13-16 сентября 2015

Пришёл Рома-бригадир договариваться насчёт «капиталки»… в начале октября после их общего очередного отъезда на каникулы и большой мусульманский праздник. Так что рано радовался, что обошёлся минимальными потерями. Отложили дела с дорожкой, дровяником (звучит всё же, если не лучше, то привычнее дровника) и навесом у ворот для машин. Всё это мелочи, сравнительно с очередным капитальным ремонтом, основной жертвой которого становлюсь я. Достали, что называется, в буквальном смысле. Для начала сильно испортилось настроение, к тому же, вечером отправляться в Москву: завтра визит к протезисту. Впереди ждала самая холодная ночь в выхоложенной комнате. Не дождался финального матча Федерера с Джоковичем, задержанного на три часа из-за дождя. Джокович был лучше и завоевал 10 мэйджор в своей карьере! Дальше заложило нос после трёх часов сна, и я начал заболевать. С трудом добрался до протезиста, отстрелялся до следующего понедельника, пытался что-то делать за компьютером. В четыре часа пополудни Миша привёз на станцию, а около шести вечера уже топил печку! Заболел с высокой температурой по-настоящему часа в три ночи в жарко натопленной комнате. Но температуру быстро сбили. И после полудня я уже был в порядке, переживая упадок сил и продолжая лечиться от простуды и пакреатита. Вернулся за стол. Ну, и ну! Со вторника по четверг сражения в играх Лиги Чемпионов и Европейской Лиги (ранее Кубок УЕФА) в групповых турнирах. И поскольку нахожусь в разобранном состоянии, то не только футбол, но и новые фильмы смотреть буду. А днём после еды и приёма лекарств ни в коем случае не буду сопротивляться естественному сну. Какое-то время поживу как человек, заслуживший отдых на природе, взяв небольшую паузу на Прозе ру. А Оля, между тем, превращается в серьёзную добытчицу во время прогулок с собаками. Найда находит норки мышей и кротов, Чиби тоже матереет и крепнет. Во дворе, в лесу и поле чувствуют себя как дома.

17-18 сентября 2015
Погода сильно выправилась и стала напоминать бабье лето не только днями, но и ночами. Дневные температуры преодолели 20; и устремились выше после того, как ночные преодолели десятиградусный потолок, к пятнице достигнув 11;-13;. Понятно, что такое продлится недолго, тем более что, скрепя сердцем, снова ждём своих рабочих, чтобы завершить, наконец, нынешнее лето финальной частью капитальных работ. Сравнительно с ремонтными работами еженедельные поездки к протезисту в любом состоянии при любой погоде совсем не котируются, забываясь со всеми трудностями и тягостями уже на следующий день.
октябрь 1968 продолжение
Между детским и поэтическим воображением немного общего. Ещё больше различий в нормальных сродственных ощущениях. Но самопоглощённость ребёнка и отрешённость поэта – это две большие разницы, как говорят в Одессе. То же самое литературный подход к делу и лирическое воссоздание развёрнуто незавершённого мифа по импульсу памяти  детства, пробившегося через годы и расстояния. Передо мной как раз наброски двух вариантов попытки рассказать о странном дяде Грише, далеко не родственнике, жившем в близком соседстве в начале 50-ых гг. прошлого века.
