Последня пятница октября

Это была последняя пятница октября. Легкий мороз проникал в дом через открытые форточки и добавлял коже мурашек. В воздухе висела тоскливая тишина.

Они стояли друг напротив друга и молчали. Им больше нечего было сказать.
Девять лет жизни мелькали перед глазами, тенями проносясь по выцветшим персиковым обоям.

Девять лет, три месяца и двадцать два дня. Именно столько времени прошло с тех пор, как они познакомились.

Забавный случай. Она спешила на занятия в институт, а он бежал на подработку в салон сотовой связи. Он был голоден после учебы, а у нее в руках был хот-дог. Горячий, из ларька напротив студенческой остановки. С горчицей. Он точно помнил, потому что капля острого соуса опасно свисала с булочки. Он остановился и завороженно смотрел. Нет, не на хот-дог, хотя она тогда подумала именно так. Он смотрел, как ее чудесные синие глаза жмурятся от удовольствия, пока зубы проникают сквозь толщу хлеба и приправ к горячей сосиске.

Увидев такое сейчас, он бы сказал: «Хватит жрать, и так не фея». Да, так бы и сказал. Еще вчера. Но не девять лет, три месяца и двадцать два дня назад. 
Тогда он встал, как вкопанный, и странным отсутствующим голосом произнес всего одно слово: «Восхитительно». Она тоже встала. Горчица сорвалась и капнула на белую блузку.

Потом они много смеялись, вспоминая ту встречу. Он – над тем, с каким аппетитом порядочная девушка может вгрызаться в сосиску, она – над тем, в какой восторг приводит мужчину еда. Смешно, но никто из их друзей не верил, что все было именно так. Честно говоря, сейчас они и сами в это не поверили бы.

Девять лет, три месяца, двадцать два дня и двое детей. Два сына. Сейчас они были у бабушки: мама с папой решили устроить романтический вечер, побыть вдвоем…

- Я соберу твои вещи, - бесстрастно произнесла она, прервав их безмолвное противостояние.

Он онемел. Неужели честность в этом мире совсем ничего не значит? Он думал, она оценит его шаг. Он хотел объяснить, начать сначала, перестать врать.

Она сама спросила его! В лоб. Ее синие глаза, такие же красивые, как и в день знакомства, горели каким-то неистовством. Как будто она уже сотни раз задавала этот вопрос самой себе, отчаянно жаждала и панически боялась узнать ответ.

- Да, я изменял тебя.

- Сколько раз? – быстро, на выдохе.

- Три или четыре, - он нахмурил брови, - Количество важно? Я точно не помню.

Мразь, скотина, выродок! В голове носились молнии, ослепляя ее бурной ненавистью. Говорят, ненависть черна. Нет, она белоснежна! Из-за этой сверкающей пелены ничего не различить.

Кроме его лживых, поганых серых глазок.

В тот летний день на остановке она заворожено смотрела, как его губы произносят «восхитительно». Это покорило ее. Следом она поймала его взгляд – глаза показались ей живыми, подвижными, обаятельными. «Актер!» - с восторгом подумала она.

Ха. Гастролер.

Сердце беспокоила тоскливая резь. Так бывало, когда кто-то из сыновей гулял далеко от дома.
 
Девять лет, три месяца, двадцать два дня, двое детей. Три или четыре измены. Он даже не помнит точно.

В шкафу, как всегда, бардак. Она педантично отделяла его вещи от своих, сохраняя поражавшее их обоих спокойствие.

Подрагивая от холода, он наблюдал, как жена складывает его рубашки в большую дорожную сумку. Да, он был слишком груб с ней в последние месяцы. Может, если бы не был, то сейчас они нежились бы в постели, а не разводились. Секс примирения всегда ему нравился.

Он был уверен, что изменять – естественно для мужчины. Все его друзья, коллеги, знакомые ходили налево и говорили об этом как о съеденном на завтрак круассане. «Да, я выпил кофе с шоколадным круассаном». «Да, я вчера был с Ленкой, поэтому поздно пришел домой, и моя бесилась». То, что она думает иначе – ее женская проблема, заблуждение, романтизм. Это не сможет перечеркнуть девять лет счастливого брака. Она не захочет оставить детей без отца. Ему что, придется видеться с ними по выходным, или как там это делается?

Она бросила в сумку последнюю рубашку и метнула взгляд на мужа. Жалкая, съежившаяся фигура посреди комнаты, такой пустой и нереальной. Он стоял у дивана, на котором они столько раз ели пиццу и смотрели очередное глупое кино. Он всегда доверял ей выбор фильма, и она всегда находила какую-то ерунду. Но он не ругался; смотрел и смеялся, обняв жену за давно переставшую быть тонкой талию.

Ей показалось, что его трясет. Он опустил глаза в пол, сжал кулаки, плечи странно подрагивали. Плачет? Нет. Облокотился на ручку дивана. Того, что вечно был в крошках от пиццы. Где они в последнее время так редко занимались любовью.

Он почувствовал ее взгляд и поднял голову. Ее синие глаза горели; ему показалось, они сияют совсем как тогда, в июле, в день их удивительной встречи.

- Милая, - хрипло прошептал он вне себя от волнения. Вот оно! Сейчас она заплачет, кинется ему на шею, а он сожмет ее в объятиях сильно-сильно. Они проговорят всю ночь, а утром он возьмет выходной – нет, отпуск! – чтобы не отрываться от нее ни на час. Сейчас, еще секунду…

- Выметайся, - бросила она, толкнув носком босой ноги собранную сумку. Слово эхом отскочило от пола и вылетело в морозную октябрьскую ночь.

Девять лет, три месяца и двадцать два дня.

Октябрь в этом году выдался особенно холодным.