Сыны Всевышнего. Глава 90

Глава 90. Святая Земля


– Как на тебя девушки-то заглядываются! – поразился Ливанов, в очередной раз наблюдая, как только что прошедшая мимо них красавица оборачивается, чтобы бросить на Руднева ещё один томный взгляд.

Андрей Константинович подбросил на ладони несколько светлых камешков, которые подобрал на пляже и смерил Павлушу насмешливым взглядом.

– Если ты снимешь обручальное кольцо, и у тебя появится масса поклонниц.

– Ну, не скромничай! – поморщился Ливанов. – Ты же прекрасно понимаешь, что дело не в кольце!

– А в чём? Просвети меня, Ливанов. – Руднев стоял спиной к морю и глаза его от этого казались синими. Такие же синие блики играли на его чёрных глянцевых волосах.

Павлуша окинул взглядом элегантный силуэт господина адвоката, отмечая про себя, что даже в джинсах тот выглядит аристократично, и тяжко вздохнул.

– Это магия, Руднев.

И они оба расхохотались: беззаботно и счастливо, как и полагается беспечным туристам в таком райском месте, как Эйлат.

– Ты как хочешь: оставшиеся дни провести здесь, или поехать куда-нибудь? – поинтересовался Ливанов, когда они не спеша двинулись вдоль кромки моря.

– Хочу снова в Иерусалим, – твёрдо ответил Андрей Константинович, перекатывая в пальцах камешки. – Я не большой любитель пляжного отдыха. Здесь, конечно, сказочно тепло по меркам русского человека для ноября месяца, но мне, честно говоря, скучно.

– Замётано. Завтра возвращаемся в Иерусалим, – вздохнул Ливанов, обводя задумчивым взглядом затуманенный белой дымкой горизонт.

– А ты бы здесь хотел остаться? – чутко уловил его настроение Руднев. – Я в состоянии доехать сам. Ты и так много сил на меня потратил: по всей стране на буксире протащил, да ещё и говорил за двоих, – насмешливо прищурился он.

– А я-то всё ждал, когда ты не выдержишь и попросишь меня заткнуться, – засмеялся Павлуша. – Но ты слишком хорошо воспитан. Да?

– О, да. Я качественно воспитан, если ты это хочешь знать. Не каждый может похвастаться таким наставником, какой был у меня.

– Такое впечатление, что ты до сих пор ему благодарен, – осторожно покосился на него Павлуша.

Андрей Константинович ответил не сразу. От ливановского взгляда не укрылось, как он с трудом сглотнул, прежде чем заговорить.

– Того, кому я благодарен, не существует. А того, кто за ним реально стоял, я ненавижу. От всей души. Вы не до конца отдаёте себе отчёт, с кем собственно имеете дело.

– Ты несправедлив к нему, Андрей Константинович, – мягко заметил Ливанов.

– Несправедлив?! Я по сравнению с вашим Ромой просто Ангел, – жёстко ответил на это Руднев. – Меня вылепил он. Придумал и сделал. Я даже не знаю, каков я настоящий!

– Ты просто обижен на него, – слегка поморщился Павлуша.

Руднев резко остановился и развернулся к Ливанову лицом, оценивающе прищурив свои яркие глаза.

– Обижен? Нелепо обижаться на человека, который убивает тебя – раз за разом. Ты не находишь, Ливанов? Эй, я снова труп? – он надул губы и, сердито сдвинув брови, строго погрозил кому-то невидимому пальцем, очень убедительно изображая оскорблённое достоинство. – Ну всё, не подходи ко мне никогда. Я больше с тобой не играю!..

Ливанов от этого представления просто впал в истерику: он силился что-то сказать сквозь смех, но едва взглянув в невозмутимое рудневское лицо, снова сгибался, конвульсивно выталкивая из себя странные кашляющие звуки.

– Вот что хочешь со мной делай – но это не ненависть, – наконец, отдышавшись, сумел выговорить он. – Мне часто приходится с ненавистью сталкиваться – по роду деятельности: митинги, протесты, война… Её я ни с чем не спутаю!

– В самом деле? И что же, по-твоему, я к нему испытываю, если не ненависть? – заинтересовался Андрей Константинович.

– Любовь, – уверенно ответил Павлуша. И решительно добавил, – И – да – ты на него обижен.

– Ты сумасшедший, Ливанов? – сочувственно поинтересовался Андрей Константинович, склонив голову набок. И вдруг, схватив Павлушу за шиворот, с силой толкнул его в воду. Ливанов, замахав руками, полетел навстречу волне головой вперёд и едва сумел удержаться на ногах, но веселья не растерял.

– Спятил? У меня мобильник в кармане, – радостно хохотнул он, возбуждённо сверкая глазами. – Э-э-э… Я могу выйти? А то я уже ноги промочил…

– Конечно, Ливанов, – вкрадчиво ответил Андрей Константинович и выразительно хрустнул пальцами. – Конечно, выходи. Продолжим наш сеанс психоанализа…

– Я не поклонник психоанализа, – блистая белоснежной улыбкой, предупредил его Павлуша и сделал пару шагов назад. – Я поклонник быстрого спортивного бега.

– Очень полезное увлечение, – одобрил Руднев, медленно приближаясь к самой кромке прибоя, так что прозрачная волна уже лизнула его ботинки. – Надеюсь, бегаешь ты также быстро, как соображаешь…

– Я тоже надеюсь. Потому что я настаиваю: основное и самое сильное чувство, которое ты испытываешь по отношению к Роману Аркадьичу – это любовь. Не в каком-то там пошлом смысле... Ты просто чувствуешь, что он родной, свой. Так же, как Панарин. И что бы ты ни делал, ваша связь никуда не денется. Признайся: именно это тебя и бесит.

