьев расположился по обе стороны от нас. Казалось, мы входим в раскрытые величественные врата неведомого государства.

     Валентин остановился, залюбовавшись посадкой. Но уже в следующую секунду я понял, что был не прав в отношении мальчика. Совсем другая причина заставила его остановиться. В вынашиваемой ранее идее, глядя на одну из сосен, самую могучую, он поставил жирную точку. Будто в надутый воздушный шар поступила лишняя порция воздуха, разорвавшая его с громким шумом, идея Валентина обрела конечную форму.

     - Взгляни на это дерево. Какое оно большое! - одновременно со словами любитель природы направил пальчик в сторону могучей сосны.
     - Да, оно и вправду выше всех остальных, - усмехнулся я, не совсем понимая ход мысли мальчика.

     Тем временем Валентин поправил стоячий воротник рубахи и перенаправил палец к небу, а затем к своему виску. После он изобразил воображаемый пистолет у виска и спустил курок.

     - Бах!!! - выстрелил он. - Да совсем не в этом дело! Не смотри ты на внешность дерева! В корень зри! - Валентин как бы запнулся и внимательно посмотрел мне в глаза, словно что-то искал в них. - Пойдем дальше, расскажу по дороге. - И с этими словами мы сделали следующий шаг в прерванном направлении.

     Валентин с нарастающим удовольствием и упоением стал тараторить, перебивая самого себя, версию собственной идеи.

     - Но стали, чудо из чудес, мы строить башню до небес… понимаешь?
     - Нет, не понимаю, - сказал я, пытаясь понять юного мыслителя.
     - Мигдаль Бавель, понимаешь?
     - Нет!
     - Во второй главе книги Бытия изложено Библейское предание, в котором описывается время после Всемирного потопа, согласно которому жил на земле один народ, говоривший на одном языке. - Валентин вновь посмотрел мне в глаза и, видимо, найдя то, что искал, продолжил. - И решил, значит, этот народ построить башню до небес, чтобы было имя у народа! Понимаешь?
     - Припоминаю. Да, такое предание существует, и насколько я помню, строительство этой башни привело к тому, что люди перестали понимать друг друга. Бог создал новые языки для людей, которые не смогли продолжать строительство и рассеялись по всей земле.

     Слушая меня, Валентин уже не знал, как достучаться, вселить в мой городской мозг суть своей мысли.

     - Нет, то есть да! Но не это главное! Совсем не это! - размахивая руками, словно стараясь привлечь всю мощь природы, мальчик изо всех сил пытался объяснить мне свою мысль.   - Дело не в 2500 метрах предположительной высоты Вавилонской башни и не во втором тысячелетии до новой эры, в котором проходило строительство башни. Понимаешь?
     - А в чем же тогда? - развел я руками, призывая те же силы и окончательно потеряв нить.
     - Во времени и строительстве! - победоносно вывел Валентин, торжественно глядя на меня в упор.

     Мне ничего не оставалось, как разочаровать мальчика полным непониманием.

     - В каком времени и причем здесь строительство? Народ долго башню строил? Не в то время или не было в то время профессиональных строителей? Может, сама задумка не соответствовала тогдашнему времени?

     Валентин обхватил голову руками. Следующее мгновение рисовало вырывание мальчиком собственных волос на голове. Еще немного, и соломенные кудри уже готовы были упасть ему под ноги. Но вместо этого мальчик выпрямился, и в его взгляде сверкнуло несгибаемое упрямство. Усмехнувшись, он воскликнул:
     - Время, наше время! Оглянись вокруг и посмотри, что происходит! Нарушены все заповеди, и мир утонул в грязи. Радужный мир, переливающийся всеми цветами радуги, на самом деле переливается всего лишь двумя цветами: черным и белым! Внешний мир изобилиями переполнен, и не хватает только одной капли, всего одной. И скоро, поверь, она обязательно капнет, как начинающийся с неба дождь. - С этими словами мальчик взглянул на небо, затем на свои грязные ногти. - Однажды она уже капнула, но люди отказались поверить в дождь. Но когда капнет вновь, не будет времени для раздумий. Внутренний мир, мир двух цветов. Он пуст совершенно. И только кое-где виден намек на радугу, но этого мало. - Переведя дыхание, мальчик с воодушевлением продолжал. - Теперь о строительстве. По телевизору я каждый день вижу архитектурные творения и высотные здания, стремящиеся ввысь, опережая друг друга в вечной гонке. К чему это приведет? Оставляю на время в стороне этот вопрос. Люди занимаются самосовершенствованием или, иначе, строительством самих себя. Они учат иностранные языки с целью понять других людей. Мир окутан паутиной сетей, перевозок и связей, как в воздухе, так и под водой. Земля общается на одном языке! Не общались ли строители Вавилонской башни на одном языке, не понимали ли они друг друга, не соединились ли они в одной цели? Разве целью нынешнего мира не является развитие - единой целью? И не является ли развитие - башней, обращенной ввысь?