1 Дядя Гриша
Он жил в одном из двух маленьких приземистых и подслеповатых домиков на пятачках, лепившихся к общему дворовому забору от левого торца нашего деревянного дома, выходившего на улицу Советскую. Вообще наш недавний адрес был «Советская 25», а стал «Дзержинского 1».  Оба торца были глухие, но с чердачными окнами, наполовину зашитыми досками. Сдаётся мне, что слуховое чердачное окно, выходящее на Советскую улицу, было круглым, как иллюминатор, который стеклили по большим праздникам, хотя знали, что через пару дней из рогаток стекло разобьют вдребезги хулиганы с ближайшего Партизанского посёлка, расположенного на правом берегу Биры за деревянным мостом. При каждом домике имелось небольшое хозяйство и клочок земли под огород. Но домики эти различались как земля и небо. Ограда, точнее заборчик дяди Гриши имел чисто символическое значение. Если бы колышки и планки штакетника можно было сравнить с зубами, то заборчик этот стал бы беззубым шамкающим ртом. Тем более что расположенный рядом дом радовал глаз крестьянской крепостью, здоровьем и неустанной заботой о себе. Я и не помню уже, были ли в дряхлом покосившемся таинственном домике другие обитатели, кроме дяди Гриши и его собаки, огромной серой овчарки, без которой он не выходил за калитку. Вместе они пугали меня и путали моё воображение. Лица и шеи его, кажется, ни разу не видел без бумажных наклеек, сквозь которые проступала кровь. Он брился только опасной бритвой, а малинового оттенка кожа была так изрыта оспой, что напоминала марсианскую поверхность, изрытую кратерами, под беспощадным солнцем! Если прибавить к этому беспокойно бегающие, как тараканы на свету глаза за толстыми стёклами очков, то нетрудно догадаться, что для меня он был тёмным дурным божеством, которому никак не подходило прозвище тихопомешанного, о чём якобы имелось свидетельство с печатью, а собака олицетворяла его силу и могущество! Меня не обошли слухи о том, что некогда дядя Гриша гнался за обидчиком с раскрытой бритвой в руке. А однажды приснился сон, в котором он гнался за самим собой, и, нагоняя, так и норовил полоснуть опасным лезвием другого себя по шее! Почти всерьёз верилось, что каждую ночь к нему является двойник, пытается его, спящего, чисто побрить и оставляет кровоточащие порезы…. Потом, никуда не денешься, приходится дяде Грише заклеиваться специальными полосками бумаги для оклейки окон на зиму.
У нас в большой комнате под круглым пышным оранжевым абажуром стоял огромный дубовый стол, покрытый плотной скатертью с кистями чуть ли не до пола, скрывающей монументальные, если не слоноподобные, так сказать, ножки. Однажды дядя Гриша вместе с собакой явился к нам торжественно, как Дон Кихот, заклеенный по обыкновению. Тараканьи его глазки боевито шевелили прусачьими усами. В руке он держал несколько листов бумаги, вкривь и вкось исписанные, усеянные чернильными и кровавыми кляксами. Словом, тёмное божество проявлялось во всём своём великолепии. Он расположился, как на кафедре, опёрся о стол, собираясь прочесть бумаги, а собака незаметно юркнула под кисти скатерти и до времени скрылась из виду, чтобы оставить хозяина одного в центре внимания. Я не знаю, что было в бумагах. Возможно, какой-нибудь бред из собственной истории, но скорей всего очередная жалоба на кого-то или что-то. Подозреваю, что писал он так же часто, как брился! Мы все его слушали с напряжённым вниманием, как слушают человека, который может гнаться за кем-то с раскрытой бритвой, и терпеливо ждали, как откровения последней страницы…. Наконец, он удалился. У дверей его опередила собака, выскочив пулей в едва открывшуюся дверь. Вздох облегчения. Затем и прозрели: из-под стола до двери протянулась цепочка мокрых звериных следов! Ничего не попишешь, пса можно было понять: на такие дубовые ножки грех было не помочиться, приподняв лапу, со всеми собачьими радостями…..
Вскоре он исчез неизвестно куда вместе со своей собакой. Домик его ненадолго заселила большая шумная семья, пока ей не нашлось места получше. Потом домик просто сгорел дотла, как сгорает в пламени киношная нечистая сила для восстановления спокойной жизни мирных обывателей. Другой же домик, маленький крепенький аккуратный, как стоял, так, должно быть, и поныне стоит.
Мама очень жалела сумасшедшего дядю Гришу. Одинокий больной несчастный человек. Его дразнили уличные мальчишки, подвыпившие парни по ночам швыряли камни в дом и огород. Его боялись и издевались над ним все, кому не лень. И ходил он только к нам в смысле доверял, хотя и не был желанным гостем. После того, как он пропал, я часто вспоминал о нём, поскольку чего-то особенного не хватало. Глядя на тёмное выжженное пятно, - всё, что осталось от того домика, - я вспоминал странного дядю Гришу и почти любил его. С тех пор, как он исчез, а мне тогда было не больше пяти лет, я не передразнил ни одного ущербного в чём-то человека и вообще старался их защищать от свор так называемых нормальных людей, заболевающих «уродством превосходства». Продолжение следует.