26. Запуск России

’’Меланхоликом становишься, когда размышляешь о жизни, циником - когда видишь, что делает из нее большинство людей’’.
Фердинанд Грау.
   На космодром мы отправились в семь утра, было холодно и сыро. Я куталась в три шарфа, дрожала от лютого, совсем не весеннего ветра и старалась не глядеть на Дениса. Он велел мне уезжать с полуострова, но не в его силах заставить меня это сделать. Конечно, у меня не было в планах лететь в космос, я хотела помочь, получить денег и отправиться дальше на поиски, в Мурманск. Но теперь, когда парень разбудил во мне противоречивые чувства, я решила полететь ему назло. Аркаша было в огромном восторге и тут же кинулся меня обнимать, приговаривая, что я не пожалею. Юрий Апполонович выразил свою радость сдержанней и просто одобрительно похлопал меня по плечу. Но и такая дружеская реакция вызвала на моем лице дурацкую счастливую улыбку, и я собиралась, окрыленная надеждой на тепло и уют со стороны других людей. Я пыталась не думать о том, что для этого мне предстоит полет в пугающий мрак. С Денисом мы не говорили и даже не поздоровались, может, оно и к лучшему.
   Утром я не выдержала и устроила еще одну ’’тренировку’’ своих возможностей. Я села напротив подноса с завтраком и устремила на него яростный, напряженный взгляд. Шея вспотела, спутанные волосы прилипли к ней. Перед глазами все расплылось, и я почувствовала тошноту. Через меня словно прошел электрический разряд, и затылок головы налился свинцом. Примерно через тридцать-сорок секунд чашка с кофе зашаталась, и кофе из нее поднялось в воздух, замерло, как застывшее, и резко упало в другую кружку с громким всплеском. Обессиленная, я упала на кровать и вздохнула: мои умения пока еще много высасывали из меня энергии.
   И конечно же, я не могла не зайти в последний раз в так полюбившуюся библиотеку, ведь знала, что это мое последнее утро в домике на холму. Зайдя во внутрь, я замерла и с наслаждением втянула носом запах бумаги. Как мало осталось в мире вещей, дорогих мне. По счастью, проведя пальцем по корешкам книг, я толкнула одну из них, стоящую около края, и та с грохотом упала на пол, раскрывшись посередине. Заинтересованная, я подняла ее и села за стол, сдув слой серой пыли со страниц. Я увидела строчки аккуратного мелкого почерка с крючковатой ’’р’’ и, склонившись над томом, зачитала:
   ’’Лунный свет пробивается сквозь розовое стекло окна, и волшебными лучами падает на стол, на котором пишу я. Год назад на русский престол взошел цесаревич Федор Иванович, сын великого Ивана-царя, меня звать Дагмарой, мой отец датчанин, но мы прибыли в Карелию два года назад с особым поручением. Меня приставили хранить Меч Победы, до этого сию службу несла моя старшая сестрица, Дина. Теперь она мужняя жена, ждет ребенка и не смеет вести говор об оружии. За этот год я сильно привязалась к клинку. Мне не хватало Родины и людей, окружающих меня там, по ночам я орошала слезами сено. Утешение я нашла в Мече Победе, приходя к нему, я изливала душу и чувствовала бескрайнее облегчение. Душа становилась легкой, и я смеялась, как малое дитя. Меч принимал меня любой и чувствовал своей хозяйкой. Говорят, хранительница не может стать хозяйкой, так как приносит обет безразличия. Но я его не приносила по-честному, потому что втайне не приняла крещения православием, оставаясь католической христианкой. Что-то толкнуло меня на этот обман, и я безропотно послушалась. Меч называет меня хозяйкой, делает меня самой красивой в нашем селе и приблежных тоже. Юноши ходят за мной стайкой, а девицы испускают завистливые вздохи. Некоторые пытались навести порчу на меня у местной гадальной бабки-румынки и даже убить, но Меч все оборочавает против них с тройной силой. Припоминаю, как местная матрона, Варвара, подложила мне в кулек свои серьги яхонтовые и обвинила в ихнем воровстве. Сердце-то у меня екнуло, думала, на этот раз расквитаются со мной все. Ан, нет! Варька эта, гадюка подколодная, заболела в тот же вечер краснухой, а серьги оказались у нее. Небылицам ее и россказням поганым никто не поверил, да только она заразила всех своих в семье недугом этим, и упокоились они через три дня в страшной агонии. Когда я подошла к Мечу поблагодарить и по обычаю помолиться, он при прикосновении обжег меня. Я вскрикнула, отшатнулась и поняла, что клинок меня так наказывает за неверу в него, за отступничество. Я устыдилась и попросила прощения. Дураки те, кто говорят, будто у Меча Победы нет души. Нет, он все чувствует и видит, оценивает, мстит и даже любит. Но главное, все помнит: и свое сотворение, и первого хозяина, и последующих, и пребывание свое во владимирском Успенском Соборе, и дорогу сюда, в Урманию.