     Ход мысли Валентина стал наконец-то понятен мне. Но откуда в этом неокрепшем, деревенском и совсем еще детском уме подобная мысль? Окончание ее уже было понятно, но мне хотелось услышать это из уст мальчика.

     - Как поступит на этот раз Всевышний? - Валентин прикрыл глаза и по его щекам покатились ручейки слез.
      - Уж точно не создаст вновь новые языки лишь для того, чтобы люди последовали прежней дорогой.
     - Ну, наконец-то ты понял! - с этими словами развеселившийся вдруг мальчик отер рукавом рубахи слезы и театрально поклонился мне пару раз.

     Мы не спеша продолжили путь, живо общаясь. Точнее, говорил один из нас, утомленный серыми днями одиночества мальчик. Казалось, маленький оратор расскажет мне не только свою, но и историю жизни целой деревни, области и всего мира!

     - Ты из Москвы, так? Так! - устроил уже полномасштабный театр Валентин. Он говорил и за себя, и за меня, изображая диалог. В руках мальчика оказалось крупное, наливное яблоко, прятавшееся от моего взора все время нашего знакомства в кармане его брюк. Валентин покрутил его в руках и, несколько раз подбросив в воздух, поднес к носу, изобилие веснушек на котором увеличилось вдвое, а затем стал медленно отводить руку с яблоком все дальше от носа. На расстоянии нескольких сантиметров он остановил движение руки и закрыл глаза. Пару секунд спустя Валентин протянул яблоко мне.
     - На, возьми. Только не ешь. Нюхай!

     Повертев в руках яблоко, я стал с сомнением глядеть то на фрукт, то на Валентина.

     - Ну же, - глядя на меня, в ожидании произнес он.

     Следуя примеру мальчика, я закрыл глаза и поднес яблоко к самому носу, ожидая какого-то чуда. Но чуда не произошло, я только почувствовал вкусный аромат свежего яблока.

     - А теперь медленно отведи руку в сторону, - следя за каждым моим движением, произнес Валентин.

     Я последовал его совету и стал медленно отводить руку. Вдруг, на определенном расстоянии моя рука остановилась сама. Я был не в силах отвести ее дальше. Изначальный приторный запах фрукта, рассеявшись, оставил слегка уловимый аромат, вдыхать который хотелось бесконечно.

     - Вот так вот! А теперь давай сюда!

     Валентин ловко подпрыгнул и, выхватив плод из моих рук, мигом разделил яблоко на две части, сунув мне более спелую.

     - Жуй первый плод Рязани! - Сочно надкусив яблоко, Валентин продолжил. - Мы едим сейчас две половины одного плода, а могли бы есть четыре, восемь или десять. Все зависит от того, на сколько частей мы захотим разделить его. - Помолчав, чавкая и мысленно досчитав до десяти, мальчик сказал. - А знаешь ли ты, что этот самый плод я уже давно, еще когда мы познакомились, мысленно разделил на две части?!
     - Нет, - ответил я, удивившись. - Я не мог знать о твоих намерениях только потому, что не знал о существовании этого яблока.
     - Но оно ведь появилось! - округлив глаза, сказал мальчик. - И ты ешь ту половину, которая была в моих мыслях! И яблоко ты увидел! Понимаешь?
     - Конечно, понимаю!
     - Нет, опять не то! Все не то! Скажи, какое имя носило цельное сочное яблоко, хранившееся в моем кармане до того, как я его извлек оттуда?
     - Наливное свежее яблоко! - воскликнул я.
     - Ответ неверный. Яблоко - это Россия! - объяснил мой юный друг и указал на половину в моей руке. - А как называется часть твоего яблока?
     - Так и называется, моя часть яблока, - ответил я, вопросительно взглянув на надкусанный плод в моих руках.
     - Опять мимо. Ты держишь Московию! И знаешь, почему тебе не досталось все яблоко целиком?

     Я выдержал небольшую паузу. Слова Валентина повисли в воздухе под мою неудачную попытку идти с мальчиком в ногу.

     - Ну, наверное, потому, что яблоко одно, а нас двое, - наконец с расстановкой сказал я.
     - Первый и пока единственный верный ответ! - Радостно воскликнул Валентин, сдвинув свою шляпу набекрень. Его душу переполняли простор, воздух и жажда поделиться своим глубоким чувством с окружающими. -  А если бы нас было шесть человек?
     - Одна шестая яблока была бы точно моей!
     - Джекпот! Ты на верном пути. Клянусь прериями кровавого Арканзаса!

