Жди меня завтра и всегда

          Ни одна из них не заслуживала моего внимания. Их было слишком много  - одинаковых, незапоминающихся, с широкими дежурными улыбками, в разноцветных купальниках, донельзя открывающих приятные и не совсем телеса, всегда радостных, довольных полным отсутствием забот и какой бы то ни было мыслительной деятельности.

          Это была та монотонно-пестрая часть моря, которую я не люблю. Я редко смотрю туда, это, кажется, у людей называется пляжем. Я люблю другое море – живое, всегда разное, характерное, думающее, прекрасное в своем разнообразии оттенков и настроений, в своей неукротимой воле, в своем величавом спокойствии, в своей непередаваемой нежности.

          Я большой резиновый красный бакен. Цепь с якорем не дает уплыть мне далеко, но я могу качаться на волнах в штормовую погоду, любоваться морем, игрой оттенков его цвета, следить за косяками рыб, за прибиваемыми волной медузами, за кораблями, которые иногда появляются далеко на горизонте. Это моя стихия, моя жизнь, и  хоть я и привязан ко дну, я свободен в своей привязанности, в своем всегдашнем постоянстве, в своем бесконечном наслаждении, в своей любви к морю.

          Некоторые безумные человечки, разгоряченные палящим солнцем и собственными неуемными амбициями, обязательно хотят доплыть до меня. Мне смешно    -  какой в этом прок? Что этим можно доказать самому себе? Я всегда лукавлю с ними, стараясь отплыть чуть в сторону. Многие, не доплыв, сразу поворачивают обратно. Не пойму – что это для них? Личный рекорд? Самоутверждение? Один усатый качок всегда больно бьет меня в бок, я стараюсь в ответ толкнуть его, но он тут же поворачивается и плывет к берегу.
 
          Тщеславные мамаши  поучают своих чад: «Следи за дыханием! Плавно входи головой в воду! Меньше брызг!» Некоторые пенсионеры просто проплывают мимо, сплетничая и не обращая на меня никакого внимания.

          Смешно, в самом деле! Женщины бальзаковского возраста, зная наверняка, что я увернусь от них, наловчились хватать меня за причинное место – так я называю кольцо, которое соединяет меня с якорной цепью. Понимают, что только так и можно меня  удержать. Но ведь ненадолго!  Надоедает, в первую очередь, им самим. Разве можно удержать кого-то, держась за подсознательное, за природные инстинкты?

           Ее я заметил не сразу. Что разглядишь в воде? Чуть более, чем у остальных, покатые плечи. Да всегда кокетливая шляпка, защищающая от солнца и позволяющая любоваться цветом морской волны. Видно было, что пловчиха она не сильная и ей нужен отдых.  «Сейчас и эта схватит, как все, чтоб я какое-то время не убежал», - подумал я. Но она и не пыталась привязать меня к себе, лишь широко расставила руки и крепко обняла. Такого я не ожидал, такого не было никогда. Не составило особого труда вырваться из ее объятий, я отскочил далеко в сторону, заставив ее искать равновесие в воде.

           Она уже и сама поняла, что силой меня не удержать. Теперь она подплывала осторожно и, не нарушая спокойствия воды, нежно обнимала меня, едва прикасаясь. Иногда она прижималась ко мне щекой. Я замирал от счастья. Отдохнув, она плыла обратно.

           Так было три дня. Это был необыкновенный, нежнейший роман, который я не забуду до конца своих дней.

           Потом четыре дня на море был сильнейший шторм. Казалось, я обезумел вместе с неистовствующим морем. Я потерял смысл жизни. Море, столь величественное, прекрасное раньше даже в бурю, теперь не радовало, а лишь терзало меня, то высоко подбрасывая, будто никчемную игрушку в руках великана, то погружая в самую пучину, окатывая бесконечностью безысходных солено-горьких слез. Я потерял всякую надежду. Что могу я, прикованный цепью обстоятельств, против разбушевавшейся стихии жизни? Только смириться, ждать, молиться. И еще помнить.

           На пятый день, когда море, устав от своей необъяснимой ярости, едва затихло и солнечные лучи еще лишь  пробивались сквозь закрывающие их горы, я увидел ее, плывущую ко мне. Сердце мое возликовало! Да-да, не смейтесь, и у резинового бакена, прикованного к морскому дну, бывает сердце! Не каждый только может его увидеть. Да это и необязательно – видеть, главное – почувствовать. А может, даже понять. Или полюбить! Но это уж совсем смело и из области фантастики.

           Она, моя любовь, теперь я знал это точно, подплыла, отмахнулась рукой от двух бестолковых, киселеобразных медуз, не успевших убраться после шторма, обняла меня нежно-нежно, крепко, однако, держа меня и прижавшись ко мне всем телом. Но мне уже не хотелось ни кокетничать, ни отскакивать. Все еще держа меня в своих объятиях, она прошептала: «Жди меня завтра и всегда».  И поплыла к берегу, не оборачиваясь.
 
            Что я мог сказать? Я – резиновый красный бакен? Даже имеющие сердце бакены не умеют разговаривать. Я только кивал ей вслед головой, рвался что было сил с удерживающего меня якоря и незаметно смывал морской водой то ли слезы, то ли капли вчерашнего шторма.

            Где ты сейчас, мечта моя? Я помню прикосновение твоих рук, твоей щеки и мое нежелание увернуться, как от других, помню твою нежность и твой шепот: «Жди меня завтра и всегда».

            Я свободен. Я наслаждаюсь морем. Я любуюсь им в любую погоду, находя в его красках все новые оттенки. Замечаю я, конечно, и пляжных человечков, домогающихся меня и раскачивающихся на моей цепи. Но люблю и помню я только тебя, как ты и просила, моя единственная любовь, надежда моя и мое открытие: «Жди меня завтра и всегда». И я жду. Сегодня, завтра и всегда.