   И вот теперь, спустя год преданной, верной службы мой черед подходит к концу, и я должна уступить ’’место под солнцем’’ своей кузине, наполовину датчанке и славянке, Ярославне. Должна. Для превращения в женщину мне выбрали самого сильного воина нашего села, Святослава. Вот только мне никто не нужен, ни люди, ни злато, ни слава! Я хочу лишь всегда быть подле Меча! На что мне жизнь, в которой я должна буду слушаться нелюбимого мужа и готовить ему каждый день еду? Нет, не для быта крестьянского я создана, не для существования в тени мужа. И кто меня поддержит на чужбине, кто вытрет слезы печали по Родине, кто утешит и приголубит? О нет! Я буду бороться и первым делом спрячу Меч, пусть он не достанется другой, несмышленной девице. Как могут прикасаться к его великому богатому эфесу чужие руки, как его имя могут шептать чужие уста? Как клинок может помогать другой, делать ее счастливой и стоящей выше всех? Нет, я не могу этого допустить, такой у меня нрав, и я не собираюсь отступать. Поздно ночью, последней ночью своей службы, я выкрала Меч и бежала во тьме, напуганная демонами и собственными страхами. Княжна предсказала владелицу с русыми волосами и бесконечными страхами в душе? Волосы у меня как раз русые. Так почему я не могу оказаться той самой? Времени прошло достаточно много, а хранительницей я могла оказаться по роковой случайности. В конце концов, все из-за глупого обычая и бессмысленного рвения моей сестрицы. Теперь она замужняя жена, мать многих ребятишек и, похоже, очень счастлива. Я же для такого счастья не создана, но не собираюсь упускать своего шанса. До этого Меч хранился в часовой башне, под покровом каминного пепла, в самой золе. Церковные служители придумали это хитро, но в то же время от этого портилась зеркальность лезвия, и я по этому поводу не раз роптала. Разумеется, меня, простую хранительницу, никто не слушал и даже грозились высечь. Это тоже одна из причин, по которой я выкрала его: эти людишки просто не достойны его. Поэтому я спрятала Меч в...’’
   На этом моменте листок обрывался угольно-черным сожженым обрывком. Сердце мое переполнялось противоречивыми чувствами. С одной стороны, я была рада любому утверждению, доказывающему существование Меча Победы, но с другой стороны, мне было противно знать, что из-за него люди кидались на такие безрассудства и шли даже на убийства. Но больше всего во мне было горечи: я утратила нить, связывающую меня с клинком, и теперь, похоже, навсегда. Я понятия не имела, где искать так желанный артефакт...
    Я не могла смотреться на себя в зеркало, до тех пор мне было больно видеть черные глаза. Я много раз думала, что та избранница, о которой говорили княжна и Игорь-священник, это я. Но могу ли я быть ею без ореховых глаз, могу ли я ей быть с угнетенной душой?
   Ракету я увидела издалека, она мерцала под солнцем блеском металла. Конус, нижние и верхние пояски, похожие на крылья самолета, были окрашены в темно-синий. Той же краской по центру корпуса, снизу вверх, шло название: ’’Россия’’. Турбины были массивными, в диаметре не меньше двадцати метров, сама ракета была в два раза больше.
    - Вы назвали корабль в честь меня или в честь нашей страны? - с усмешкой спросила я. Юрий Апполонович молча указал на участок корпуса, под конусом, чуть выше названия, где большими кисточками был неаккуратно нарисован российский флаг.
    Никто, кроме меня, не хотел разговаривать: чувствовалось всеобщее волнение в рядах мужчин. Конечно, это ведь их мечта, я бы также себя вела, наткнись на Меч Победы. Я ощутила чувство нереальности, будто не со мной все это происходит. Мое место не здесь, понимала я. Я должна либо вернуться в Первоуральск, либо отправиться навстречу новым трудностям в Мурманск. Трудности меня теперь не пугали, но прочитав страшные рассказы о клинке и алчных людях, желающих его получить, я решила пересмотреть свои планы. Я не была уверена, что стоит ворошить прошлое и древние, неизвестные мне силы. И я вообще не была уверена в счастливом конце своих поисков. Зря ты все это затеяла, Россия Добрева.