     На этой книжной фразе диалог наш прервался. Каждый задумался о своем. Я вспомнил необыкновенный аромат яблока на расстоянии и подумал о том, что ведь чтобы во что-то вникнуть, понять, необходимо расстояние.

     Солнце по-прежнему находилось в пути в окружении плавающего неба. Часовая стрелка наручных часов твердила о второй половине вечно повторявшегося дня. Лесная полоса оставила свой взор где-то позади. Справа показались смелые наброски степи, недоступные взгляду городского жителя. Передо мной же и моим спутником, уходя влево, стелилась деревня, сохранившая немного жителей. Знойная погода совсем разыгралась, словно соперничая с экваториальной. По мере того как мы приближались к деревне, все больше птиц (в основном воробьи) своим чириканьем нарушали спокойствие дремлющей тишины. Послышался лай дворовых собак и протяжное мычание коров. Звучно кукарекали и перекликались вдали петухи. Вот он, восторг сельской жизни! Нарушаемый природой покой, восхищение гаснущей зари!

    Мои эмоции перебил Валентин, первым заметивший денежную купюру прямо посреди дороги. 

    -  Ага! Гребушки-воробушки! Сто рублей!

     Зажав двумя пальцами и оттопырив мизинец, Валентин поднял запылившуюся банкноту. Он с аккуратностью ювелира обдул ее с обеих сторон, поднес к глазам и пристально рассмотрел. Лицо его при этом исказилось в недовольной гримасе. Затем соорудив из купюры самолетик, мальчик пустил его по ветру.

     - Лети, лети, мой друг, все равно улетишь. - И с этими словами, мальчик помахал уносимому южным ветром самолетику. Я взглядом следил за причудливой траекторией его полета. 
     - Ты поступил совсем как Джеффри Робинсон, - усмехнулся я поступку Валентина.
     - Как это? - увлеченный полетом, не сразу обернулся мальчик.
     - Пустил состояние на ветер!

     Улыбнувшись одними уголками губ, Валентин махнул на мои слова рукой.

     - Я мог растоптать купюру, сунуть в карман и подарить тебе. Правда? Так какая же разница, что случилось с ней?
     - Как какая? - я опять вдруг потерял нить мысли собеседника. - Ты мог бы что-то приобрести на эти деньги или отдать их своей маме. Уверен, она нуждается в них больше, чем ветер.
     - А рассматривал ли ты когда-нибудь денежные купюры? - решил выдвинуть свой неоспоримый аргумент юный Джеффри Робинсон. - Судя по твоему лицу, никогда. Иначе ты смог бы рассмотреть, что именно на них написано и изображено. Вот, возьмем хотя бы улетевший самолетик, который я соорудил из ста рублей. На одной из сторон этой бумажки небольшими буквами напечатано слово «Москва». А теперь подумай, поразмышляй. Я никуда тебя не тороплю. Понимаешь?
     - Не стану предполагать, - перебил я мальчика, решив капитулировать без боя.  - Лучше послушаю.

     Не теряя времени, Валентин взял в руки первый попавшийся придорожный камушек и протянул мне:
     - Вот! Без каких-либо оговорок я даю тебе его в руки, возьми!

     Я взял камушек из рук мальчика.

     - Даже сейчас, взяв этот камень из моих рук машинально, ты не подумал, чей это предмет, кому он принадлежит и какую цель преследует дающий? Верно?

     Я утвердительно кивнул головой. Валентин был полон желания развить вновь появившуюся тему, и в этот миг мне показалось, что ни одно землетрясение на земле не в силах было остановить его.

     - Лицо дающего, меня, - начал он, - внушает доверие, а значит, все случайные и подозрительные мысли берущего то, что предложили, автоматически отпадают. Но как часто под маской доверия скрывается лицо, способное внушить лишь жалость и отвращение? - Валентин замедлил шаг, поправил рукава своей рубахи и, не глядя на меня, продолжил. - Не стану растягивать мысль на целую трилогию с одноименным названием «Потускневшие размышления потерянных детей забытого Марса». И сколько бы ни находился в твоих руках камень, рано или поздно он вернется в руки владельца, то есть в мои. Ты либо отдашь камушек добровольно, наигравшись им, либо мне придется забрать его у тебя, доказав свою правоту при этом, либо забрать принудительно.
     - Интересный взгляд на жизнь одного камня, - вставил я.
     - Эге, - прикрикнул мой собеседник. - Самое интересное еще впереди! Следуй за мной.

