19-20 сентября 2015

Бабье лето без натяжек. Грибов снова невпроворот! Сливы теперь только тёмные с сизым налётом, необыкновенно душистые и сладкие. Два дня кряду носятся на сверхзвуковой скорости реактивные истребители. По всей стране «орлята учатся летать»! А кроме этого ползать, плавать, ездить, стрелять! Наш полигон вновь возвращается на круги свои: «мы мирные люди, но наш бронепоезд стоит запасном пути»! А дальше, понимаешь, сирийская земля как второй украинский фронт. На первом фронте мы всеми доступными средствами разрушаем братскую некогда страну с неугодным нам вражеским правительством, на втором же спасаем «братское правительство» от бесчисленных внутренних и внешних врагов под эгидой всеобщего противостояния ИГИЛу! Народ вот-вот застонет под тройным гнётом, поскольку начинает понимать, что «Крым наш» обходится так же дорого, как и «дурацкое бездорожье», порождённое хитрыми бюрократами и «тупыми доцентами» государственных институтов. «Бездорожье всё дороже»! Вчера прямо на Красной площади устроили праздник обратного отсчёта от 1000 дней до мундиаля 2018! Похоже на суеверное заклинание типа только бы не было войны до открытия нашего ЧМ! «… и мы всё дальше от пролога, а эпопеи может и не быть»! Кто знает, кем мы станем и где мы будем спустя всего лишь 1000 дней?! Важнее знать, кто мы и где мы здесь и сейчас. Очевидно, теперь мы как раз там, где пребывали всегда, а именно «в глубоком тылу с везде передовой»! В почти полной изоляции от передового мира, благодаря которому и вопреки нашим рабским убеждениям мы выживали всё это время. И это мы породили нашего Путина и дали ему неограниченную власть над нами, тем самым подтверждая тот факт, что не было никаких революционных перемен. Был только противоречивый переходный период. Страна ждала новых героев и получила их в полном объёме. У рабов и господ из рабов обязательно должен быть хозяин и враги повсюду для подтверждения своей значимости и самостоятельности. Всё возвращается к своим фундаментальным истокам, туда, куда мы держим путь с высоко поднятой головой от всех точек невозврата. Природа, в конце концов, берёт своё, доходя до звериных лагерных законов, мол, «умри сегодня ты, а завтра я»! Другими словами, все мы смертные, но убийцы-людоеды занимают более высокую ступеньку в иерархическом раскрое. Они выше и сильнее смерти, то есть являются божествами в каком-то смысле, перед которыми теряются и лебезят сильные мира сего.
октябрь 1968 продолжение
2 Гриша сумасшедший
В каждом квартале наверняка есть хоть один подлинный городской сумасшедший, которого знают все от мала до велика. Один такой жил прямо у нас под носом в неказистом приземистом домике с покосившимися подслеповатыми окнами почти в центре пятачка, кое-как огороженного. Позже большую часть бывшего пятачка занимало выжженное пятно. Дом сгорел тогда, когда из него съехала большая семья, которая жила в нём какое-то время после внезапного исчезновения Гриши сумасшедшего. По-другому его и не называли даже в нашей семье, где к нему относились сравнительно неплохо и помогали, чем могли, во всяком случае, проявляя участие или выражая сочувствие. Так вот, его домик как бы обугленный задолго до пожара соседствовал с другим домиком, таким же маленьким, но светлым ровным ухоженным, добротным и аккуратным, словом, настоящим деревенским домом, где в миниатюре было всё для ведения натурального хозяйства. Эти контрастные домики огороженными задами участков примыкали к довольно высокому забору, ограничивающему слева территорию нашего двора, а спереди западали перед насыпью уже заасфальтированной аж до посёлка Птичника Владгеймской дороги, перед которым находилось городское кладбище. Дорога, справа, ограниченная белыми с чёрной каёмкой заострёнными столбиками, примыкала к высокому крутому откосу над протокой, вода которой во времена великих наводнений едва ли не переливалась через край дороги, уже основательно затопив дома так называемого Малого Партизанского посёлка! Эти дома были расположены с другой стороны протоки на высоком левом берегу самой Биры, подмывающей и выгрызающей песчаный берег, а затем достигая плодородного слоя почвы под садами и огородами. Но вернёмся непосредственно к нашему двору. Крепкий однодворец по фамилии Канавец, дед моей одноклассницы Гали, впоследствии стал самым старым долгожителем, которому город устроил 100 летний юбилей тогда, когда ему (городу) и самому-то было около семидесяти! И если ограда домика Гриши сумасшедшего представляла из себя одно название да ещё с пропущенными буквами, то ограде домика Канавца могло бы позавидовать любое режимное учреждение. Над ровным высоким забором он натянул звонкие струны колючей проволоки, которые можно было рассмотреть на свободном пространстве между двумя или тремя дополнительными сараями и сплошной стеной законных сараев, дверьми смотрящими на задние выходы из подъездов. Надо