    Я не успела дать ход своим мыслям, потому что мы подошли вплотную к ракете, и мне пришлось сильно задрать голову, чтобы увидеть ее верхушку. Денис провелся карточкой по проему возле стальных дверей, и те разъехались в разные стороны. Я первая зашла внутрь и замерла от удивления: стены были покрыты компьютерными мониторами с диаграммами, цифрами и камерами слежения, по полу тянулись шнуры и электрические кабели. За белыми столиками стояли офисные кресла на колесиках, рядом были и принтер, и сканер, и огромные колонки. Возле иллюминатора я заметила красную кнопку тревоги, огнетушитель и запасной скафандр. В благоговейном трепете пройдя дальше, я очутилась перед стеклянными дверями, и они сами открылись передо мной, услышав шаги. Я оказалась в маленькой столовой, стерильно белой и освещенной современными энергосберегательными лампами. Окон тут не было, стены были по-простому окрашены в белый цвет. Слева от входа располагалась туалетная комната и душевая, они закрывались темными непрозрачными дверями. Из кухни вели четыре коридора.
   - Это наши спальни, - пояснил подошедший Аркаша. - Если хочешь, иди, осмотрись.
    Я кивнула и пошла к двери со своей табличкой. Не знаю, что я точно ожидала увидеть, но, наверное, это было помесью больничной палаты и школьного кабинета. Однако когда я вошла, я не могла не ахнуть. Двухместную кровать, стоящую под огромным иллюминатором, покрывало атласное пуховое одеяло цвета слоновой кости, ворсистое снизу. На соседней стене висел хороший, дорогой телевизор с широким плазменным экраном. Он выглядел новым и блестел при свете люстр. Под ним располагались обтянутые матово-зеленой кожей кресла. Письменный стол, раскладной кухонный и камод были из красного полированного дерева. На полу лежал пушистый мягкий ковер темно-мятного цвета; стены были немного голые, но меня это не огорчало, и я решила, что если нам придется провести много времени в космосе, я наполню комнату плакатами. Я понимала, что вне Земли их неоткуда взять, но решила нарисовать что-нибудь сама. После получения ста процентов я стала рисовать довольно сносно и даже красиво.
    Я вышла обратно на кухню, но не нашла мужчин там и решила обследовать ванную. Душевая кабинка и джакузи были сделаны из сверкающего мраморного заменителя. На полочке оказались маленькие кусочки мыла и бутылочки с шампунем. Над раковиной висело большое зеркало в ажурной оправе, на крючках висели белые хлопковые полотенца. Внутренние стены помещения были выложены голубой рельефной плиткой. Я вышла на кухню и, сняв куртку, повесила ее на спинку стула. На мне были свободные темно-синие джинсы, широкий черный ремень, белая майка и тот самый кардиган с геометрическим узором, на ноги я обула белые кеды с яркой шнуровкой. Мужчин по-прежнему нигде не было, и я решила пойти их поискать в компьютерном зале. Спортивные наручные часы, приобренные пару часов назад в городе, показывали пять минут одиннадцатого.
   Мягкие ковры заглушали мои шаги, видимо, поэтому никто не услышал моего приближения. Из полуоткрытой двери доносились обрывки разговора. Я прокралась ближе и заглянула в щелку.
    - Она должна немедленно вернуться в Калугу! - с жаром уверял остальных Денис. - Ей не место среди нас! Она совершенно другая!
    - Россия такая же, как и мы, и тебе придется с этим считаться, - ответил Аркаша, и впервые я услышала подобную жесткость в его голосе. Смутно я припоминала, что он также разговаривал со мной в момент первой встречи, в севастопольском кафе, но эту неделю он вел себя дружественно и даже как-то по-отечески.
    - Нет, не такая же, - продолжал спорить парень. - Мы знаем друг друга пять лет, а ее - всего лишь семь дней! Неужели вы предпочтете девчонку с улицы мне, вашему старому доброму приятелю? 
    Хотя я и понимала, что Денисом руководит ревность, но у меня тут же зачесались руки, и захотелось влететь в комнату коршуном и дать ему хорошей взбучки.