     Мы все ближе подходили к деревне. Казалось, она сама двигалась нам навстречу. Валентин продолжал сотрясать воздух живыми жестикуляциями. Как пресыщенный оратор, осознающий стоимость каждого своего слова, он не останавливался:

     - На денежной купюре в сто рублей напечатано «Москва», и это слово, напечатанное мелким шрифтом ненавязчиво говорит о владельце купюры. Столица же нашего государства - Москва, вот кто первый владелец купюр! О, обманщица-столица. В скольких руках побывала каждая из твоих банкнот! Казалось бы, владельцем многих несчастий на земле и вечной погони является лицо в одном экземпляре. Но нет, это не то, совсем не то! Здесь аппарат, и смысл одинокого человека совсем в другом - сколько бы ни было заработано денег, они все равно уйдут. Рано или поздно, улетят, как самолетик, гонимый ветром, к полноправному владельцу.
     - Получается, что человек работает бесплатно и заработная плата всего лишь фата моргана?
     - Qui, - на французский манер пропел Валентин и равнодушно пожал плечами. - Кесарево кесарю. 

     Наконец, поступок пастушка, пустившего деньги на ветер, мальчика, живущего со своей семьей в  совершенной бедности, стал мне ясен. Деньги не представляли никакой ценности для него, и он отдал предпочтение зрелищу, направляемому ветром, нежели денежному эквиваленту в кармане своих изношенных брюк. И какими же смешными мне показались в этот момент люди, вечно пытающиеся заработать...

     Поглощенный скоротечностью мысли, я и не заметил, как прямо перед нами появилась царица наук - местная деревенская школа в окружении сторожей-деревьев (посадок 80-летней давности). Школу, в которой училась моя бабушка, я узнал сразу: то же одноэтажное здание и садик перед крыльцом и входом в здание. И только ежегодная побелка стала единственным обновлением кирпичных стен.

     - Моя школа, - гордо воскликнул Валентин. - Дорога в жизнь!
     - Видишь эти деревья? - сказал я, прикасаясь к стволу одного из них. - Их сажала еще моя бабушка, когда была в твоем возрасте.

     Валентин перевел взгляд с одного дерева на другое.

     - Твоя бабушка умела любить.
     - Скорее, она научила любить, - ответил я. - И для того чтобы понять это, достаточно взглянуть на эти исполины, вскормленные самой природой.

     Взглянув на все деревья разом и уразумев, каких масштабов может быть любовь, мальчик подбежал к одному из окон школы, призывая меня следовать за ним. Пробираясь, словно в джунглях, я, наконец, преодолел высокую траву перед школой, и мы оказались перед окном, где ожидал меня пастушок. Шляпа на его голове совсем накренилась вбок, представляя обзору соломенный ворох волос. Вытащив перо из шляпы и применив его как указку, Валентин стал показывать мне через толщу оконного стекла достопримечательности класса, дремавшего за окном. Превратившись в гида, мальчик с видимым удовольствием рассказывал удивительные истории школьной жизни. Глядя на нас со стороны, перебирающихся от одного окна школы к другому, можно было предположить, что мы грабители, с такой осторожностью мы подкрадывались к очередному окну. Вот только что нам было красть? Запыленные книги по алгебре и началу анализа?

     - За этой партой я наклеил жвачку прямо на волосы одной девчонке. В том коридоре подрался с одним выскочкой. А из этого окна я выпрыгнул прямо во время очередного урока на голову проходящего мимо директора школы.

     Валентин взахлеб рассказывал мне истории из собственного дневника под названием «На пороге отчисления». И сказать по правде, мне было очень интересно - уж так вдохновенно он говорил. Сама ситуация, солнечная погода и летний аромат свежести смешались с историями мальчика, вкрапляясь навечно в фундаментальные стены истории и мою память. Я слышал голос Валентина и ощущал кожей прикосновение высокой травы, трогал рукой потертые стены школы, и солнечные лучи слепили меня сквозь ветви деревьев…      
    Впоследствии, когда лучи солнца слепили или я видел высокую траву, мне почему-то всегда вспоминался тот день, школа, окруженная деревьями, и мальчик с искорками в глазах, твердивший мне что-то. В будущем я не мог вспомнить, что именно он мне рассказывал в тот день, но никогда не забуду оживление и искорки в его глазах.

     В самом разгаре историй мой гид резко прервал рассказ и устремил взгляд на стену одного из школьных классов. Он нахмурился и перевел взгляд на меня.

      - Но время, вечер, гаснут свечи,
     Я уповаю на твои лучи!
     Тебя сегодня вряд ли встречу,
     И это значит, мне пора идти, - скороговоркой сказал Валентин. 

