У меня была собака

                У меня была собака.

                У меня была собака. Крупный кобель, почти лайка. Экстерьер портили уши. Нет, они не висели, а стояли торчком, как у настоящей лайки, но самые кончики ушей загибались вниз. Зато, какой был хвост! Толстый, пушистый, кренделем свисающий на правую сторону туловища. Голос был чистый и звонкий. Окрас у пса был такой: верх головы, шея и спина сверху тёмно-серого цвета; бока, шея, внешняя сторона лап – светло-серые; горло, грудь, живот и внутренние поверхности лап – грязновато-белые.  Подарили мне его под видом западно-сибирской лайки, и изъян стал заметен лишь к концу первого года жизни. Маленькая  дочь сразу назвала его  Бухтаром, и эта кличка осталась на всю жизнь. Новому члену семьи построили обширный вольр, две стороны которого были дощатые, а две -- затянуты сеткой рабица. Внутри соорудили будку с душистым сеном вместо подстилки.
                На втором году жизни я стал брать Бухтара с собой в лес. В начале, как и все прочие молодые собаки, он бестолково носился между деревьями, гонялся за птицами и бабочками, раскапывал трухлявые пни и мышиные норки, и никогда не убегал далеко от хозяина. Но постепенно его движения становились всё более осмысленными. Мелкие птички перестали его интересовать, только при взлёте с земли дрозда он вскидывал голову и на секунду замирал, смотрел на меня и, виляя хвостом, бежал дальше. Однажды у меня на глазах поднял с лёжки зайца и с визгом бросился в погоню, но быстро потерял и вернулся с виноватым видом, опустив хвост. Впервые он подал голос и облаял бурундука, загнав его на невысокий куст черёмухи. Я тогда похвалил его, погладил по голове и угостил конфеткой. Сладкое он любил. После этого он активно начал разыскивать бурундуков, загонять их на кусты, деревья и облаивать. Причём действовал правильно: никогда не бросался на дерево, не царапал ствол, а сидел в стороне, отрывисто гавкал, и не спускал глаз со зверька. Я его всячески поощрял. И всё-таки я считал, что главную роль в этом сыграла наследственность. Ведь ни одна собака  не стала бы самостоятельно, без охотничьих навыков, действовать подобным образом.
                Начался сезон охоты. Я постоянно брал  Бухтара с собой, хотя по-началу он порой больше мешал. Надо сказать, что моей любимой охотой была охота на рябчиков с манком. Пёс прибегал на свист манка, и крутился возле ног, отпугивая подлетающих рябчиков. Но чаще он бежал на свист рябчика и угонял его, сам того не желая. К моей радости Бухтар быстро сообразил, что делает что-то не так и перестал обращать внимание на свист. А может быть это произошло от того, что когда он прибегал ко мне на манок, я приказывал ему лежать. Некоторые команды собака выполняла неукоснительно, в том числе и эту. Представляю, как же трудно молодому псу лежать, когда вокруг было столько интересного, столько соблазнов! Однажды мы подняли глухаря, но я даже не успел выстрелить, так быстро он скрылся за деревьями. Бухтар бросился за ним. Через пару минут я услышал его лай, в той стороне, куда улетела птица. И лаял он как-то по-особому. Я не поверил, что пёс облаивает именно глухаря, но с большей осторожностью двинулся на голос. Какое же было удивление, когда я увидел мою собаку, сидящую под толстой, кудрявой сосной на краю противоположной стороны поляны. А высоко над ним по толстому сучку ходил матёрый глухарище, смотрел вниз вытянув шею, топорщил бороду и изредка керкал. До сосны было метров шестьдесят. Из-за поляны подкрасться ближе я не мог и рискнул стрелять отсюда. Перезарядил ружьё мелкой картечью и выстрелил. Глухарь на секунду замер, и ломая ветви повалился вниз. Бухтар принялся было его трепать, но рот быстро наполнился перьями, и он бросил это занятие. Я поднял и осмотрел птицу. Единственная картечина попала в шею, раздробив позвонок. Я угостил пса конфетой. После этого случая Бухтар самостоятельно разыскивал птичьи наброды, поднимал птицу на крыло, усаживал на дереве, и облаивая, поджидал меня. Но добычу он трепал только в том случае, если она шевелилась. За осень я взял из-под него шесть глухарей и двух косачей. Пытался он облаивать и рябчиков, садил их на дерево, но те не выдерживали лая и улетали.
                Очередной дичью, которой Бухтар заинтересовался, был колонок. Ещё по чернотропу он загнал зверька на невысокую берёзку и облаял. Когда я подошёл, колонок абсолютно не обратил на меня никакого внимания. Он сидел на нижней ветке, скалился, злобно чирикал и верещал на собаку. Впервые я увидел, как пёс метался под деревом. Стрелять колонка я не стал, так как он ещё не перелинял и был в летнем одеянии: тёмно-коричневые спина и бока, белый низ. Но собаку всё-таки приласкал и дал конфету. После этого пёс долго непонимающе шёл за мной, опустив хвост. После выпадения снега Бухтар активнее начал преследовать колонков. Я добыл из-под него несколько уже совершенно рыжих зверьков. Но колонки намного чаще прятались от собаки не на дереве, а в норках, кучах хвороста или различных пустотах между корнями. Если кучу хвороста ещё можно было разобрать, то норку копать было нечем. Я поступал проще: топориком расширял входное отверстие и устанавливал капкан. Через день-два возвращался сюда, снимал капкан и забирал добычу. Как правило, колонкам редко удавалось обойти настороженный капкан.
               Однажды Бухтар увязался по следу куницы. Через некоторое время я различил еле слышный лай, который постепенно перемещался в мою сторону. Я пошёл навстречу и вскоре заметил собаку. Она шла, высоко подняв голову, и изредка взлаивала. Иногда с деревьев над ней сыпался снег. Куница шла верхом, перепрыгивая с дерева на дерево. Увидев меня, она спряталась в сосновой кроне, растянувшись на толстом сучке, и плотно к нему прижалась, но дробь её нашла.
               Самой плохой чертой в поведении собаки в лесу было то, что она часто скалывалась на заячий след, особенно по утрам, когда след был ещё свежим. Зайца пёс гнал без голоса и поэтому я порой даже не знал, чем он в настоящее время занят. Я добыл двух зайцев, выбежавших на меня ещё по чернотропу, думая, что их кто-то случайно подшумел и согнал с лёжки. И только по снегу сообразил, что это дело моего Бухтара, когда он выбежал по следу убитого зайца. Я прошёл в пяту около сотни метров, и тогда стало ясно, почему пёс иногда долго не появляется на глаза: он гонял зайцев где-то в стороне, а я не пересекая их следы об этом не догадывался. Я пытался отучить его от этой вредной привычки, но так и не добился успеха.
                К середине декабря навалило столько снега, что мне пришлось встать на лыжи, а собака стала быстро уставать. Совместные походы прекратились. Пёс затосковал, и долго скулил, когда я уходил с ружьём из дома.

                Продолжение следует.