    - Да, - Аркаша яростно посмотрел ему прямо в глаза. - Если перед нами будет стоять такой выбор, да. И Россия не просто девчонка с улицы, она обладает невероятными талантами и огромным потенциалом. Тебе до нее далеко. И она просто хороший человек, а ты даже приятелем не можешь называться, если создаешь такие провокации.
    - Этот спор стал глупым, - вмешался Юрий Апполонович, и в его голосе я также впервые услышала стальную решимость. - Ты ведешь себя, как ребенок.
    Денис надул щеки, скрестил руки на груди и ядовито посмотрел на мужчину, выгнув бровь. Не в силах больше слушать подобный разговор о себе, я громко постучала в дверь, словно только что подошла.
    - Да! - крикнул Аркаша, и я не уловила тех страшных ноток.
    - Спальни прекрасны, - рассмеялась я, влетая, и постаралась вести себя в манере привычной надоедливой Рос Добревой.
    - Правда? Но мы хотели бы поговорить, это очень важно, - начал Денис, сурово сдвинув брови к переносице, но я с наигранно легкомысленным видом перебила его, будто не расслышав.
    - А кто продумывал дизайн ванной? Ах, как мне понравилось! Так стильно! - Аркаша в недоумении посмотрел на меня: наверное, я все-таки переборщила, но я так боялась услышать, что во мне больше не нуждаются! Для меня это было так важно.
    - Россия...
    - Кстати, почему вы мне не дали что-нибудь здесь обустроить? Ведь вы были довольны моим вкусом! - в отчаяньи я перешла на крик. Как же мне отвлечь их? Может, упасть в обморок, поможет ли это?
    - Россия, - мягко, но твердо произнес Юрий Арполонович, и, содрогнувшись, я нехотя смолкла. - Мы должны сказать тебе кое-что важное, вернее, признаться. У нас нет лицензии на полет в космос и нет даже специального образования; если нас поймают, то осудят на большой срок. Это наша мечта, но не твоя. Подумай, стоит ли тебе рисковать собой и своим будущим ради совершенно чужих людей?.. Мы поймем, если ты просто развернешься и уйдешь. Более того: мы даже дадим денег и окажемся вечными должниками, ты всегда сможешь обратиться к нам за помощью. То, что ты сделала, не имеет цены, и мы это прекрасно понимаем.
    Я посмотрела на него широко раскрытыми глазами, и до меня медленно доходил смысл его слов. Юрий просил меня не покинуть их, а хорошенько подумать. Мне предоставлялся блестящий шанс отправиться в Мурманск или Первоуральск да еще с деньгами, но неожиданно что-то внутри меня взбунтовалось. Я захотела быть среди мужчин и глядеть на Сашу и ребят из космоса, где они на Земле являются крохотными точками, а не огромными трудностями. Я медленно кивнула и сцепила пальцы в замок.
    - Вы не правы: это и моя мечта в равной степени. Но я больше всех не только здесь, но и на нашей планете люблю космос, правда, поняла это только что. Мне жаль, что этого не случилось раньше, тогда у меня был бы хоть какой-то просвет в бесконечном темном туннеле трудностей. Вы говорите, вам угрожает срок, и именно поэтому вы не хотите подвергать меня опасностям? Тогда, видно, вы забыли, что мне-то угрожает смерть. Я не из пугливых и ничего не боюсь, но я, как и вы, упорно иду к своей цели, даже по головам другим, не взирая ни на что, - эти слова печальным образом напомнили мне о старой подруге, об Апрелине. - Давайте просто сделает это, - улыбка тронула мои губы.
   - Добро пожаловать в наши ряды, - Юрий Апполонович впервые ответил на мою улыбку и протянул мне объемные авиационные наушники.
    - Вечерком, за чашкой чая обсудим твое жалование, - подмигнул мне Аркаша и отдал мой шлем. Я с внезапным приливом ласки погладила его стекло и чуть не пустила слезу сентиментальности. Остановил меня лишь решительный вид обоих мужчин. В таком бодром духе и синем пиджаке даже Юрий Апполонович выглядел на лет тридцать младше, стыдно быть в такой обстановке, тем более, где тебя уважают, слабой. Поэтому я еще раз кивнула, села за свой стол и, стянув волосы в хвост, одела наушники.
   Денис... Денис же ничего не сказал и тут же отошел подальше. Впрочем, я не ожидала другой реакции, но все равно была возмущена. Хотя сейчас было не до этого, все эмоции отошли на задний план, и мною овладело желание действовать. Вот он, этот момент, настал. На лицах мужчин было написано то же выражение тех же чувств, их глаза также взбудораженно сверкали.
