Комната номер 11. Мопассан

- Как! Вы не знаете, за что перевели в другой город господина Первого председателя Амандона?
- Нисколько.
- Впрочем, он и сам этого никогда не знал. Но это престранная история.
- Расскажите.
- Вы помните мадам Амандон, эту хорошенькую худенькую брюнетку, настолько изящную и изысканную, что её звали «мадам Ромашка» во всём Пертуи-ле-Лон?
- Да, прекрасно помню.
- Ну, так слушайте же. Вы помните, как сильно её уважали, считались с ней, любили её – больше других во всём городе. Она умела устраивать приёмы, организовывать праздники и благотворительные мероприятия, находить деньги для бедных и развлекать молодёжь тысячей способов.
Она была очень элегантна и очень кокетлива, но её кокетство было платоническим, а элегантность – провинциальна, так как эта женщина была провинциалочкой – восхитительной провинциалочкой.
Господа писатели, которые сплошь живут в Париже, воспевают нам парижанок на все голоса, потому что знают только их, но я заявляю, что провинциалка стоит сотни парижанок, если она – женщина высшей пробы.
Утончённая провинциалка обладает особенными манерами, более сдержанными, чем у парижанок, более скромными, которые ничего не обещают, но много дают, тогда как парижанки обычно поступают наоборот.
Парижанка – это ложный триумф элегантности и бесстыдства. Провинциалка – это сама скромность.
Маленькая расторопная провинциалка со своими живыми буржуазными повадками, со своим обманчивым пылом пансионерки, со своей ничего не говорящей улыбкой и своими маленькими ловкими цепкими страстями должна проявить в тысячу раз больше хитрости, гибкости и женской изобретательности, чем все парижанки, вместе взятые, чтобы суметь потрафить своим вкусам или своим порокам, не возбуждая ничьих подозрений, никаких пересудов и скандалов в маленьком городке, который смотрит на них во все глаза из всех окон.
Мадам Амандон была из этой редкой, но очаровательной породы. Её никто никогда ни в чём не подозревал, никто никогда не думал, что её жизнь не была столь же прозрачной, как её карий взгляд – прозрачный и тёплый, но такой честный.
А она совершила восхитительный трюк, проявила гениальную изобретательность, удивительную находчивость и невероятную простоту.
Она собирала всех своих любовников в армии и держала их при себе три года: время, пока длилось их пребывание в гарнизоне. Вот так. У неё не было любви, у неё был здравый смысл.
Как только в Пертуи-ле-Лон прибывал новый отряд, она наводила справки обо всех офицерах между 30 и 40 годами. Более молодые её не интересовали, так как они ещё не умеют держать язык за зубами, а после 40 – уже слабеют.
О! Она знала офицерский состав не хуже полковника. Она знала всё: личные привычки, воспитание, образование, физические качества, способность противостоять усталости, терпеливый или неистовый характер, состояние, склонность транжирить или прижимать деньги. Она отдавала предпочтение мужчинам спокойным, как она сама, но красивым. Ещё ей хотелось, чтобы у них не было никаких известных связей, никаких страстей, которые оставили следы или наделали шума. Так как мужчина, которому приписывают любовные интрижки, не может быть сдержан на язык.
Выбрав того, кто будет любить её на протяжении следующих трёх лет, оставалось только махнуть платком.
Большинство женщин в этом случае были бы озадачены, воспользовались бы обычными средствами, исхоженными путями, заставили бы ухаживать за собой по всем правилам кокетства и сопротивления, позволив однажды поцеловать себе ручку, на следующий день – запястье, ещё через день – щёчку, затем – губки, а затем – всё остальное.
У неё же был более быстрый, более скрытный и более уверенный способ. Она давала бал.
Избранный офицер приглашал хозяйку дома на танец. Она, увлечённая быстрыми движениями вальса, опьянённая танцем, прижималась к нему, словно отдаваясь, пожимая ему руку долгим нервным движением.
Если он не понимал, то был глупцом, и она переходила к следующему, обозначенному номером 2 в её списке желаний.
Если же он её понимал, то дело было решено без шума, без компрометирующих галантностей, без многочисленных визитов.
Что может быть проще и практичнее?
Женщинам приходилось использовать такие похожие средства, чтобы показать нам, что мы им нравимся! Это вызывало столько трудностей, колебаний, слов, движений, беспокойств, проблем, недоразумений! Как часто мы проходим мимо возможного счастья, даже не подозревая о нём, так как никто не может проникнуть в потёмки чужих мыслей, тайных проявлений воли, немых зовов тела, всего неизвестного в душе женщины, чьи уста молчат, а взгляд остаётся непроницаемым и ясным!
Как только офицер её понимал, он просил о свидании. Она всегда заставляла его ждать 4-6 недель, чтобы его испытать, узнать и защититься, если в нём были какие-то опасные пороки.
В течение этого времени он ломал себе голову над тем, где они могли бы встретиться, не подвергая себя риску. Он изобретал трудные и ненадёжные комбинации.
Затем на каком-нибудь офицерском празднике она тихо говорила ему:
- Во вторник вечером, в 9 часов, в гостинице «Золотая лошадь» у крепостной стены на дороге в Вузье. Спросите мадемуазель Клариссу. Я буду вас ждать, только будьте в штатском.
Действительно, у неё уже 8 лет была меблированная комната в этой неизвестной гостинице. Это было идеей её первого любовника. Она нашла эту мысль практичной и, после того, как он уехал, сохранила гнездо.
О! Это было весьма второсортное гнёздышко, оклеенное серыми обоями в голубой цветочек, с сосновой кроватью под муслиновыми занавесками, с креслом, заботливо купленным хозяином по её приказу, с 2 стульями и несколькими тазами, необходимыми для туалета. А что ещё требовалось?
На стенах висели 3 большие фотографии: трое полковников верхом. Это были её бывшие любовники! Почему? Не сумев сохранить оригиналы, она, возможно, захотела запечатлеть свои воспоминания с помощью фотокамеры?
И вы спросите: что же, её никто никогда не узнал, когда она приходила в «Золотую лошадь»?
Никто! Никогда!
Средство, которое она использовала, было восхитительно простым. Она изобретала и организовывала серии встреч по благотворительности, на которые часто ходила и которые иногда пропускала. Муж, знающий об этих мероприятиях, которые ему обходились в кругленькую сумму, жил безо всяких подозрений.
Когда у неё было назначено свидание, она говорила за ужином в присутствии слуг:
- Сегодня вечером я иду на встречу в Ассоциацию фланелевых поясов в пользу стариков-паралитиков.
К 8 часам вечера она уходила, приходила в Ассоциацию, вскоре покидала её, проходила по нескольким улицам и, оказавшись одна в каком-то переулке, в каком-то тёмном углу, снимала шляпу, заменяла её на чепчик служанки, спрятанный в накидке, повязывала белый фартук, заворачивала шляпу и накидку в салфетку и смело скакала вперёд, как маленькая жёнушка, которая вышла за покупками. Иногда она даже пускалась бегом, словно очень спешила.
Кто бы узнал в этой проворной служаночке супругу первого председателя Амандона?
Она приходила в «Золотую лошадь» и поднималась в свой номер, от которого у неё был ключ. Хозяин Труво, видя её проходящей мимо конторки,  обычно бормотал:
- Вот мадмуазель Кларисса идёт на свидание.
Толстый плут что-то подозревал, но не стремился ничего разгадать и был бы сильно удивлён, узнав, что его клиенткой была мадам Амандон, «мадам Ромашка», как называли её в Пертуи-ле-Лон.
А вот как произошло это ужасное разоблачение.

