Потомки горчицы

                Потомки горчицы

Их было человек 15. Восьмую просеку они заполнили до отказа, то есть просто всю. Казалось, они впитали весь ее воздух, втянули в себя всю ее землю, охватили собой деревья, асфальт, уличные фонари, даже Волга и песчаный пляж были их, полностью и до конца. Они врывались туда не на “Мерседесах”, а на четырех стареньких “Жигуленках”, потрепанных, измызганных и начинали гулять. Рекой лились шампанское, пиво, водка, вино, коньяк. Недопитые бутылки разбивались об асфальт. Море закуски перемалывалось, разбрасывалось, шло настоящее гульбище. Ребятам было лет по двадцать, и они искали подвигов, стремились геройски проявлять себя хоть в чем-то. Спортивные, стройные, подтянутые, они демонстрировали друг другу удаль молодецкую, лихую задорность и в пьянке, и в силе. Молодые девчата обходили стороной компанию, но с каждым днем это становилось все труднее. Рекетиры, что держали в руках всю поляну Фрунзе, хотели любви и почитания. Каждый представлял себя то киногероем из ковбойских боевиков, то звездой эстрады. Они курили лучшие сигареты, небрежно вытаскивали огромные пачки денег и говорили:   Девки, идемте гулять, оплатим все.   И с тонким придыханием уточняли:   Любой женский каприз нам по карману. Эй, красавица, как тебя зовут,   и хватали ускользавшую девчонку за руку.   Лена, Наташа, Света, Оля, как там тебя, дай телефончик.   Иногда в их толпу кто-то влетал с криком:   У Петьки сегодня день рождения, пьем за его счет. Эй там, в киоске, разливай. Снимем “бабки” с Петьки.   В самый разгар гулянки подруливал на “шестерке” сам Петька, пьяный и бородатый. Мощь гулянки возрастала. Он орал:   Братва, гуляем за доллары,   и махал пачкой “зеленых”. А поодаль на пляже жались дачники, напоминая чем-то поговорку на “чужом пиру - похмелье”. Толстые, дородные мамаши говорили своим детям:   Не сметь туда глядеть, идите лучше купаться.   А дети что, они украдкой подглядывали, как пьяные дяди щупают тетенек и глотают из горла шипучее шампанское.
Насмотревшись на все это, они начинали играть в “МММ”, ведь строить песочные замки нынче не модно. С ума можно сойти от зрелища, когда дошкольники разговаривают между собой:   Ты будешь Ленька Голубков, ты - его брат Иван, ты - Мавроди, а мы - вкладчики. Бей Леньку, бей Ваньку - жулики!   Ленька всхлипывает:   А я чо, я только по телеку снимался, это все Мавродий. Его бейте.   И тогда кто-нибудь из мальчуганов сурово отвечал:   Мавродия нельзя, он крутой. Вот.   И это во-о звучало настолько уважительно, что казалось на мгновение замирала Волга, застывал ветер и останавливалось в своем огненном порыве солнце. И только у киосков молодцы, которым было все нипочем, кричали:   Венька, еще водяры. Сегодня наедем на Ахмета, он все оплатит.
Однако крутыми на восьмой просеке были не одни они. В сторонке стояли “БМВ”, “Мерседесы”. Бритоголовые ребятишки с тяжелыми золотыми цепями, напоминавшими средневековые вериги, слегка косолапясь, проходили мимо ватаги к Волге. И как-то так случилось однажды, что Венька, не самый главный из братвы, не самый крепкий, схватил одного из тех, проходивших, за золотую цепь:   Стой, паренек.   Он сам и не понял, зачем он это сделал. Вот так же наверное и щука хватает блесну, не задумываясь, цоп   и на крючке. Но Венька на крючке не оказался, цепь в его руках поддалась, разорвалась и слетела с шеи прохожего. Тот внимательно оглядел компанию, развернулся, молча сел в “Мерседес” и отбыл.   Ну, Венька, ты герой, - сказали кореша. Цепь они даже не подобрали с земли, а о случившемся тут же забыли, будто ветер пролетел, сорвал листья, сбил с ветки яблоки и все.
Дня через три, когда вся компания была в сборе и отмечала очередной праздник, а ведь вся наша жизнь - праздник, на площадке возле Набережной остановились две иномарки. Был вечер, садилось солнце. Теплый август дарил последние пляжные дни. Из иномарок вышло человек десять. Они были в спортивных костюмах, в руках - у кого пистолеты, у кого гранаты. Возглавлял команду парень лет тридцати, невысокого роста, бритый наголо, плечистый и крепкий. Он держал в руках автомат. Нет это не правда, автомат был как бы продолжением его рук и чувствовалось, что он есть лишь продолжение его тела. Ребята, отмечавшие очередной праздник, как-то сами собой успокоились, замолчали, просто застыли. Тишина зависла над всем пляжем, казалось она прорвалась откуда-то из вечности, из космоса. Среди тех, что вышли из иномарок, оказался и тот, с которого недавно сорвали цепь. Он подошел к толпе медленно, не то чтобы подошел, подплыл, почти не касаясь ногами земли, почти как святой Моисей, переходивший Мертвое море. Он пометил крестиком грудь Веньки и еще двоих, которые особенно весело тогда смеялись при виде порванной цепи. При этом мелок он держал как-то по-ученически, будто в первом классе был вызван к доске решать задачу X+Y = Z. Но это был не первый класс. Самый главный, что с автоматом, посмотрел на компанию исподлобья и как бы проткнул глазами всех, чья грудь была помечена крестом. Затем, отведя автомат чуть в сторону, он поднял правую руку до уровня глаз, чуть вытянул ее и поманил указательным пальцем как бы всех. Компания не шелохнулась. Он снова поманил пальцем, и тогда дачные молодцы подтолкнули помеченных. Те выдвинулись вперед, их подтолкнули еще. И вот они уже отделились от толпы. Тогда бритоголовый указал им рукой в сторону дерева, огромного старого осокоря, что рос здесь с незапамятных времен. Троица пошла к нему, слегка подогнув колени, будто они были все опутаны кандалами или вдруг сила тяжести неожиданно неизмеримо возросла. Вот они уже около осокоря. Венька всхлипнул и из его штанов пролилась на песок прозрачная, теплая жидкость. Команда, что вышла из иномарок, тихо хохотнула. Главарь повернул к ним ладонь:   Ша, здесь не смеются.   Мгновение, и полоснула автоматная очередь. Еще мгновение, и иномарки исчезли, будто их не было. А около огромного дерева в луже крови лежали трое. Тела их искривлялись в судорогах и уже начинали коченеть.
Через сорок дней на этом месте лежали три роскошных букета гладиолусов, а рядом за столиком сидела знакомая компания молодых ребят. Они пили водку, ели шашлыки. Никто не чокался, никто не смеялся. Они впервые узнали, что жизнь не вся состоит из праздников. Говорят, за это право - провести поминки на восьмой просеке, им пришлось выложить  “лимон” тому бритоголовому с автоматом.