    - Закрыть внешние двери, - отдал приказ Юрий Апполонович в микрофон, и я услышала его голос в наушниках.
    - Закрываю внешние двери, - отозвался Денис, и я заметила, как те вновь съехались друг к другу. На мониторе моего компьютера маленький кусочек макета озарился красным, и появилась кричащая надпись: ’’Заперто’’.
    - Закрыть внутренние двери.
    - Закрываю внутренние двери, - повторил парень.
    - Подтвердить закрытие, - торжественно проговорил Аркаша.
    - Подтверждаю.
    - Россия, - донеслось из динамика. - Тебе мы доверяем нажать на рычаг... В твоих руках наши судьбы, - я оглянулась и увидела слева от себя черный лакированный рычаг в горизонтальном положении. Сердце забилось чаще.
   - Это что... Отправка?
   - На счет три, - на мой вопрос никто не ответил, и даже не заметили, что я чрезвычайно взволнованна. Раз...
    Ладони вспотели, и дрожь пробежала по спине. Я стрельнула глазами в сторону окна и постаралась впитать в себя солнечный свет, словно он был последним в моей жизни. Меня охватило плохое, скверное предчувствие, и я вздохнула полной грудью, стараясь успокоиться. Надо взять себя в руки, Россия. Просто сделай это.
    - Два... - я положила руку на рычаг, сжала его пальцами и еще раз вздохнула.
    - Три!
   Я потянула рычаг на себя и почувствовала несильное электрическое покалывание. Наверное, так реагировали мои обостренные тактильные восприятия. Моторы заработали с бешеной скоростью, и поднялся такой ужасный гул, что у меня разболелась голова. Недостаток стопроцентного мозга: резкое принятие всего окружающего и даже воспоминаний. Меня переполняла гордость, будто я собственноручно толкала ракету, а не запускала ее дистанционно.
    - Запустить первую космическую скорость, - раздался сосредоточенный голос Юрия Апполоновича. Насколько я помнила, такая скорость позволяла выйти за пределы атмосферы и попасть на орбиту Земли.
   Казалось, прошла вечность, на самом же деле пролетели секунды, прежде чем мы начали подниматься в воздух. С болью в животе я ощутила страшную пустоту под собой, и к горлу подкатил ком тошноты. Я вгляделась в лица остальных и увидела, что с ними подобного не происходит. Я застонала: ну конечно, еще один побочный эффект сверхразумного мозга.
    - Запустил первую космическую скорость, - отвечал Аркаша. - Мы на высоте километра от поверхности Земли. Двух километров, трех. Установить стабильную скорость, капитан?
    - Устанавливай. Денис, что там с питанием и электроэнергией?
    - Все в порядке, капитан. Соответствуем расчетам.
    - Россия, не заметила никаких сбоев? Сверь с таблицей на мониторе.
    - Все верно, капитан, - выдавила я, борясь с тошнотой.
    - Ты как-то плохо выглядишь, - заметил он. - Можешь идти отдохнуть, пока твоя помощь больше не нужна. Денис ты тоже свободен.
    Парень начал протестовать, но Аркаша сурово глянул на него и напомнил, что запрещено не слушаться капитана.
    - Кроме того нам с Юрием Аполлоновичем нужно кое-что обсудить наедине.
    - Спасибо, - я вскочила, стараясь не глядеть на сникшее хмурое лицо Дениса, и убежала к себе, в спальню.
    Лежа на кровати и глубо дыша, чтобы меня не вырвало, я думала о том, правильно ли поступила. Стоило ли мне идти на такой риск? Моя ли это моя мечта? Моя, понимала я, но все-равно эти размышления были бессмысленны: ведь я уже в воздухе, и пути назад нет. Пути назад нет... Роковые слова, преследующие меня все эти восемь месяцев. За пуленепробиваемым стеклом иллюминатора пролетали облака. Они выглядели такими близкими и реальными, что, казалось, можно протянуть руку и коснуться их. Воздух был настолько прозрачным и чистым, словно сотканным из тысячи невидимых тончайших нитей. Солнце здесь было ярким и особенно золотистым, на противоположной стене играл солнечный ’’зайчик’’. Тошнота и боль в животе не проходили, гул в ушах становился сильнее. Я встала и, померив комнату шагами, отправилась в ванную. К моему удивлению, я застала там Дениса, склонившегося над раковиной. Из-за включенной воды он не услышал меня и не увидел в зеркале.