     Я взглянул на стену, что привлекла внимание мальчика. Вверху, под самым потолком висели настенные часы. Я рассмотрел часовою стрелку, встретившуюся с цифрой пять. Было начало шестого вечера.

     - Меня, наверное, уже заждалась мама, и я давно должен быть дома, - вдруг засуетившись и оглядываясь по сторонам, словно потерял в заросшей траве что-то, сказал мальчик. Следующим движением он опустил воротник рубахи и виртуозно снял с головы шляпу. Сунув ее под мышку, он стал быстро, но аккуратно приглаживать непослушные кудри. Неизвестная ранее грань его натуры вмиг предстала передо мной. Последние слова Валентин произнес как-то взволнованно и опасаясь чего-то. Наверняка он в столь юном возрасте уже ощущал себя надеждой и опорой в доме.

     В предчувствии расставания мне уже стало недоставать моего удивительного друга. Но скучать особо не пришлось. Желая, видимо, надолго остаться осколком на самом дне моей памяти, пастушок решил удивить меня в последний раз. Демонстративно ступив на воображаемый пьедестал, откашлявшись и приняв вид петербургского щеголя 18-го века, он сказал:
     - Вспомни первые две заповеди. Думаю, они не нуждаются в напоминании. - И чихнув, Валентин продолжил. - За один день ты стал мне дорог, хотя ты многого не понимаешь. Я полюбил тебя, как старшего брата. И знаешь, что это может значить?
     - Нет. Не знаю, но ты тоже стал дорогим мне, Валентин, - с душой ответил я.
     - Это значит, что я полюбил Бога!

     С этими словами Валентин (отточив действие годами перед зеркалом) поклонился и в последний раз взглянул мне в глаза. Но уже в следующий миг я видел только его худую спину. Мальчик бежал в сторону деревни. Через минуту он и вовсе скрылся из вида, и только шелест высокой травы напомнил мне о недавнем присутствии вновь приобретенного и потерянного навсегда друга. Признаюсь, я еще надеялся когда-нибудь встретить его, прогуляться с ним, послушать его удивительные и не похожие ни на что умозаключения. Но будущее твердило мне о невозможности повторной встречи. В жизни так бывает, порой встречаются люди, которых ты видел и общался с ними всего лишь раз, но которые почему-то остаются в твоем сердце всю оставшуюся жизнь. Казалось бы, что примечательного в них и чем вызвано знакомство на один день? И для чего память упорно не желает их стирать?

     Спустя годы, сидя перед экраном телевизора, я увидел в новостях видного политического деятеля, внешность которого, повадки, мимика и мысли показались мне поразительно знакомыми. Деятель этот отлично держался на публике, поправлял воротник и периодически приглаживал непослушные волосы. В тот момент я, было, подумал об одном человеке, но уже в следующий миг отбросил всякие предположения и рассмеялся, сам не зная чему…

     Прошло всего пара минут с момента нашего расставания, а мое воображение все рисовало последний взгляд Валентина. Что-то особенное было в нем, какая-то недосказанная мысль. Как будто взгляд этот был послан специально для того, чтобы запомнить его и позже обдумать то, что скрывалось в нем. В жизни ведь бывают такие вещи, которые невозможно понять в первый момент. Осознание приходит со временем, с ощущением чего-то жизненно важного, и только тогда ты понимаешь, что это именно то самое, что таилось давно где-то далеко, и что настало для него время. И ты начинаешь понимать, для чего в далеком прошлом была послана случайная улыбка, обронена случайная фраза или исполненный значимости взгляд. И эта тень из прошлого помогает глубже понять настоящее и будущее. Этот путь из начальной точки А, конец которого в точке С, и определяет то, каким ты являешься в точке В - в середине пути. Как часто каждый из нас вспоминает и воображает, мечтает и старается забыть? Лишь вечно пересекающиеся прошлое и будущее создают настоящих нас - данную секунду, в которой направление наших мыслей имеет значение.

     В гордом одиночестве простившись со школой, словно с живым и загорающим на солнце существом, я пустился снова в путь, оставляя позади гордый строй деревьев. Вскоре родная деревня Валентина, в сторону которой он убежал, осталась позади. Я вышел на финишную прямую. Следующая деревня была родиной моих предков. Последний марш-бросок по пересеченной местности отделял нас от встречи.

