Если бы ч. 1. гл. 6

Глава 6

Живые музеи – безмолвные кварталы старой части Москвы – стыли под звенящим покрывалом январских сумерек. Повернув вспять, время прихотливо оживило чёрно-белые антикварные открытки девятнадцатого века. Закроешь глаза, и тишину спугнёт топот копыт по булыжной мостовой, в конце улицы скрипнет деревянное колесо, под изогнутыми газовыми фонарями мелькнут юбки барышень...

Место выбрали не случайно. В отреставрированном особняке графской семьи с четырьмя колоннами под треугольным фронтоном жила трагедия и блистательная слава канувших лет. И занимая левое крыло, «Выставка Современного Искусства» обеими ногами упёрлась в прошлое и будущее.

В просторной бальной зале множились торопливые шаги, и гуляла шайка сквозняков. С высокого закруглённого потолка окаймлённого нежно-розовым фризом пухлые купидоны выглядывали из россыпи цветов.

Василина Калетник остановилась и прислушалась. Заглянула в список экспонатов, но ровные печатные строчки ни о чем не говорили. Она перестала отличить одно название от другого, давно выучив назубок. Слегка волнуясь, оббежала взглядом сонно-расслабленный  вестибюль готовый принять именитых гостей. Она впервые участвовала в большом проекте администрации университета.

Совсем скоро – художники, музыканты, писатели, меценаты и коллекционеры,  поднимутся по истёртым ступеням в конце заснеженного парка. Трёхметровые дубовые двери распахнуться и особняк оживёт: взмахнут смычками скрипачи; запорхают по  наборному паркету официанты; в хрустальных бокалах заиграют огни старинных люстр.

Лина представляла картины молодых художников собранные с просторов СНГ. Отвечала за подачу публике – первое главное впечатление. Используя все навыки и чутье, она разместила работы в том порядке обзора, который выбрала сама. Стандартные техники и классические приёмы, перетекали в постмодернизм и откровенный вызов даже не эклектики, а жанра, ещё не подвергнутого классификации, требующего времени для осмысления и принятия. 

Сунув папку под мышку, Лина вынула из кармана бейдж и приколола к воротнику тёмно-синего пиджака. Однокурсница Маргарита Букреева закончила раскладывать на столиках информационные буклеты и помахала рукой. Кивнув, Лина поспешила к невысокому полному мужчине в темно-горчичном пиджаке и галстуке-бабочке.

– Александр Викторович, мы готовы!

Поместив круглый локоть на широкой каменной балюстраде изогнутой лестницы, Новицкий приосанился, втягивая живот:

– Превосходно! –  он поправил маленькой ладонью седеющие волны шевелюры. – Распорядитесь милочка, добавить стулья у зеркал в аванзале.

Спеша к долговязому рабочему в спецовке Лина прятала улыбку: не только она нервничает. Начальник управления международного сотрудничества МГУД – не меньше тревожился за успех. Организовав на выставку приезд профессорско-преподавательского состава участников программы сотрудничества из университетов-партнёров Европы и США, – Новицкий употребил обширные связи, ставя во главу угла личный авторитет.

За четыре месяца работы младшим ассистентом у Александра Викторовича, она узнала, что репутация Новицкого за рубежом, значительный фактор обеспечения межуниверситетских договоров вуза.

Мизерная прибавка к государственной стипендии по меркам Москвы составляла менее чем "скромный доход" позволяя лишь существовать в расточительном городе сияющих витрин. Но соблазны Москвы не занимали. Самой весомой тратой, как и в первые дни, оставалась арендная плата маленькой "хрущевки" в пригороде столицы – в часе езды электричкой. И ценность ассистентки Новицкого – измерялась не деньгами. Все тот же авторитет руководителя давал привилегии его протеже, позволяя ракетой взлетать на вершину карьеры: сегодня твоё имя – пыль, а завтра – гремит на всех углах, выставки до Урала, неограниченный доступ в Эрмитаж и возможность вникать в тайны любой техники…

Напольные часы с боем, громко на весь этаж, разнесли: 18-00.

Двери широко распахнулись, впуская морозную свежесть с первыми гостями. Девушки из модельного агентства перестали скучать, раздавая посетителям рекламные листовки. Поток людей становился шире по мере тиканья часов.

