Поляна

ПОЛЯНА
(цикл «Хроники маньяков»)

Конечная станция была у гаражей, дальше нужно было добираться пешком, минуя угрюмые башни воспоминаний, школу, «запретку», по которой, не смотря на знаки, ездили машины отчаянных жителей окрестных домов. Дальше был небольшой овраг, прозябь кустарная, первая полоса леса, а чуть далее просека с дорожками летом и лыжнёю зимой, и уже только потом, собственно и начинался лес. Я ещё даже не добрался до начальной станции, ещё только толкался по улице среди темнеющих домов, суетливых от дождя прохожих и блестящих автомобилей, но мысленно, я уже был там, на тропинке, уводящей меня на Поляну, и как бы я не откладывал свой приезд, ехать всё же надо было. Это надо было бы, по нормальному, сделать давно, но я всё не решался, обманывал себя делами, чувствами, желаниями, стремлениями, надеждами, связями бесконечными то с живыми, то с виртуальными личностями, а то и вовсе нездешними приезжими из других времён.
Тогда-то, сразу я ни всё понимал. Хотя и сейчас-то, спустя три года мало что понятно, но может просто уже внутри всё успокоилось, утихомирилось? А может время пришло?
Вот и сел, хорошее, тёплое место, у окна, прямо как в детстве. Сидишь себе, смотришь в мир, словно это кино и столько там всего интересного, необычного, вроде бы знакомого, но стоит чуть повернуть  глаза в сторону, или вверх, или моргнуть, как всё неуловимо меняется, сдвигается, перемещается, меняет форму и цвет, но целиком уловить это всё мозг не успевает. Ну, от чего меня всегда тянут эти нити воспоминаний, постоянно, не прекращаясь, только что думал над одним, а в следующий момент я уже иду по набережной советского Планерное, ранее и позднее Коктебеля.  Рядом идёт Лиза, она почти подросток, хотя и старше меня на два года. И я всё не решаюсь её поцеловать в розовые, чуть узковатые губы и это сводит меня с ума, подгибаются ноги и, кажется, что это не осенний, студёный крымский посёлок, а самая настоящая сушильная печь для кирпичей, куда я накануне летом загонял вагонетки с мокрыми брусками глины для обжига. Так и не поцеловал.
Мы стоим в пробке, пассажиры бормочут, слушают наушники, смотрят в телефоны. Мир тускл из-за единственной лампочки под потолком, а за окном дождь усилился.
И вовсе это ни лампочка а яркое солнце, сквозь тяжёлые шторы в Тюмени, куда каждое лето меня отправляли родители, что бы отдохнуть от меня, как я догадывался и что бы дед и бабка «научили меня себя вести со взрослыми», буд-то это особая порода людей, и они требуют иного обращения, тоже мне иностранцы. Но я всегда радовался этим поездкам в мир книг, тишины, летней каникульной лени, бабушкиным блинам и ромовым бабам за 18 копеек, которые продавали в магазине «Буратино». Если шторы отодвинуть, то солнце сразу захватывает всю комнату, и надо открывать лоджию, что бы проветрить комнату, а из кухни доносились запахи и звуки блино-медовые, нежные и дорогие мне и поныне.
Сглотнул и очнулся от резкой остановки. Резкие остановки меня приводят в ступор, какое-то время я становлюсь неподвижен, кажется, что всё тело перестало меня слушаться и даже дышать как, я не знаю. Как не знал тогда , на Поляне, когда девочка лет 12 выскочила внезапно из-за спины и засмеялась. Если бы она не засмеялась, может быть ничего бы и не произошло, но она смеялась и смотрела доверчиво и весело, и она была одна, точнее была она и я и ещё кто-то третий, надевавший неторопливо на себя мою оболочку, протягивающий руку к девочке. И эта ускользающая теплота, эти едва ощутимые движения кровяных телец внутри. Это просто обмен жидкостями и всё, успокаивал себя я, выбираясь носом из шарфа и смотря на своё отражение в стекле. Мелькала дорога, фонари – стволы, трава – асфальт…
Теперь уже выехали за город и будет проще, за городом всё отличное, кто-бы что не говорил, и скорости, и люди, и мысли и воспоминания. Вот иногда и хочется воспоминаний не городских, а «загородных». Да и вообще, всё чаще хочется тесноты и мерцания, что бы не звонил телефон и не называли моё имя, что бы ночью была под рукой сигарета и шоколадка, а вода непременно тёплая и сладковатая, успевающая за ночь прогреться и от того утром, когда влажные ото сна простыни и наволочки быстро холодят, вода наоборот, согревает. Ещё бы не выходить никуда, разучиться есть и какать, мыться и дышать. Оставили что бы все в покое и реальные и вымышленные и приезжие неизвестно откуда. Вот на месяца три бы, четыре, пять… я иду себя искать…
И всё же, за неделю до того, как оканчивалась моя путёвка, я, набравшись отваги, и не дыша, отыскал Лизу в глубине книжных стеллажей, в библиотеке, где она в тот вечер дежурила одна. Она испуганно оглянулась и поняла, что сейчас произойдёт. «Дверь я закрыл», - вылетело словесное облако из меня, и я обнял Лизу, сразу ставшей от чего-то мягкой, вкусной и головокружительно желанной. И потом, много позже почти подобное повторилось в другом месте, за тысячи километров, повторилось с пугающей точностью, и разница имён, лишь усугубила это повторение.
А вот и конечная. Дождь кончился. Народ пассажирский как-то быстро растворился в окрестностях, а я стоял, оглядывался, узнавал знакомые очертания разрушенной жизни. Да, именно разрушенной, целенаправленно и осознанно, иначе, чтобы я тут делал? А что я тут делаю?
Я, собственно говоря, иду за 2-мя ромовыми бабами, половиной серого и батоном, потом я вернусь на 2 этаж, и буду есть борщ, потом пюре с гуляшом, потом какао с ромовой бабой, а вторую оставлю на вечер, уже после, того, как я разобью зелёную лампу деда, я её съем в темноте кухни. Хотя нет ничего вкуснее еды в кровати с книжкой. Доцифровая эпоха ещё стояла вдоль стен на полках и манила корешками историй, манила….
До самого леса не встретилось ни одного живого, да и мёртвые, видимо ещё не раскачались, а уж для иных вообще было рано и слишком мокро, я улыбался внезапным нежным ощущениям, они сами собою возникли, эти пулемётные судороги- улыбки губ, как только я представил, какой в больнице поднимется переполох, когда обнаружат, что я их всех обманул. Смех раздирал меня изнутри, словно перхоть в горле, надо бы закурить. Надо бы.
Вот и лес. Здравствуй, мой милый! Я по тебе скучал…Теперь осталось только отыскать поляну, сесть на поваленный ствол и ждать. Такое замечательное чувство ждать. Ведь если ждёшь, значит, надеешься на лучшее.

Н. Антонов  11 сентября 2015 г.
Г. Москва