     Я поднялся на возвышенность, тщетно пытаясь рассмотреть крыши домов родной деревни. Облака на лазурной глади неба величественно охраняли ее предполагаемое местонахождение. Слева и справа стелились бескрайние лесные массивы. Чуть ближе и левее от меня расположилась небольшая группка берез, приветствуя всех приезжающих, а также провожая всех покидающих родные сердцу края. Старания предков отразились в этих стройных стволах. Позапрошлое поколение жило здесь! Живее всех живых, мой прадедушка вместе с соседями прогуливался между березами, весело улыбаясь соседям и крутя во рту соломинку.

     Начиная посадкой и практически доходя до меня, легла кочковатая равнина, призывавшая взор лететь и парить без остановки. Благодаря ее однообразию, прерывающемуся редкими кустами, чувство полной свободы и спокойствия наполнило меня. Хотелось подняться еще выше, взглянуть вдаль и увидеть то, что скрывается за лесной полосой, улететь еще дальше и, приземлившись где-то в поле на стог сена, упасть в него, слиться воедино и провожать проплывающие мимо облака.

     Я стоял на развилке пыльной, неасфальтированной дороги, разбитой тракторами и повозками. При взгляде направо мои воспоминания из прошлого живо напомнили о себе. Я, совсем еще мальчик двенадцати лет, с удочкой в руках иду с бабушкой ловить рыбу на узкое, продолговатое озеро, представшее сейчас по правую от меня сторону. Мы идем и улыбаемся друг другу. Я с удовольствием слушаю бабушку - этого милого и доброго человека из детства, оставившего поучительные фразы в моей памяти на всю жизнь. И как же приятно вспоминать количество пойманных рыбок в тот день.

     Но мне следовало идти в обратную от озера «воспоминаний» сторону. Спустившись с возвышения, предстояло перейти мост через реку, переливающуюся всеми цветами радуги и отражающую солнечные лучи. Чистота и прозрачность речной воды возбудили во мне желание искупаться. Знойная погода нынешнего дня звала окунуться в вечное течение реки. Переходя мост, по краям которого расположились местные рыбаки всех возрастов, сросшиеся с мостом, я обратил внимание на необычайное явление. Мальчик лет восьми с корягой в руках, на конце которой была привязана леска с крючком, удил рыбу. Впервые моему взору предстала подобная удочка. Но более всего меня поразил эффект этого неказистого приспособления: каждое движение рук мальчика, на нос которого спадала огромная кепка, закрывая обзор, приносило добычу. Мальчик ловил одну рыбку за другой, словно какой-то неведомый аквалангист под водой цеплял на крючок коряги поочередно всех рыб реки.

     Насладившись способностью «подосиновика» - так в шутку я прозвал обладателя волшебной удочки и кепки (уж очень этот малыш походил на гриб), я покинул мост. Недалеко увидел тихое место, окруженное зеленью высоких кустов и примыкающее к самой реке. Окунувшись в детство и забыв обо всем, я сбросил верхнюю одежду и под жужжание оводов над головой побежал к реке. Брызги нарушили речное спокойствие, прохладная вода вмиг оживила меня и подняла настроение. Я быстро поплыл к другому берегу вольным стилем. Достигнув цели, обратно уже плыл гораздо медленнее и просто наслаждался окружающей природой. Лето, солнце, река и я, беззаботно плывущий в ней. Что может быть лучше?! Я сливался с природой, растворялся в ней. Казалось, я слышал дыхание каждого листочка многочисленных кустов и деревьев вокруг.

     Солнце поспешило высушить мое тело, и я, не спеша одевшись, покинул встревоженную реку. Неподалеку заметил дружное стадо коров, в сопровождении доярок направляющееся в сторону моста. Близился вечер, и эти животные покидали поля, возвращались в родные деревни. Я настиг их в тот момент, когда стадо уже собиралось переходить мост, и попросил у доярок свежего молока. Одна из девушек, полнотелая, румяная и вся в веснушках, широко улыбнулась и подарила мне целую банку. Я не мог не отблагодарить царицу полей. Достав из рюкзака плитку шоколада, подарил ее девушке. Глядя на ее улыбку, я досадовал на то, что мой рюкзак не в силах вместить сотню подобных сладостей.

     Провожая взглядом удаляющийся караван, я запрокинул банку с молоком (не идущим по качеству ни в какое сравнение с подобным продуктом в магазине) и стал жадно опустошать ее. Напившись вдоволь и поместив высококачественный продукт в рюкзак, я вновь пустился в казавшийся бесконечным путь.