Со ступенек парадной лестницы покрытой красным ковром, Лина следила, как столичная богема неторопливо расходится по старинному особняку. Гардеробная под лестницей превратилась в отдел ЦУМа. Отлично сшитые пальто, меха и потёртые курточки, окутал шлейф духов и сигарет.

Вечерние костюмы разбавили кичливые шейные платки; броская бижутерия навязчиво отразила свет, принизив скромный блеск настоящих камней. Все вместе соединилось в бурливую волну, стекаясь в голубую залу с картинами современников. 

По мановению невидимой дирижёрской палочки публика образовала островки, притягиваясь взаимными интересами и общественным положением. Официанты виртуозно  маневрировали тяжёлыми подносами меж деревянных мольбертов и стеклянных витрин, угощая гостей шампанским.

Переходя от одной группы к другой, Лина ненавязчиво знакомилась с гостями. Она незаметно отмечала в списке фамилии. Новицкий, любивший порядок во всем, плохо запоминал новые лица. Улыбаясь, она остановилась, отвечала на бесконечные вопросы чаще о планах на вечер, наличия буфета и туалетной комнаты, чем о подробностях экспозиции.

Позвали по имени. Лина оглянулась. Посмотрев на лестницу, застыла в пол-оборота. Звуки притихли и отдалились. Нескончаемые секунды они разглядывали друг друга, словно чужие.

– Здравствуй, Василина.

Спускаясь по мраморным ступеням, мужчина смотрел прямо в глаза. Лина отстранённо отмечала детали: волосы послушно лежат в короткой стрижке; добротный в тон её собственному костюм подчёркивает статную высокую фигуру. Теперь она даже сомневалась, что растянутые толстовки и школьные тесные в плечах рубашки рядового менеджера когда-то были его единственной одеждой. Унесло, стёрло время вместе с извечной сутулостью...

Перед ней остановился не юноша, каким Лина его помнила, а зрелый двадцатисемилетний мужчина. Она сглотнула, не зная как вести себя с этим новым Андреем, краснея под пристальным взглядом.

– Ты носишь линзы? – сказала первое, что пришло в голову.

– Нет. Лазерная коррекция. Стопроцентное зрение.

– А…

– Удивлена?

– Очень.

Лина теребила списки гостей, боясь смотреть в стопроцентно-зоркие серые глаза. Она мучилась гнетущей паузой. Страх толкнул выпалить не к месту и не ко времени волнующий четыре года вопрос:

– Ты заговорил со мною, значит, не сердишься?.. ты простил меня? 

Андрей отошёл в сторону. Пожилая пара благодарно кивнула и поднялась по лестнице.

– Видимо, простил, – он развёл руками. – Похоже, истёк срок исковой давности.

– И... мы можем...  быть друзьями? 

– Ты этого хочешь?

– Хочу. Мне не хватало тебя, – произнесла Лина и смутилась, пытаясь разобраться: не прозвучал ли в словах скрытый намёк.

– И я соскучился, Василёк, – произнёс Андрей мягко, словно укутал плечи клетчатым пледом в маленькой Киевской комнате.

Вскинув руки, Лина неловко вжалась в родное плечо. Навернулись слезы. Она заново переживала стыд предательства, горечь потери и медленно отпустила и то и другое, позволяя чувствам светлеть, окрашиваться в светлую грусть и наконец, растаять в горячей радости обретения.

– Привет, – прошептала она.

– Привет, – вернулось ответное эхо.

Боковым зрением Лина разглядела в двух шагах коренастую фигуру и опомнилась отстраняясь. Шмыгнула носом, придала лицу деловую озабоченность и взяла Андрея под руку:

– Я работаю здесь. Хочешь экскурсию? Так мы сможем немного поговорить.

– Давай попробуем. Правда, я здесь тоже, вроде как на службе.

– Ты приобщился к искусству? – изумилась Лина, прекрасно помня как её работы Андрей называл одним словом: мазня.

– Слава богу, нет! – он легко усмехнулся. – Это мой босс понимает на твоём языке.

– Он художник?

– Он? – засмеялся Андрей. – Нет. У него металлургический бизнес. Он англичанин.

– А... – протянула она, теряя интерес, – пойдём в мои владения. Они мало интересует великосветскую публику, там нам не помешают. Расскажешь, какими судьбами в Москве.

