Снова Распутин

                Снова Распутин

Петюнька был мужик дородный. Представьте себе в век пестицидов и гербицидов мужик двухметровый, косая сажень в плечах, да еще оратор. Да уж, поговорить Петюнька любил. Левую руку закинет за поясницу, а правой взмахнет, откинет в сторону и внушительно басом произнесет:   Россияне, долго ли терпеть будем, смотреть, как они её, нашу родименькую землю, погаными ногами топчут?   Слушатели аж слезами горючими обливались от его речей. Работяги кричали:   Плавкер, Плавкер, что нам делать, как нам жить?   Плавкер числился социал-демократом и мог многому научить, правда вот беда... Он на следующий день ничего не помнил, что говорил вчера, но хоть убей, хотя водки в рот грамма не брал. Товарищи по партии шутили, напевая:   Что-то с памятью моей стало.   Господин Плавкер готовил себя в президенты России, а потому сказал как-то:   Всё, орлы, ухожу на дно, в библиотеку, пора знаний набираться.   Четыре года он не выходил из читальных залов, штудировал философов, начиная от Месопотамии, Древнего Египта и кончая новейшей заумью. Всё чинно, по-порядку. Однажды он сидел в читальном зале, сидел так, сидел и как хлопнет кулаком по столу:   Бесы всё, бесы!   Бедные библиотекарши сбежались. Они все Петюне сочувствовали, а наиболее яростные в своё время безрезультатно пытались затащить его в постель. Мужчина-то видный.   Что такое, что случилось, Петр Сидорович?   А он как медведь встал и молча вышел из зала, оставив на столе несданную литературу. Одна маленькая библиотекарша в очках, посмотрев на его суровую фигуру, тяжелой походкой отбывающую вдаль, пробормотала:   Наверное в Москву пошел! Смотрите, он сзади на Бориса Николаевича похож.   Все ошалели.   И вправду похож,   задискутировали все вокруг.   Большой человек будет Петр Сидорович!
Но Петр Сидорович Плавкер пошел не в столицу нашей родины, а к Троицкому рынку. Прочитав всех философов мира, он понял, что мысль изреченная есть ложь и нужно жить простыми человеческими радостями. Просто Петюня захотел кушать. Его огромный, похожий на доменную печь организм, за четыре года недоеданий и перехватывания кусков изголодался по простой русской пище, а денег не было и не предполагалось. Он подошел к торговке картофелем и сказал:   Бабулька, я странник, во мне нечеловеческая энергия. Я могу превратить в соляной столб любого, короче, отсыпь в портфель килограмма три картофеля, и я свечку за тебя поставлю. А не то, бабка, осерчаю, я взглядом кишки повынимаю. Помоги сирому, убогому русскому человеку.   Бабку прошибло, базарная торговка аж вспотела и высыпала ему в портфель полведра отборного картофеля.   Иди, милый, иди, помолись за меня,   зараболепствовала тетка. Тут подбежал её мужик:   Ты чо, очумела, кому даешь за так. А ты иди работай, бугай, не попрошайничай тут.   Петруня поднял свой кулак, и мужик почувствовал, будто над его головой кувалда.   Да я ж стену рукой прошибаю, да меня ж Господь на землю ниспослал, чтобы очистить род людской от скупердяев и прочей нечисти.   Кувалда стала медленно опускаться на голову мужика. Тот вытащил из кармана кошелек, туго набитый  тыщами, и сунул в кувалду:   Прости, я того, я этого, по нужде мне надо,   и исчез. Петюня отдал торговке кошелёк:   Лишнего не беру,   и сурово удалился. Он понял, что не зря четыре года штудировал древних мыслителей.   Теперь у меня весь мир в кулаке,  подумал Плавкер.
Бывшие товарищи по партии и по сей день могут видеть Петюню  у Покровского собора, собирающего милостыню в праздник. Вокруг него – бродяги, бомжи, алкоголики.Вещун кричит: «Москва место похабное стало.Там панки кошачий бунт устроили. А все космонавты виноваты. Якобы они на небо летают.А там стеклянный купол, и звезды- фонарики ангелы зажигают. Бог разве пустит туда грешные тела. А реактивные самолеты туда-сюда. Вдруг они с Богородицей столкнутся, что тогда будет... Война. Я мужики и телевизор выбросил прямо в окно.Там бесы англицкому языку учили,от которого кастрюли скрючиваются и полное несварение желудка. А еще драконов за динозавров выдают, кости по музеям выставили. Удумали,что земле миллиарды лет.Вот страсти-то.Нам православную власть надо устанавливать.»  По вечерам он смывает грехи в Волге под Некрасовским спуском. Дождь, холод, снег ему нипочем. Залезая в окоченелую воду, он приговаривает:   Гноись тело, гноись, выходи из меня грехи тяжкие. Вот очищусь и в Москву пойду,  президенту помогать буду.  Россию спасать надыть. Без меня вертикаль не устоит и единство разлетится.