Выбор народа

                Выбор народа

Ранним утром, а именно где-то около половины двенадцатого, знаменитая московская актриса Тамара Гундосова пила свой кофе без сахара из маленькой чашечки на кухне. “Динь-динь”   раздался звонок в дверь. Ее любимая французская болонка Тото с лаем, похожим на перезвон колокольчиков, бросилась к двери.   Кто там? - спросила актриса и приоткрыла дверь, сдерживая ее цепочкой. В коридоре стоял он, начинающий уже стареть, молодой человек высокого роста в пальтишке на рыбьем меху и летних ботинках, несмотря на раннюю зиму, начавшуюся уже в конце октября. Пришелец выпалил заранее приготовленную фразу:   Я к вам, Тамара Васильевна, по делу, а не как поклонник, хотя конечно я безусловно Ваш поклонник, как и все культурные и цивилизованные люди России, знающие вас по произведениям театра и кино. Я из провинции от известной Вам парти.   Надо сказать, что Тамара Васильевна серьезно согрешила перед своей душой и совестью, дав согласие, чтобы ее фамилию поставили третьей в партийном  списке. Ей не нравилась роль “свадебного генерала” для приманивания дополнительных голосов. Она не любила пустословие и словоблудие лидеров, к тому же она совершенно ничего не понимала в политике. Да и не представляла себе, что она вообще сможет делать в какой-то там Думе, где нужно принимать какие-то решения, нажимать на какие-то кнопки и заниматься еще Бог знает чем вдали от любимого искусства. Однако ей категорически сказали:   Если не Вы, то кто же, - и напомнили, что российское искусство - это авангард,да вообще про свой благотворительны фонд не стоит забывать. Так она согласилась, да еще и в клипе снялась.
Гундосова впустила молодого стареющего человека. Он решительно прошел на кухню с огромным чемоданом, со словами:   Я только что с поезда, устал, замерз безумно.   Он допил остатки кофе прямо из кофейника и решительно открыл чемодан. Из него выпали газеты, журналы, вырезки, выписки, амбарные тетради, пачки мелким почерком исписанных листков. Актриса с удивлением смотрела на пришедшего. Тот представился:   Я русский интеллигент, старейший демократ Самары, Дмитрий Козлодоев. Вот здесь в чемодане мои статьи, очерки, зарисовки, листовки, плакаты, шаржи. Вот пачка коммунистических газет, которые на меня клеветали. А вот журналы, издававшиеся большевистскими шакалами, где требуют выслать меня за пределы Родины.   На последнем слове голос у него задрожал, как будто он проглотил ложку горчицы.   Суть дела такова. Вы стоите третьей в Федеральном списке, я - четыреста двадцатым. Мы с Вами меняемся тет-а-тет, но держим это в тайне, так сказать маленький междусобойчик. Потом, когда выборы состоятся, и Ваша фамилия соберет миллионы поклонников от моря до моря, мы и представим официальный документ, что я на Вашем месте, а Вы на моем. И не спорьте, Тамара Васильевна, это нужно сделать для российской демократии, для будущего наших детей...   Из гостя лился поток слов, фраз и выражений. Он не замечал, как лицо известной актрисы стало менять свое выражение. Ее легкая улыбка, напоминавшая чем-то восход солнца над Замоскворечьем, начала затягиваться тучками сомнений, облачками удивления и туманом негодования. Все это выразилось в том, что Гундосова решительно прервала словоизлияния, заявив:   Идите к черту. Меня просили поставить свою кандидатуру уважаемые люди страны, и только они могут меня о чем-то просить, а Вас я не знаю и знать не хочу! Так что забирайте свой чемодан с пыльной макулатурой и отчаливайте, куда хотите.   Голубушка,   закричал гость и упал на колени,   матушка, простите за дерзость.   Он стал целовать полы ее халата из легкого розового арабского шелка. Болонка взвизгнула и вцепилась в щиколотку нахала. Однако демократ морально был готов ко всему, к побоям, обливанию кипятком, к скручиванию рук и выбрасыванию вниз по лестнице без лифта.   Ах, вот вы как, - сказала актриса, - Сейчас вызову  полицию и позвоню руководству партии и расскажу о вашем поведении. Наглость какая!   Тамара Васильевна рванулась к телефону. Демократ как толстый тюлень поскакал за ней, не вставая с колен:   Не погубите. Я страдалец за идею. Меня при Горбачеве травили газом, когда разгоняли демонстрацию. Про меня говорило радио Свобода, меня гнобили еще в университете за свободомыслие.   Хорошо, - сказала актриса, - я никуда не позвоню и никому ни о чем не скажу, только убирайтесь вон. Дверь открыта.   Демократ заплакал, стекла очков его запотели. Огромные руки, с нестрижеными ногтями, судорожно стали скрести паркетный пол. Он безудержно рыдал, иногда краем глаза поглядывая на московскую знаменитость. Та перешагнула через него, достала из аптечки валерьянку, разбавила ее водой и залпом выпила. Она уже проклинала тот день, когда ее все-таки уговорили войти в избирательный список.   Уходите, я больше не могу, у меня сегодня премьера.   Демократ устало поднялся, долго стряхивал пыль с колен и, выходя заявил:   Я повешусь здесь, сейчас, на ваших перилах и записочку оставлю: “Прошу винить в смерти моей   Лауреата Ленинской премии актрису...”. Но вы еще меня узнаете.   Дверь за ним захлопнулась. Женщина подумала, а вдруг и вправду повесится этот сумасшедший, потом грехов не оберешься. Вышла на лестничную клетку. Ее утренний визитер достал откуда-то бутылку портвейна “777” и пил из горла. Увидев ее он сказал:   Это я для храбрости, а бельевая веревка у меня в кармане, а записочку я еще в Самаре написал, так что давайте меняться. Мне надо быть в Думе, а не вам.
Тут по радио пропикало час дня, и жизнерадостный голос российского диктора сообщил, что данная партия не набрала голосов до квоты и выбыла из политической борьбы. Актриса и ее гость облегченно вздохнули. Демократ Дмитрий Козлодоев все-таки огорчился - уплыла московская квартира, высокая депутатская зарплата, льготы, обеды, приемы, выпивка, закуска. Хмыкнув носом, волоча чемодан, он пошел в московскую сосисочную с пивом.
Актриса закрыла дверь зачем-то на все замки, подошла к окну кухни и долго провожала взглядом провинциальную съежившуюся фигуру, перескакивающую в летних ботиночках на платформе через выбоины и ледяные глыбы в сторону ближайшей станции метро. Вот это действительно театр, вот это действительно жизнь, - подумала она.