      Узкая колея пыльной дороги вела меня в родную деревню. Вокруг ни души, дул легкий ветерок, нашептывая на ухо невнятные слова. Солнце, едва убавив уровень света, по-прежнему среди облаков освещало вечернюю картину. Одинокий человек с рюкзаком за спиной и ворохом мыслей (не приходивших ранее) направлялся к прошлой жизни, будущее которой казалось под вопросом. Постоянные жители деревни - бабушки и дедушки, практически вымерли, так и не привив потомству желания посещать родные края после их смерти. Только единицы, движимые воспоминаниями детства и долгом, а также познавшие красоту здешних краев, спешили провести выходные в знакомых местах. Но придет время, и не станет этих единиц, оживляющих время от времени полупустую деревню. Что станет тогда? Кто будет почитать память отцов, посещая родные края? И о чем вообще может идти речь, когда нынешнее поколение даже не знает имен своих прадедов?

     Дома рухнут под гнетом старины, и деревня уйдет в прошлое, позволив лесным чащам покрыть свои пределы. Что ж, отдадим более развитым странам право строить их будущее на почве своего прошлого. Может это будет к лучшему? И разве справедливо неспособного ограничить, и не достоин ли более развитый большего?

     Я оглянулся по сторонам. В щедрых просторах чего-то не хватало, точнее кого-то. Как мне, заблудившемуся в мыслях, не хватало в тот момент Валентина и его многочисленных образов. Этот мальчик-пастушок, проводивший дни на зеленых лугах, перевернул ход моих мыслей и пробудил чувства, пылившиеся под замком. Я глядел на мир другими глазами. Все вокруг казалось ярче, красочней и приобрело свой смысл в потоке мыслей. Порой одиночество очень полезно. Создавая иллюзию нормальности этой жизни, не всегда понимаешь, что ты уверовал в собственные иллюзии, позабыв о том, что это всего лишь фантом, фата моргана или мираж! Истинные цели жизни намного ближе, двери к ним рядом, и зачастую напротив того слепого, который не способен их различить.

     Но передо мной повис совсем другого рода вопрос. Я вдруг усомнился в самом существовании Валентина. Жил ли вообще на земле этот своеобразный мальчик, развитый не по годам и со свойственной только ему манерой развивать идею? Или он возник на определенный момент лишь искрой в моей голове? Кем был тот, с кем я общался большую часть пути, и не мое ли уставшее воображение придумало его? А возникший между нами диалог, не был ли он всего лишь простым рядом вопросов, заданных самому себе и на которые я нашел ответы в своей же голове?

     Нет! Это явный бред, вызванный усталостью пешего пути. Или не бред? Конечно же, был этот мальчик. Он просто не мог не быть. Я четко помню его взгляд и жесты, мимику. Я помню все. Или все-таки не был? Может, то был мираж, созданный годами упорной работы в момент долгожданного отдыха, или это всего лишь переутомившийся организм реагирует подобным образом на перемену сферы жизни?

     Я решил выбрать оптимальный путь решения данной задачи - просто поверил в то, что видел. Ведь намного легче поверить в то, что видишь, нежели искать какую-то истину и заблудиться на самой ее поверхности.

     Не успел я поставить точку в этом вопросе, как услышал детский смех. Неподалеку от меня играли на лужайке дети. Они срывали ромашки. Одни вертели цветы над головой, бросая друг в друга, другие плели из них венки. Одна девочка, отделившись от остальных, обратила на меня внимание, взглянув серьезными детскими глазами. Ее светлые волосы спорили с белизной белого платья, а небесного цвета глаза были устремлены на меня. В руках она держала ромашку и вырывала лепесток за лепестком. Губы ее еле слышно что-то нашептывали. Вырвав последний лепесток, девочка смутилась, вся покраснела и, как долгожданный рассвет, убежала к играющим сверстникам. 

     - Пооосторонииись! - прокричал кто-то сзади. Не успел я отпрыгнуть на обочину дороги, как лихой кучер пронесся мимо на телеге с продовольствием, запряженной двойкой вороных лошадей. Позади телеги, на самой кромке сидел мальчик лет восьми. Когда я обратил на него внимание, он высунул язык и с довольным видом исчез со всем обозом. Так, чуть не сбитый громыхающей телегой, я вошел в родную деревню. Оживление и количество проживающих людей в деревне поразили меня. В окнах каждого дома горел тусклый свет, и они были полны народа. Вдали слышались звуки гармошки, чей-то мужской голос надрывался знакомой песней, женские - невпопад подпевали ему. Проходя по главной и единственной дороге в глубь деревни (разделившей ее на две части), я оглядывался по сторонам, не в силах поверить своим глазам. Мимо меня, крякая и пошатываясь из стороны в сторону, прошла стая гусей. С задних дворов слышалось мычание коров и ржание лошадей. Тут и там, отыскивая семена в земле, кудахтали куры, гуляющие под зорким глазом петуха. Две молодые девушки, укутавшись в узорчатые платки, шептались о чем-то, идя мне навстречу. Поравнявшись со мной, девушки, взглянув украдкой, засмеялись. Я растерянно улыбнулся им в ответ, чувствуя себя полным идиотом. Они рассмеялись еще громче и прошли мимо. Впереди (у обочины дороги) показался колодец, из которого усердно набирал воду жилистый паренек. Я подошел к колодцу, зачерпнул из ведра прозрачной воды и вымыл лицо.