    На меня напала внезапная ярость, и я со всей силы ударила парня головой о край раковины. Он вскрикнул и обернулся с разбитым лбом.
    - Какого черта, Россия?!
    - Какого черта? - прошипела я в ответ. - Это ты что творишь? Мне плевать на твои чувства, ясно? Оставь меня в покое! - кровь бушевала в голове то ли от эмоций, то ли от усиливающейся тошноты.
    - Но я...
    - Мне реально все равно, понимаешь? Пофиг! Ты можешь любить кого хочешь, меня это не касается! Но не лезь в мою жизнь, это не твое дело! Кто ты мне: брат, парень, друг? Я сама буду решать, лететь мне в космос или нет! Будь добр, избавь меня от своих советов и ненужной опеки.
    - Россия, неужели все дело в этом? Ты что, подслушивала? Но это не из-за тебя конкретно, просто я вообще против новеньких в нашей компании. Особенно, девушек. Не обижайся только, но ваше место дома, возле плиты и детей. Ну или, в конце концов, на какой-нибудь женской работе, например, в больнице, офисе или в ресторане. Но точно не в космосе.
    - Оставь меня в покое, ты мне никто, - упорно повторила я, стараясь игнорировать его слова убежденного феминиста. Но на самом деле меня это разозлило лишь сильнее, и я вскинула руку для удара. Всю жизнь я считала, что ударить человека сложно, как физически, так и морально. Тогда же все произошло в считанные секунды. Я сжала пальцы в кулак и со всей силы дала им по щеке парня.
    На скуле Дениса заалела ссадина, и он в ужасе отшатнулся от меня. Его округленные глаза выражали изумление и непонимание. Однако и это не отрезвило меня, я еще раз вскинула руку и бросилась на него. Денис на этот раз среагировал быстрее и, перехватив мою руку, прижал меня к стене. Он был настолько близок, что я чувствовала его частое дыхание у себя на губах.
     - Россия, - он говорил вкрадчиво и спокойно, глядя мне прямо в глаза, его пальцы бережно сжимали мою ладонь. - Посмотри на меня: это не ты. Я знаю, что это не ты. Что с тобой происходит? Ты так агрессивна и свирепа, что похожа на зверя. Ты принимала что-то, Россия? Может, ты не завтракала? - он говорил встревоженно и вдруг, отпустив мои руки, заложил за уши выбившиеся пряди. Если до этого я продолжала с гневными криками вырываться, то этот простой жест, полный нежности, привел меня в чувство, и я удивленно и подавленно обмякла на стене. Увидев себя в зеркале, я была шокирована и не понимала, что на меня нашло. Словно кто-то вселился в меня и завладел моей душой, а я ничего не могла поделать с этой темной силой и находилась в дреме. Этот внутренний мрак до жути испугал меня, но ласковый взгляд Дениса не дал волю слезами. А ведь он красивый, вдруг заметила я, и мне нравятся эти четко нарисованные губы, высокий лоб, квадратный подбородок. Но все же я не любила парня, потому что тайком продолжала искать в его лице черты Саши: высокие скулы, тонкие темно-красные губы, глубокие зеленые глаза, аристократический тонкий нос. Как наяву я увидела его и представила ироничную усмешку на губах, резкую складку недоумения на лбу, ехидный голос. Серо-голубые глаза, хоть и были красивы по-своему, но были чужды мне. Они были не зелеными, они принадлежали не Саше.
    Я опустила голову, чтобы Денис не увидел в моем взгляде бушевавший внутри ураган. Да, тот мрак напугал меня, но не в должной степени. В те минуты я просто списала все на переутомление и вспомнила, что из-за поломки будильника не успела позавтракать. Вот оно! Я готова была списать на это все проблемы и одним разом проглотить весь холодильник. Фигурально, конечно же, выражаясь.
    - Ты прав, я пойду поем... И прости меня, - на кухне я нашла крекеры, заварные пирожные, орехи и сырную нарезку. Поставив чайник, я заглянула в тумбочки и нашла там несколько журналов и книгу в кожаном коричневом переплете. Открыв, я не смогла сдержать улыбки при виде: ’’России Добревой, самой ненасытной читательнице, от очень доброго друга, Ю. Апполоновича’’. Это оказалось романом Александра Дюмы: ’’Две Дианы’’. Когда-то я уже читала эту историческую интересную повесть о событиях средневековой Франции, но перечитать ее на пути в космос казалось мне чем-то специфичным и привлекательным.
