Не успев родиться

По бронзовому, предзакатному небосводу словно перо кубиста скользила одинокая чайка. Так же грубо и топорно, без намека на малейший эстетизм. В связи с этим ему вспомнилась школьная теорема о двух точках и прямой линии.

Тогда он был совершенно не в ладах с геометрией. Сидел в наушниках, слушал хриплый голос Курта и рисовал в тетради рожицы из диснеевских мультфильмов.   Разумеется, отметка «два» в дневнике была вполне привычным явлением. Констатация факта, аксиома, не требующая доказательств. Он даже не злился, когда, приходя домой, с порога перед ним разворачивался целый букет бранных эпитетов, которыми щедро оперировала мать. Ну, остолоп так остолоп. Зато — вышел из строя серых и скучных пешек, думал он. Затем закрывался в комнате, открывал затертую книжецу Марка Твена и пытался понять, почему Гекльберри Финн, этот расторопный малыш Гек, так тесно сдружился с твердолобым Джимом.

Сейчас, когда вечерний бриз так нежно ласкал его покрытое терпкой щетиной лицо, а шум волн издавал давно полюбившуюся симфонию, он пил свой бадвайзер, курил, и понимал: то славное время   уже никогда не вернуть. Последнее лето детства сопровождалось откровением похлеще евангелиевских бредней. Оказалось, жить в мире взрослых  - занятие не из простых, а каждая детская шалость теперь способна вызвать вполне себе неожиданную реакцию. Вся твоя жизнь - это не что иное, как процесс рождения самого себя, вспоминал он вычитанную из очередной лекции по философии мысль, - мы наверное, рождаемся окончательно к моменту смерти, хотя трагическая участь большинства людей - умереть, не успев родиться.

С этим сложно было не согласиться. Особенно ему. Один, стоит на этом чертовом пирсе, курит, пьет пиво и любуется на убогую, никому ненужную чайку. Увидел в ней родственную душу. Сейчас бы взять так же — и полететь. И неважно, что крылья вместе с юношескими мечтами отрубили еще в четырнадцать, а двумя годами ранее получил свой первый синяк под глазом. Кока-кола, Reebok, перестройка — смысла этих слов он не понимал, но отчего-то становилось до боли приятно на душе, когда произносил их вслух. Тихо, чтобы никто не слышал.

Волны бились о пирс, небосвод рдел все сильнее. А она все летела. Так же прямо и безнадежно, как его жизнь. Минуя правила судоходства, инструкции по маневрированию, без парашюта и аварийного кресла. Безумства храбрых — и хоть ты тресни.

Вдалеке по песку шла длинноволосая девушка в развивающемся на ветру платье. Сначала ему показалось, что она похожа на нее. Со времени их расставания, кажется, минула целая вечность. Из воспоминаний всего и осталось, что вечер, под таким же ванильным небом, на металлической платформе заброшенного крана. Они сидели, свесив вниз ноги, прижавшись к друг другу как можно теснее — он чувствовал тепло ее нежного тела, если бы не законы материи, он бы, наверное, пожелал раствориться в ней, - и смотрели вниз. Она напевала старую английскую песенку, а он целовал ее шею.

Внизу текла необычная, полная надежд и ожиданий жизнь. А они всего лишь были в Раю.

***

Сиреневый дым тонкими струями резал воздух. Он смотрел сквозь него и видел бездну. Ничего не осталось: ни грез, ни любви, ни боли живого человека. Только эта бутылка, полпачки сигарет и чайка. Скоро не станет и ее.
Ремарк писал, что одиночество легче, когда не любишь. Может ли он сказать, что ему легко? Пожалуй, что да.

В такие минуты жалеешь, что под рукой нет того волшебного шара, который всегда подсказывает правильный ответ. Помнишь, как в том фильме, где сумасбродный кудесник Грант дарит его Нилу, и это становится отправной точкой в его невероятных приключениях на трассе 60, неподалеку от Нью-Мексико? Вот такого шара сейчас и вправду не достает. Любопытно, каким бы был ответ на его вопрос. Вопрос, которым он задается без малого уже десять лет…

А чайка улетела. Надеюсь, что хотя бы она умрет, успев родиться как следует...