     - Славный выдался денек! - сказал парень и глубоко вздохнул.
     - Да, жаркий, - настороженно ответил я и направился дальше. У одного из домов собрались работяги-мужики. В их кругу было очень весело, слышались взрывы смеха.
«Видимо, веселые истории рассказывают друг другу» - заключил я про себя. Но самое удивительное было то, что одежда этих мужиков, как и жилистого паренька, девушек и детей, игравших на лугу, была какая-то странная, устаревшая, из прошлого века, как и их странный деревенский акцент. Из всех людей я не видел пожилых, не заметил легковых автомобилей или фонарей, лампочек, сотовых телефонов и всего того, что хотя бы издали напоминало о двадцать первом веке. Дома и их крыши были новыми, заборы ярко выкрашенными, и все вокруг говорило о цветущей молодости.

     На другом конце деревни, вдали показалась крыша родного сердцу дома, такая же новая (выкрашенная свежей краской), как и вся деревня. Я ускорил шаг, не замечая более ничего вокруг. Силы покидали меня, как и любого путника, достигшего своей цели. Поправив рюкзак за спиной, шаг за шагом я приближался к лучшим воспоминаниям детства.

     Дом впереди вместе с закатом приветствовали меня. Солнце, словно стесняясь, садилось прямо за его крышу. Небо окрасилось в нежно-алые тона и перемешалось с редкими облаками. Все живое в деревне на миг зачарованно стихло: птицы зависли в воздухе, ветер затих, кроны могучих сосен вдали провожали солнце, поля уснули, укрываясь колосьями. Уходящее куда-то тепло земли ощущалось едва.

     Моему взору открылся могучий дуб, выросший подле родного дома, на котором мною в детстве был воздвигнут дворец-шалаш. И каким же было мое удивление, когда от былой постройки я заметил лишь цветущие ветки дерева и никаких следов более. Видимо, время все-таки властно разрушать не только шалаши на дереве, но и человеческие чувства. 

     Переведя погрустневший взгляд на дом, на крыльце я заметил молодую девушку, приветливо улыбающуюся мне и махавшую платком. Пытаясь понять, кто же ожидает меня на пороге давно опустевшего дома, я подался вперед. В голове закрутились разом тысячи предположений. Но подойдя вплотную к ограде дома, я отказался понимать вообще что-либо. На пороге дома во всей красе молодости стояла моя бабушка. Былые морщины на ее лице куда-то исчезли, добрая улыбка ее переворачивала душу и согревала мое сердце. «Но как оказалась она здесь, такая молодая и красивая?»

     - Чем дальше в жизнь, тем дороже прошлое, - поприветствовала моя помолодевшая бабушка.
     - Бабушка? - изумленно ответил я и протер руками глаза. Мне все еще не верилось, что все происходящее было наяву. «Может, все-таки я сплю и это не что иное, как просто хороший сон?» 
     - Рада вас видеть, рада вас слышать, - добавила бабушка и улыбнулась. Глядя на нее, я крепко схватился за калитку забора (почва уходила из-под ног) и зажмурил глаза, не в силах далее верить происходящему.

     Но когда я вновь открыл глаза, все встало на свои прежние места. Калитка, за которую я держался, скрипнула. Вся облупленная, она нуждалась в покраске. Я стоял по колено в густо разросшейся траве. Взглянув вокруг, я обнаружил вымершую деревню, окрашенную в серый цвет. Тишину вокруг не смел нарушить даже усталый за день ветер. Течение жизни было отмечено лишь невероятной красоты закатом. Заполнив собою значительную часть неба, он освещал пустые дома, деревню, поля и лес вдали. Закат властно просил вдохнуть жизнь в эти заброшенные края, бурлящие некогда надеждами и радостями, взлетами и падениями людей, а мое разыгравшееся воображение на мгновения превратило его просьбу в реальность. На могучем дубе покоились остатки моего шалаша, а порог дома оказался пуст. Я грустно, но с какой-то немыслимой надеждой усмехнулся и вспомнил фразу Ф.М. Достоевского «Праведник отходит, а свет его остается».

     Не помню точно, сколько еще я простоял на пороге дома, но попрощались мы с закатом в самую последнюю секунду исчезновения солнца за горизонтом.