    Я прочитала первые пять глав, сметая все съестное со стола, когда из книги выпал на пол, кружась, конверт. С долей любопытства я подняла его, он оказался желтым, потертым, на лицевой стороне были накленны советские марки. Помедлив минуту, я все же открыла его, руководствуясь лишь одним интересом.
    ’’Дорогой товарищ Сталин! Хочу доложить вам, что сразу же после падения Минска, неделю назад, я отправил военный отряд во главе с товарищем Беляевым. Меч был отправлен из Мурманска в заваленный туннель московского метрополитена, который вы заложили пару лет назад. Там он переждет неспокойные времена, и после окончания войны его доставят обратно. Мы планируем разместить его под видом сувенира в одном из музеев. В еще несколько городов мы отошлем идентичные подделки, изготовленные на Урале. Таким образом до клинка сможет добраться лишь избранная, и никто из недостойных не сможет его найти. Нам по-прежнему интересна личность той гражданки и, конечно же, дата рождения. Говорят, у нее будут русые волосы и глаза цвета орешника, но гораздо больше нас интересует ее внутренний мир. Начитанная, интересная, веселая, коммуникабельная, патриотичная, честная? Будет ли у нее великая любовь, как у Николая Второго или Петра Первого? Знаю, вы не любите сравнения с царями, но, к сожалению, пока в нашей истории мы не располагаем широким выбором. Увы, никто не может рассказать про ее думы, да и, по правде говоря, я не поверил бы в такие ’’пророчества’’. Но как бы это абсурдно и нелепо не звучало бы, я считаю себя обязанным написать вам о слухах в народе. Многие, а их и правда чрезвычайно много, утверждают, будто у нее будет какая-то непонятная дружба, полная предательств и обманов, страхов и искренней безграничной привязанности, слез и улыбок. Также говорят, что эта дружба приведет к печальному исходу, а вернее, к смерти. Ну, это так, лирическое отступление, потому что я надеюсь, что вы, товарищ Сталин, как и я, да и всякий разумный человек, не поверите в этот пролетариатский бред. Чего только не скажут рабочие, заводы кишат небылицами и сказками вместо производства. Хотя, возможно, война все изменит. Но, черт возьми, как же подвел нас пес Гитлер! Ведь у нас же был союз против версальской системы, и мы даже предложили организовать нападение на Польшу. Ни в одной точке СССР жители не ожидали нападения. Хотя я всегда был против сближения с нацисткой Германией, ее идеи вызывают во мне отвращение, и поэтому я как раз и ждал от немцев чего-нибудь вероломного. И я не раз предупреждал вас, товарищ Сталин, даже не отрицайте этого. Вы же в ответ на мои советы и упреки намекали на арест, следовательно теперь я открыто виню вас в тысячах невинных смертей. Кровавые жертвы Бреста пусть целиком лежат на вашей совести’’.
    Тут же был и ответ, между прочим, с обратным адресом.
     ’’Товарищ Коньков, мне чрезвычайно неприятны ваши слова. Кому как ни вам знать, что я не монарх и не самодержавец, а лишь представитель советского народа. Союз с Германией был предпочтением граждан, и я только осуществил их волю. Я - инструмент, передатчик, средство, но не контроль. Да, в моих руках сосредоточена политическая власть, но я не пренебрегаю ею и не пользуюсь в личных средствах, и ваши яркие намеки на это могут послужить оскорблением. Также хочу заверить вас, что есть враг и похуже нацистов и Гитлера, - Япония. Мы получили телеграмму, в которой наши дальневосточные коллеги сообщили об ужасных, аморальных опытах над пленными русскими, китайцами, корейцами и монголами. Двум удалось совершить побег из камер, они были заражены смертельным вирусом, разрушающим головной мозг и сжигающим белки в организме, но перед смертью они смогли рассказать нам о том, что творится в лагере пленных. Лагерем это нельзя назвать даже с огромным натягом: всюду грязь и разлагающиеся тела, с разных концов доносятся раздирающие душу крики, последние стоны, проклятья и мольбы. Людям вводят в кровь бактериальные инфекции и наблюдают за реакцией органов, поражением сосудов. Больные умирают в муках, мечась в агонии и жару, некоторые перед смертью сходят с ума, звереют, путают прошлое с настоящем, единицы таких даже пытались предсказать будущее. Если бы вы такое видели, товарищ Коньков, то не стали бы упрекать меня в дружбе с Германией.