признать, что эта колючая проволока действительно больше походила на струны, настолько сами колючки выглядели аккуратными и безобидными. Но в том, что это настоящая колючая проволока могли убедиться ребята постарше, которые постоянно воевали за мячи, случайно попадающие во двор этого замечательного хозяина, народного умельца, мастера на все руки! Играя в мяч, мы осторожничали, старались, чтобы мяч не попадал в лапы добряка-Прокруста, ложа у которого не было, но зато были великолепные блестящие остро наточенные вилы, ничем не уступающие трезубцу Посейдона. Кстати, борода его также была не хуже Посейдоновой! Но мячи всё равно время от времени улетали «на деревню дедушке», и всякий раз начиналась очередная долгая история. Никогда мяч просто так не отдавался. Без ругани, решительных рискованных военных действий, затем окопного противостояния. В конце концов, выбирался парламентёр, который бил челом, извинялся и обещал впредь не допускать промахов. Он официально получал мяч с угрозами в следующий раз проткнуть мяч своими знаменитыми блестящими вилами, наточенными, как опасные медицинские инструменты! Ну, а с Гришей сумасшедшим не было никаких проблем в этом смысле. Он жил в своей развалюхе свободным городским жителем без всяких удобств. Растительность в виде бурьяна, пырея, репейника была густой, и он мог со двора двинуть в любую сторону, поскольку лазы в прорехах были везде. Из дома всегда выходил с увесистой палкой в сопровождении верной серой овчарки, хитрющей и вороватой сверх прочих имеющихся достоинств. Портрет его в целом, который смутно представляю, мне теперь не описать, хотя по-отдельности вспоминаются многие детали. Он был выше среднего роста, костлявым и сутулым, носил всегда тёмную мешковатую одежду; с полуинтеллигентским отчаянием выглядеть прилично он хватался за соломинку, если не удавку в виде замызганного галстука на рубашке неопределённого серого цвета, которую считал, по-видимому, белой. Имел засаленные клочковатые тёмные волосы, большие уши на продолговатом лице с заострённым подбородком. Но в глаза, прежде всего, бросались длинная шея с выступающим далеко подрагивающим кадыком, маленькие чёрные глазки, бегающие, как тараканы за толстыми стёклами круглых очков в роговой оправе. Поскольку шея и лицо были постоянно оклеены полосками окровавленной бумаги нос, возможно, длинный тонкий нос не без горбинки с раздутыми ноздрями и приподнятыми хищными крыльями каким-то невероятным образом выпадал из поля зрения. Некоторые его называли Гришей ненормальным, но это не меняло сути дела. Все знали, что он «того» и имеет на этот счёт свидетельство. Этот «одинокий несчастный больной человек», говоря словами сердобольной мамы, давно исчез из города вместе со своей собакой. Возможно, не выдержал несправедливости и гонений. Его боялись и издевались над ним. Дразнились мальчишки и даже особенно дерзкие девчонки. Перешёптывались, указывая на него пальцами, добропорядочные обыватели, так называемые, умные взрослые люди. В тёмное время суток подростки и подвыпившие парни швыряли камни в его развалюху, выламывали доски из подобия тротуара и планки из остатков ограды. А я, вспоминая эпизоды, связанные с дядей Гришей, думаю о том, как моментально объединяются заурядные люди в отношении своём к везучим и невезучим, не говоря уже о здоровых и богатых и бедных и ущербных. Как они преследуют уже преследуемого, как уважают прославляемых победителей, к которым испытывают жгучую зависть и ревность. В первых проблесках сознания мне это было не под силу не только понять, но даже как-то оценить. Кому мешал дядя Гриша? Кому перешёл дорогу? У кого взял в долг и не отдал? Между тем, моя старшая сестра была просто уверена, что его дом был набит хорошими книгами, в которых он находил всё то, чего ему так недоставало в жизни. Он убеждал её читать как можно больше! И она запомнила его умудрённым начитанным человеком, легко поверив чьим-то рассказам о книгах внутри хибарки! А где эти все хорошие добрые честные и способные люди, выросшие из мальчишек и девчонок, девушек и парней, отпрысков взрослых умных родителей? Их нет, они унесены ветром и рассосались во времени. Они творили, не ведая, не помня о себе, своём предназначении, забыв всё, чем жили. Они были никем и по справедливости перешли в полное ничто. Дядя Гриша раскрылся для меня совершенно по-новому. Во-первых, отношение к нему было моим первым нравственным опытом, во-вторых, благодаря ему, я пристальней вглядывался в так называемых неблагополучных людей и находил в их жизни много такого, чего не сыщешь в извечной, отягощённой завистью и ревностью, безысходной толпе. Толпе, преследующей одиноких больных и ущербных индивидуумов, каждый из которых впоследствии оказывался сильнее людской своры. Ибо ещё позднее убедился, как уничтожает в людях последние человеческие проблески и отголоски выбранная ими жертва.