Лицо Руднева резко потемнело, он задохнулся – то ли от гнева, то ли от острой боли, которая внезапно пронзила его сердце, потом неожиданно развернулся и быстрым шагом пошёл к отелю. Ливанов не стал его догонять: пристально поглядел Рудневу в спину, задумчиво покусал ноготь на большом пальце и, не снимая ботинок, медленно побрёл по мелководью в противоположную от отеля сторону.


***
– Рассказывай, Ливанов. Что за гадость вы ещё для меня приготовили? – Голос Руднева прозвучал глухо, и Павлуша вздрогнул: в темноте не было видно, где тот находится.

Прикрыв за собой дверь рудневского номера, он нащупал на столике у дивана лампу и щёлкнул выключателем.

– Ты чего в темноте сидишь? – бесцветно обронил он, вместо ответа.

– Это символ, – желчно скривился Руднев, – моего нынешнего неясного положения.

– Брось. Никто не виноват, что ты в упор не желаешь замечать очевидного.

– Только посмей повторить свои бредни – я тебя загрызу, Ливанов, – стиснул зубы господин адвокат.

– Как хочешь. – Павлуша устало пожал плечами. – В таком случае мне нечего тебе сказать…

– Нет уж, ты скажешь! – раздражённо бросил Руднев, зловеще сверкая в полутьме яркими глазами. Он сел на диване, где пролежал последние два часа, сверля ненавидящим взглядом потолок, и угрожающе уставился на Ливанова.

– Зачем тебе, Руднев? – Ливанов без сил плюхнулся в кресло и с блаженным вздохом вытянул ноги в мокрых ботинках. – Меньше знаешь – крепче спишь…

– Это не про меня, – процедил Андрей Константинович, продолжая гипнотизировать Павлушу злым взглядом.

Ливанов прикрыл глаза и пробормотал – полное ощущение, что – засыпая:

– Викентий Сигизмундович учил меня в своё время, что знание надо принимать с благодарностью. Потому что это всегда дар. Бескорыстный. И это надо ценить. Ты подумай, Андрей Константинович, оно тебе надо?..

Повисшая в комнате тишина, разбавленная мерным дыханием моря, колыхалась волнами, убаюкивала, укачивала.

– А мой Наставник патетики не любил, – неожиданно усмехнулся Руднев и снова вытянулся на диване, заложив руки за голову. – Знание… – презрительно фыркнул он. – Мой Повелитель неустанно повторял, что информация дороже золота. Надо убить? Убей. Она того стоит. И никаким знанием он мне голову не морочил.

Ливанов выпрямился в кресле и заморгал растерянно.

– Не парься, Ливанов, – любезно улыбнулся Павлуше господин адвокат. – Меня не ранила твоя нечуткость. Я не обидчивый. – И он заразительно засмеялся.

Ливанов недоверчиво фыркнул, но сразу повеселел.

– Ну, раз не обидчивый, тогда слушай... А можно я ботинки сниму? Тебя это не шокирует? А то холодно и противно в мокрых, – пожаловался он.

– Ну, ты и придурок, Ливанов, – поразился Андрей Константинович, приподнимаясь на локте. – Носки сухие возьми в комоде. Только не вздумай их потом возвращать!

– Спасибо, – хмыкнул Павлуша и пошлёпал босыми ногами туда, где хранилось рудневское бельё. – Так-то лучше, – пробормотал он, натянув носки и усаживаясь по-турецки в кресле. – Скажи, Руднев, ты Панарину веришь?

Андрей Константинович не ожидал такого вопроса и в замешательстве тоже сел на диване, скрестив ноги.

– Как самому себе, – наконец, уверенно ответил он.

– Отлично. – Павлуша небрежно тряхнул кудрями. – Ты не задумывался, как – с технической точки зрения – он тебя вытащил?

– Он не горел желанием об этом говорить, – нахмурился Руднев.

– Само собой, – усмехнулся Ливанов. – Тогда я тебе скажу: он сумел это сделать, потому что между вами есть связь. Надо объяснять, что это не метафора?

Руднев промолчал, настороженно глядя Ливанову в глаза.

– Спроси у него – он подтвердит, – настойчиво закивал Павлуша. – Он её видел. Так вот: в одной связке с вами ещё куча людей. Угадай, с кем тебя соединяют наиболее крепкие и прочные нити?

– Панарин это видел? – холодно уточнил Андрей Константинович.

– А как же! – радостно блеснул белыми зубами Ливанов. – Он не только видел – он пытался её порвать. Но вовремя остановился, сообразив, что после этого вам всем будет кирдык. Да и силёнок у него не хватило, если честно. Это же не те нити, которые возникают в результате банального обмена энергиями!

Руднев, кисло скривившись, глядел на него некоторое время, а потом вдруг со стоном закрыл лицо руками.

– Ты убил меня, Павел Петрович, – пробормотал он, мотая головой. – И ведь это ещё не всё, как я понимаю…

– Хватит с тебя пока и этого! – расхохотался Ливанов. – И давай-ка, пойдём, перекусим, – поднимаясь с кресла, распорядился он. – Я, честно говоря, нагулял зверский аппетит. Спускайся вниз, а я ботинки сухие надену и к тебе присоединюсь. Тов?

– Тов меод, – тяжко вздохнул Руднев, рассеянно глядя на закрывшуюся за Ливановым дверь. Бархатная южная ночь влажно дохнула в открытое настежь окно, взметнулась занавеска, и снова всё стихло. – Тов меод…