*
Мадмуазель Кларисса никогда не приходила на свидания два вечера подряд – она была слишком осторожна для этого. И хозяин Труво хорошо это знал, так как на протяжении 8 лет он никогда не получал от неё визита на следующий день. Он даже часто сдавал эту комнату во вторую ночь во времена наплыва клиентов.
Так вот, случилось так, что прошлым летом господин председатель Амандон уехал на неделю. Был июль, мадам была очень пылкой, не опасалась неожиданного возвращения мужа и спросила вечером во вторник своего любовника, красивого майора де Варангелля, хочет ли он увидеть её на следующий день.
Он ответил:
- Ещё бы!
Он был уверен, что они встретятся в среду в то же самый час. Она тихо сказала ему:
- Если придёшь первым, дорогой, ложись в постель и жди меня.
Они поцеловались и разошлись.
На следующий день около 10 часов утра, когда хозяин Труво читал «Заметки Пертуи» - республиканскую городскую газету, - он закричал издалека жене, которая ощипывала курицу во дворе:
- В нашем краю холера! Вчера один человек умер в Вовиньи.
Он больше не думал об этом, так как гостиница была полна клиентов и дела шли очень хорошо.
Ближе к полудню пришёл один пеший посетитель, похожий на туриста, который заказал хороший обед, предварительно выпив 2 абсента. Так как было очень жарко, он выпил, по крайней мере, литр вина и 2 литра воды.
Затем он выпил кофе – маленькую чашечку или, скорее, 3 маленьких чашечки. Затем, почувствовав некоторую тяжесть, он попросил комнату, чтобы поспать пару часиков. Свободных номеров не было, и хозяин, посоветовавшись с женой, отдал посетителю ключи от комнаты мадмуазель Клариссы.
Посетитель пошёл туда. К 5 часам вечера он не вышел, и хозяин пошёл его будить.
Каково же было его удивление, когда он нашёл постояльца мёртвым!
Хозяин спустился на поиски жены:
- Слушай, тот артист, которого я поместил в 11-ый номер – он, кажется, умер.
Она всплеснула руками:
- Не может быть! Боже мой! Это холера?
Хозяин Труво покачал головой:
- Я скорее подозреваю заражение спинного мозга. Он весь бордовый.
Но его жена испуганно повторяла:
- Нельзя никому рассказывать! Все подумают, что это холера. Никому не говори. Сделай заявление врачу, а ночью его вынесут, и никто ничего не увидит. Не увидит и не узнает.
Муж пробормотал:
- Мадмуазель Кларисса приходила вчера. Сегодня вечером комната свободна.
Он пошёл за врачом, который констатировал смерть из-за кровоизлияния после обильного обеда. Затем он договорился с комиссаром полиции, что труп вынесут в полночь, чтобы никто из постояльцев ни о чём не догадался.

