Искупление 64. Тот день

http://www.proza.ru/2015/09/18/660

Он взял в ладони её лицо, прикоснулся губами к векам и, когда Кира открыла глаза, Виталий увидел, что они стали другими – какой-то болезненный вопрос стоял в них.

– Что, маленький мой? Что случилось?

Она попыталась улыбнуться, но улыбка не получилась.

– Говори же. Я ещё не умею читать твои мысли, поэтому скажи, о чём ты подумала? Я разрешу все твои сомнения, любовь моя.
– Нет… ничего, я не хочу…

Глебов взял её за плечи, заставил поднять глаза.

– Нет, так не годится. Недоговорённости между нами не будет. Я не хочу, чтобы у тебя на сердце осталось хоть крохотное пятнышко. – Он обнял её, положил тёплую ладонь на затылок, прижал её голову к своему плечу. – Ну, малыш?

Помедлив, она заговорила в тёплый, пропитанный им сумрак, заговорила неловко, прерывающимся голосом:

– Ты удивительный. Ты… Таких вообще не бывает. Но скажи мне… – ей пришлось что-то преодолеть в себе, и она совсем тихо выдохнула ему в шею, – почему в тот день ты был таким другим? Ты не сердись. Я и говорить не хотела…

Кира почувствовала, как поднялась и медленно опустилась грудь Виталия – он сдержал выдох, проговорил:

– Ну что ты, маленькая…

Помолчал, лаская её волосы, зарываясь в них пальцами. Потом отстранил Киру, заглянул ей в глаза, провёл пальцем по щеке.

– Может быть, я смогу объяснить. Не знаю… Ты помнишь, я рано остался один. Отца я страшно любил. А мама… – это вообще необыкновенная женщина была. Я тебе ещё расскажу о них. И внезапно их не стало. Только час назад мы были все вместе, говорили о каких-то ненужных пустяках, и вдруг мне говорят, что их нет, совсем… и больше никогда… Это было страшно. Страшно принять, согласиться. И остались мы вдвоем с Клавдией. Я ей всем обязан. Она сумела дать мне настоящее, дворянское образование. И пою я только благодаря ей, рисую, языки знаю. Но всё это было потом. А с кладбища Клавдия предложила поехать к ней и остаться жить. Я не захотел. Не смог. С ней рядом мне ещё хуже казалось. Я видел, как она страдает и старается этого не показывать. Мне ещё и за неё больно было. Легче становилось, когда оставался один. Не надо было думать о выражении лица, можно плакать, если хочется. И я вернулся домой. Теперь понимаю – эгоистом был, оставляя её в одиночестве. Ведь у неё не было убежища, какое я себе нашёл. Когда одиночество становилось настолько жутким, что квартира казалась мертвецкой, я уходил на улицу. А возраст был как раз тот, когда в стаи сбиваются. Стаю боятся, сторонятся. Это даёт ощущение собственной значимости и силы. А я лидер, вожак стаи – потому что гитара, песни, деньги к тому же. Дед как-то исхитрился и в России кое-что оставить, поэтому в средствах существования мы нужды не испытывали. Льстило всё это, разумеется: авторитет, власть, вершитель суда и расправы. Научился пить, понравилось, потому что забывался, мысли переставали досаждать. Так год, другой, третий... И не осознаешь, что попал в трясину, что ещё немного и уже не выберешься. Просто так уйти, порвать все связи уже невозможно. Нужен крепкий подзатыльник, чтобы вылететь из этого болота. Для меня такой оплеухой стала ты. Только отмываться долго пришлось от того дерьма, – усмехнулся Виталий. – В свою пользу могу только сказать – ни разу наркоты не пробовал и насильником не стал.

Он глубоко вздохнул.

– Ещё рассказывать? Про тот день?
– Не надо, – прошептала Кира, обвила его руками, ткнулась в шею. – Я люблю тебя.

В её голосе Виталий услышал слёзы.

http://www.proza.ru/2015/09/18/688