     Хочу вас также похвалить, вы безупречно справились со своей миссией. Вы понимали, какая это ответственность, и что от этого зависело будущее не только нашего государства, но и всего мира. Если мы проиграем войну, и арийцы пленят нас, избранная сможет все исправить. Еще хочу поручить вам, доставить ко мне, в столицу, товарища Молотова. Он предал интересы своей страны и подобно трусу бежал за рубеж. Примите мои наилучшие пожелания и будьте осторожны: время неспокойное’’.
    Я отложила листок в сторону и задумчиво уставилась перед собой. Сомнений не оставалось, что избранная я, но в это с трудом верилось. Кроме того, там сказано о смерти, а мне как-то умирать не хотелось. Мысль эту развить я не успела, комната наполнилась мраком. Я подняла глаза к иллюминатору и увидела яркие звезды за окном.
                ***
   - Ну? - Юрий Апполонович повернул кресло в сторону Аркаши. - И чем ты только думал? Ты же отправляешь девочку на верную смерть.
     - Не мог же я ее насильно выставить на улицу, - мужчина снял наушники и вздохнул. - Ты понимаешь, она приняла бы это на свой счет, психологический счет. А она и так полна внутренних страхов и противоречий, она и так на грани безумства.
     - Придумал бы что-нибудь. Знаешь, она мне так напомнила мою Верочку в молодости. Точь-в-точь, только Верочка носила шляпки-’’таблетки’’ и высокие сапожки. А так обе русоволосые, стройные, любят голубой цвет и носят брюки. Да, как же Верочка любила черные расклещенные джинсы из плотного трикотажа!
     Аркаша кивнул и опустил глаза, уловив нотки ностальгии в голосе приятеля. Вера была женой Юрия Апполоновича и летчицей, она погибла двадцать лет назад в авиакатастрофе, оставив мужу на память новорожденного сына. Аркаша был мальчишкой, когда та еще жила, но запомнил женщину с красными лентами в волосах и в шляпках голубого цвета. Она принципиально носила лишь брюки, шутила, мол так удобнее парить в небесах. В платье Вера провела только один день своей жизни - свадебный.
     - Может, она поможет нам выжить.
     - Нет, нас уже никто и ничего не спасет, даже чудо. По крайней мере, меня, - Юрий Апполонович десять лет назад пережил инсульт, и ему было запрещено подниматься в космос. Из-за турбулентности его слабое сердце могло отказать в любую минуту, и пилоты ’’России’’ шли на огромный риск ради мечты. Аркаше тоже нечем было жертвовать, жениться он не смог, а его младшая сестра, единственный дорогой ему человек, умерла от СПИДа год назад. Казалось бы, мужчина должен был пойти в медицину и исправить положение, но вместо этого он решил исполнить свою детскую заветную мечту и отправить к своей малышке. Денис же был сиротой, его родители-пьяницы отказались от мальчика еще при рождении, поэтому его тоже ничего не держало на Земле. - Ты в курсе, что левый мотор откажет с секунды на секунду? На такую нагрузку мы не рассчитывали.
      - Разумеется, - вздохнул Аркаша. - А ведь Россия говорила что-то про давление гравитации, жаль, я ее не послушал.
     - Бедная девочка, - повторил Юрий Апполонович и вдруг ссутулился, как настоящий старик. - Она так похожа на мою Верочку... Аркаша, - прошептал он после минуты молчания, и его взгляд обратился за спину друга. - Это невероятно.
     Мужчина обернулся и с замиранием сердца увидел за окном чернильное небо, усеянное миллионами звезд. Прямо перед ними, вдалеке пролетела одна из них.
     - Мы сделали это...
    И вдруг ракета дернулась, мужчин отбросило в сторону, и они ударились о стену. Все мониторы в комнате окрасились в кроваво-красный и замигали, из колонок заорала сигнализация. Случилось нечто ужасное, это было ясно, произошла какая-то поломка, способная привести к летальному исходу. Это читалось по лицам двух космонавтов-самоучек. Везде была одна и та же роковая надпись: ’’Отказ левого двигателя’’. Дверь открылась, и в кабинет вбежал встревоженный Денис. Окинув окружающее взглядом, он моментально все понял.
    - О нет, - вырвалось у парня.
     - Россия, - произнес в последний раз Юрий Апполонович, и его глаза остекленели. Мужчина последний раз вздохнул и качнулся в смертельной судороге.