Едва пробило 9 часов вечера, когда мадам Амандон поспешно поднялась по лестнице в «Золотой лошади». В этот день её никто не видел. Она подошла к своей двери, открыла её и вошла. На каминной полке горела свеча. Она повернулась к кровати. Майор лежал в постели, но занавеси были задёрнуты.
Она сказала:
- Подожди минуточку, милый, я сейчас иду.
Она стремительно разделась, сбросила ботинки на пол, а корсет – в кресло. Затем чёрное платье и развязанные юбки упали вокруг неё, и она надела сорочку из красного шёлка, похожая на цветок, готовый распуститься.
Так как майор молчал, она спросила:
- Ты что, спишь, мой медвежонок?
Он не отвечал, и она начала смеяться:
- Поглядите-ка, он спит! Вот это забавно!
Она не стала снимать свои чёрные шёлковые чулки и, подбежав к кровати, быстро скользнула под занавески, крепко обнимая и целуя холодный труп путешественника, стараясь внезапно его разбудить!
Одну секунду она оставалась неподвижной, слишком испуганной, чтобы что-то понять. Но холод этого неподвижного тела проник в неё прежде, чем разум смог думать.
Она отскочила от кровати, дрожа всем телом, затем подбежала к камину, схватила свечу, вновь подошла и посмотрела! Она разглядела ужасное лицо мертвеца, который не был ей знаком – чёрное лицо с закрытыми глазами, сведённое страшной гримасой.
Она издала крик, пронзительный бесконечный крик, который издают обезумевшие женщины, и, уронив свечу, открыла дверь и побежала голая по коридору, не переставая кричать.
Коммивояжёр в носках, занимавший комнату номер 4, тут же выглянул за дверь, и мадам Амандон налетела прямо на него. Он спросил с испугом:
- Что случилось, красавица?
Она пролепетала:
- В моей ко… ко… комнате… кого-то убили…
Начали выглядывать другие постояльцы. Прибежал хозяин. Внезапно в конце коридора появилась высокая фигура майора.
Как только мадам Амандон увидела его, она бросилась к нему с криком:
- Спасите меня, Гонтран!... В нашей комнате кого-то убили…

Объяснения были тяжёлыми. Однако, мсье Труво рассказал правду и попросил немедленно освободить мамзель Клариссу, за которую ручался головой. Но коммивояжёр в носках, осмотрев труп, заявил, что имело место преступление, и убедил других постояльцев не отпускать мамзель Клариссу и её любовника.
Пришлось ждать прихода комиссара полиции, который освободил несчастных, но не стал держать язык за зубами.
На следующий месяц Первый председатель Амандон получил повышение по службе с изменением места жительства.

9 декабря 1884
(Переведено 19-20 сентября 2015)