Лина потянула Андрея в подсобное помещение к узкой винтовой лестнице:

– Ни разу не видела, чтобы ей пользовались, – она взялась за поручень. – Даже грузчики предпочитают парадную.

Поднимаясь на третий этаж с каждой железной ступенькой, дышалось легче, словно груз прошлого оставался за спиной; оборачиваясь, она угадывала по лицу Андрея те же чувства.

Лепной орнамент потолка едва выделялся в тусклом свете; оливковые стены приобрели серый оттенок в грязном освещении одноплафонных люстр из советского наследия.

Лина обвела рукой галерею:

– Видишь. Никого нет.

Они прошли мимо грубо сколоченных мольбертов составленных в углу как в художественном классе.

– Снова сдвинули... – Лина покачала головой. – Сложно быть неизвестным. Каждый так и норовить запихнуть в угол. Видите ли, они им ходить мешают, – она стукнула планшетом по колену. – А здесь не надо ходить! Здесь жить надо! Смеяться, восхищаться, любить... ну или, в крайнем случае, плеваться.

– Типа, как в кино?

– Эх, Андрей! Ты бы ещё с рекламой сравнил!

Махнув рукой, она посмотрела в конец зала и стёрла с лица недовольную гримасу:

– Проведаем мою любимицу? Представляешь, её писал ослепший художник по памяти! 

Лина понеслась по длинной галерее. Мельком указывала на картины вдоль стен, коротко знакомя с каждой:

– Здесь автор использует необычный материал на основе масла и своих пигментов, полученных одному ему известным способом, но результат интересный, похож на чеканку, правда? Вот неоднозначная работа: то ли вызов Айвазовскому, то ли плагиат. Но море выписано мастерски, ничего не скажешь. На этой, шикарная лессировка, как на работах старинных мастеров. Смотри, как играют краски: тёплые, живые, пронизанные солнцем! А эта... Нет, эту работу я комментировать не буду.

Ускорив шаг, она с удовольствием потянула носом воздух:

– Ты заметил, как здесь здорово пахнет? Дух картин! Внизу не слышен, очень много людей... Смотри! На той стене у нас "пиросмани", за ними  "мунки",  а дальше импрессионисты – мой конёк – сплошные "ренуары". Но моя любимая картина – лучшая, сам увидишь. О, давай же скорее! Какой ты медлительный! Неужели потолстел? – она бросила на Андрея лукавый взгляд, помня его извечную фобию после ухода из спорта – поправиться.

– А ты такая же, балаболка.

– Да? А у тебя точно, стопроцентное зрение?

– Боишься, не замечу шедевральности твоей картины? – хмыкнул Старков.

– Хуже! Ты путаешь меня с Натали!

Смеясь, Лина остановилась и повернула Андрея лицом к огромному полотну, будто  материк Евразия облепленный мушками островов, вроде Бишеп-Рока. Заложив ладони в карманы темно-коричневого костюма тройки со скошенными плечами и заниженной талией, одинокий зритель углубился в созерцание.

– А вот и он, – понизил голос Старков и обратился на беглом английском к крупному мужчине с серебряными висками в коротких темно-каштановых волосах.

Слушая оксфордское произношение, Лина удивлённо смотрела на Андрея: слишком долго изучая язык, чтобы не уловить мгновенно.

– Мистер Олсен, разрешите представить вам мою, – он чуть запнулся, – …давнюю знакомую, Василину Калетник – талантливого художника, насколько я могу судить о таких вещах...

– Ян Олсен. – Прервал густой бас.

Лина вложила руку в протянутую ладонь и поняла, что розовеет под изучающим взглядом глубоко посаженных карих глаз.

– Мистер Олсен, генеральный директор "OSGC".

– Рада знакомству, мистер Олсен, – Лина, как и все, перешла на английский, значительно улучшенный за последние годы, – а, что означает аббревиатура: "OSGC"? – она взглянула на Андрея.

– Одноименная группа сталелитейных компаний, – ответил Олсен.

– О, ясно, спасибо...

– Мистер Олсен, отлично разбирается в искусстве и большой коллекционер.

– Планируете пополнить коллекцию?

– Подумываю, – протянул Олсен, скользя по Лине тяжёлым взглядом подобным тому, каким минуту назад изучал картину, будто очередной экспонат тёмной галереи.

