Добровольный часовой

                Добровольный часовой

Он всегда стоял у подъезда, как одинокое полузасохшее дерево. Своими взглядами, как ветвями, сухими и жесткими, буквально задевал каждого прохожего. Ага, вот Мария Петровна поскакала с огромными сумками. На рынок бежит сволочь, водкой торгует, миллионщица. Я бы ее расстрелял, - подумал он. Он не хотел знать с каким трудом ей давался каждый стольник, когда приходилось стоять с бутылкой на ледяном ветру, превращаясь в айсберг в океане мрачных алкогольных морд. А вот толстая с мешком бежит, с фабрики-кухни сперла. У, воровка. Ну ничего, еще наши придут... Он оценивал каждого, старался проникнуть в карманы, портфели, чемоданы своим холодным настороженным взглядом. Его ненавидели все. Проходя мимо бормотали, - Ну, “Стояк”, хуже бабы. А ему было все равно. Он представлял себя пограничником, защищающим рубежи от вредных посягательств. Жизнь на границе полна опасностей, там стреляют. Стреляли и в него. Дворовые мальчишки иногда давали по нему залп из рогаток, а то бросали дымовую шашку. “Стояк” терпел все.
Поздно вечером он возвращался домой и при тусклом свете пыльной настольной лампы записывал крамолу, представляя себя обвинителем на грядущих судебных процессах. Ничего, ради этого можно потерпеть. Жизнь-то длинная, не знаешь, куда рынок доведет. Тут и дневничок кстати. Про себя он всем говорит: - Я человек бедный, простой.  Но даже почтальоншу, приносившую пенсию, дальше порога не пускал. Еще он любил кричать: - Меня Ельцин раздел! - На что его резонно спрашивали: - Старик, зачем президенту твои обноски, разве что на пугало, коммунистов разгонять.   Прибеднялся он так, прибеднялся, да и сам от этого пострадал. Воры решили, что “Стояк” богатый и приехали к нему на грузовике. А он стоит и на них смотрит. Те в подъезд заходят и через несколько минут с холодильником возвращаются, а он думает, - Смотри, как у меня. Они опять же телевизор несут. Ну точь-в-точь, как мой, - думает наш часовой. Грузовик уехал, а он водички хлебнуть поднялся к себе. Дверь взломана, все раскидано, только дневник-то и не тронули. Слава Богу, - подумал часовой и успокоился.