Искупление 82. Чаша горечи

http://www.proza.ru/2015/09/19/1577

Завтракать он не стал. Сказал, не глядя на Киру:

– Мне стыдно за вчерашнее. Я… потерял контроль над собой.
– А что дальше? Как дальше будет?
– Не знаю.
– Ты придёшь сегодня домой?
– Не знаю.
– Как рука?
– Нормально, – поморщился Виталий.

Кира внимательно посмотрела на него, уголки губ дрогнули в виноватой улыбке.

– Прости и меня за истерику.

Значит, она должна сделать тот шаг, который всё решит? Да, избавить от этого Виталия будет честно. Что ж… Чего, в самом деле, мучить друг друга? Глебов – максималист, привык жить по большому счёту. Давно, чуть ли ни в первые дни после свадьбы, он сказал, чего не сможет простить – измены. Это было табу, и она его нарушила. Он слишком гордый и самолюбивый, ему непереносима одна только мысль о том, что кто-то посмеётся над ним, обманутым мужем. Даже тогда, когда в своей яростной неприязни к нему, мстя за минуты унижения, она бросала ему самые язвительные, самые злые слова, он терпел от неё всё: оскорбления, обиду… одного не хотел терпеть – насмешку. Насмешка неизменно возвращалась к ней. Даже ей он не позволял смеяться над собой. И теперь Кира понимала, через что в себе не может переступить Глебов. Он никогда не примирится с Кириным предательством. Что ж, она наполнила эту чашу, ей её и пить до дна. Только, похоже, самое горькое – на донышке, и этой горечи она ещё не хлебнула.

Надо непременно всё хорошо продумать, чтобы всё наверняка было, чтобы у Виталия и мысли не возникло, будто она захотела попугать его. И надо быть твёрдой в своём решении, пусть всё случится как можно быстрее…

* * *

– Знаешь, Свет, уеду я куда-нибудь.
– Как это – уедешь?
– Ну как… Нужна, наконец, определённость. Я сейчас похожа на любимую чашку с трещиной – и выбросить рука не поднимается, и пользоваться нельзя. Вот я и помогу определиться.

– Глупости! Вы друг друга без ума любите!
– Оказывается, этого мало, чтобы быть счастливыми, – усмехнулась Кира. – Довольно, хватит нам обоим мучиться. Я виновата, мне поделом. А ему-то за что? Знаешь, он сам про развод думал.

– Врёшь! Он что, сказал тебе об этом?
– Почти.
– А-а, почти! Накрутила себе чёрт-те чего. Образуется у вас, правда, Кирюш. Ну давай, я с ним поговорю.

– Поговори, – снова усмехнулась Кира, – Только ничего это уже не изменит. Лучший выход – исчезнуть мне совсем. Я не нужна ему больше. Если бы не Алёша, он бы и не приходил, он бы сам давно уехал, а Алёшу он разве бросит?

– А ты – бросишь?
– Да, Алёшу я оставлю, – Кирин голос звучал слишком спокойно. – Алёшу оставлю. Иначе Глебов найдёт меня. Он не меня, Алёшу искать будет. Да и не имею я права отнимать их друг у друга.

– И куда бы ты поехала? – напряжённо глядя на Киру, проговорила Света. – К Серёжке?
– Нет, только не к нему, – улыбнулась Кира.

– Перестань! – прошептала Светлана. – Ты хоть слышишь, что говоришь?
– Ой, правда! – Кира провела рукой по лицу. – Я в самом деле скоро спячу. Сижу целыми днями в четырёх стенах, и в голове одно и тоже, день и ночь.

– Тут ещё не до такого додумаешься, – осуждающе проговорила Светка. – И кому оно нужно, твоё самоистязание? На работу тебе надо, Кир. Приходи. Иван Петрович до сих пор надеется, что ты вернёшься.

– На работу? – Кира в раздумье посмотрела на Светлану. – А Алёшу куда? Разве его так сразу устроишь?

– Не смеши меня. Тот же Петрович лоб расшибёт, а пробьёт тебе садик. Слушай, ты давай без раскачки. Сейчас как раз удобно, – пока мы с Татьяной бюллетеним, ты по всем инстанциям и пройдись.

Светлана воодушевилась – ей просто необходимо было убедить Киру, отвлечь её от каких-то совершенно кошмарных мыслей. Она точно, свихнётся, надо вытаскивать её на люди.

– В самом деле, Свет, ты мне хорошую мысль подала.
– Я тебе блестящую мысль подала. Вставай и прямо сейчас отправляйся в институт. Как раз обед кончился, там все на местах.

– Сейчас, да? – Глаза Киры вдруг наполнились слезами.
– Ты чего, подруга? Ну, нервы у тебя… – Света покачала головой. – Подумай сама – чего тянуть? А у Татьяны не инфекционное, ты не переживай.

Кира вздохнула:

– Ладно, пусть так и будет. Алёша, иди сюда! Мне нужно уйти по делам, побудешь у тёти Светы, хорошо?
– Ты скоро придёшь?
– Скоро.
– Я буду с Таней играть.
– Ну, пойдём, проводишь меня.

Теперь предстояло самое страшное – выдержать прощание с сынишкой, не заплакать, не закричать в голос от боли, что рвёт сердце. Остались ли для этого силы – сегодня ей столько их понадобилось.

В прихожей она присела перед малышом, прижала его к себе и, кажется, всем сердцем своим изболевшим почувствовала, какой он маленький, хрупкий и беззащитный, как нуждается в её нежности и любви.

– Прости меня, малыш, – едва выговорила Кира. – Запомни, я тебя люблю.
– Я тебя тоже, мамочка, – тёплыми губами он ткнулся в её щеку.
– Иди! – из последних сил выговорила Кира.
– Приходи скорее! – уже на бегу крикнул Алёша.

Кире показалось – пол уходит из-под ног, и стены валятся на неё. Захлопнув дверь, она прижалась к ней спиной, замычала в ладони от непереносимой боли. Потом, ничего не видя от застилающих глаза слёз, побрела к лестнице, цепляясь за перила, поднялась на площадку последнего этажа и там долго плакала у окна, глотала рыдания, зажимая себе рот.

Чтобы успокоиться, вызвала в памяти холодные глаза Виталия, лицо с такими родными чертами, но ставшее чужим, незнакомым… То, что приходил он к сыну, а она была лишней… И в этом нашла силы, чтобы докончить начатое.
Сердце болит? Пусть, это хорошо, пусть оно совсем разорвётся от боли, глупая, жалостливая пустышка! И это будет ещё малым наказанием за то, что она сделала. И избавлением…

http://www.proza.ru/2015/09/20/82