Она обругала себя за неудачно построенную фразу. Сама виновата, что напросилась на двусмысленный ответ.

– Могу я рассчитывать на вас? – спросил Олсен, цедя слова.

Лина посмотрела в довольно резкое лицо с крупными чертами, сомневаясь, что верно понимает. Отточенное произношение и изрядный словарный запас оказались бессильны.

Она ограничилась кивком, разглядывая носки его квадратных коричневых туфель.
Под скошенным потолком витали отголоски смеха и музыки с нижних этажей. Молчание затянулось. Чувствуя неприятную паузу спиной, Лина взглянула на Андрея; но Старков интересовался узкой этажеркой из кованой латуни, пробуя пальцем узор. Олсен вернулся к прерванному созерцанию, словно остался один.

Сделав шаг в сторону, она тихонько потянула Андрея за рукав.

– Что вы думаете об этой картине? – чуть повернул лицо Олсен.

– Я? Я думаю, она бесподобна,  – пробормотала Лина и вдруг прорвалась сдерживаемая досада: – Если вам, правда, интересно моё мнение – это лучшая работа выставки! Она заслуживает, чтобы её бережно перенесли вниз, установив на самое почётное место! – бросила она, вздёргивая подбородок.

– Вы правы, – задумчиво протянул Олсен. – Мне нравятся эти формы: грубые и простые; противоречивые тени и полутона, словно форма опережает смысл. Что, по-вашему, хотел донести художник? Желает он нас поразить?

– Не думаю.

Лина взглянула на размытые прерванные линии неуклюжие мазки, наваленные один на другой, небрежно выведенные дрожащей рукой. Совершенство в безобразии. В сердце кольнуло. Как тонка грань между хаосом и порядком, красотой и уродством и… как легко одно, подменить другим. Иногда ей казалось, что никакой грани вовсе нет, и становилось одновременно восхитительно легко и очень страшно.

– Художник писал по памяти. Он слепой, – автоматически произнесла она.

– Вот как, –  Олсен отошёл на шаг, изменив угол обзора. – Возможно, мне стоит купить её?

– Я думаю, вы уже приняли решение, – негромко произнесла она.

– Вы правы.

– Пф! – оторвался от своего занятия Старков, поднимая голову: – Теперь я понимаю, что значит говорить на одном языке! Вы звучите абсолютно непонятно для непосвящённых – ни на английском, ни на русском!

Лина виновато посмотрела на Андрея, на миг, забыв о его присутствии.

– Твой друг, покупает картину, – сказала рассеянно.

– Ясно. Выгодное вложение? – Старков вскинул брови, но она только пожала плечами; он перевёл взгляд на Олсена.

– Несомненно, – тихо проговорил он.

Со стороны парадной лестницы медленно приближалась группа людей. Поддерживая под локоть сутулую китаянку в красном пиджаке, Новицкий заметил Лину и нахмурился, сделав знак присоединиться.

Она извинилась перед Олсеном и быстро условилась с Андреем встретиться позже, когда Ян пригласил на обед.

– Что скажете, молодые люди? –  лениво проговорил он.

Старков выразительно посмотрел на Лину. Серые глаза смотрели почти умоляюще с тем же родным близоруким прищуром.


Рецензии
Люблю такие внезапные встречи. Наивная Лина надеется на дружбу))) А Андрей хорош. Так и не поняла, как она могла его так внезапно бросить. Не иначе - помутнение рассудка.
О картинах - очень хорошо. Чувствуется атмосфера.

Оксана Куправа   28.12.2015 09:34     Заявить о нарушении
Меня смутил один нюанс - разве неграждане России могут учиться в российских вузах на бюджете?

Оксана Куправа   28.12.2015 09:41   Заявить о нарушении
Здравствуйте, Оксана.
Сама удивилась узнав, что неграждане России могут учится на бюджете. А, Лина, да, наивная, но это с возрастом пройдет) Наверное, вы правы, и у нее действительно "помутнение", потому что иначе назвать состояние угнетения элементарного здравого смысла - нельзя.

Оксана Фокс   28.12.2015 23:58   Заявить о нарушении
На это произведение написаны 3 рецензии, здесь отображается последняя, остальные - в полном списке.