Рабочее название Непостоянный исход. Глава 2

Глава 2. Куда мы есть?
Мы сидим в том самом баре, где в студенческие годы выступали со своей скиффл-группой. Я и Луковица. По-прежнему неразлучные друзья. Он успел жениться, немного погрустнеть, но не растерять былого задора. Я же, как и тогда свободен от условностей.
Луковица дымит сигаретой, я хоть и не курю, но не имею ничего против. Он слега уже поправился незначительными частицами, поэтому разговорчив, весел и брызжет идеями.
– Помнишь, на прошлой неделе видели рекламу концерта? – пуская дым в сторону от меня, Луковица улыбается.
– Да.
– Сходим?
– Почему бы и нет.
К нам подошел Витя, знакомый Луковицы. Спросил о частицах, есть ли что-нибудь или нет. Луковица уверил его, что завтра принесёт. Витя, довольный такой удачей ушёл вглубь бара.
Среда. Третий день недели, по статистике не самый скучный, но и не самый бодрый для каких-то мероприятий. До выходных ещё несколько дней, самые загрузочные прошли, но, в общем и целом, день как день. Если сегодня мы сходим на концерт и удачно свалим, то можно сказать, неделя даром не пройдёт.
Луковица продолжает отвлечённо болтать. Я сегодня в основном слушаю, лень напрягать язык.
– И вот. Ты представь. Нет, не представляй, просто слушай. Если по серьёзному, то зря на Тито гонят.
Я, потеряв нить предыдущих его словесных излияний, не совсем врубаюсь, при чём здесь Тито.
– При чём здесь Тито?
– Я говорю, просто слушай. Тито, не Тито, не перебивай…
– Ладно, ладно, давай дальше.
– Тито… Так вот, говорю зря на него гонят. Вот сам посуди. В курсе, что Антонов говорил?
– Нет. Про кого? Про Тито?
– Б***ь, при чем здесь Тито?
– Ты сам про него начал, потом про Антонова, я сути не понял, ты сам, кажется, уже не врубаешься.
– Я врубаюсь, а ты перебиваешь. Слушай!
Я вздыхаю и упираюсь взглядом в замызганный столик. Отпечатки пальцем, следы от пива, кофе, вкрапления табачного пепла.
Луковица продолжает вещать, затушив окурок и поджигая новую сигарету.
– Антонов говорил как-то в интервью, что они доставали западные инструменты через югославских музыкантов. Фендеры, ударные установки и всё остальное. Говорил, что югославы были самые модные на тот момент в странах соцлагеря. То есть у них итальянские наряды были, американские инструменты. Представляешь?
Я киваю, скорее отражению в поверхности стола.
– И значит можно сделать вывод, что не так уж и плохо было в Югославии, свобода была, раз инструменты и одежда западная была. Правильно?
– Скорее всего. Да и кто на Тито, по твоему гонит?
– Все! Весь мир!
– Брось. Кому-то есть до него дело?
– Это тебе кажется, что нет дела! А на самом деле, они спят и видят, как бы его оклеветать. Ни столько его, как вообще, лишь бы понаписать книг, наснимать фильмов и пропихивать лживый бред.
Я поднимаю взгляд на Луковицу и вижу в его остекленевших глазах торжество и радость от собственных мыслей.
– Может и так. Какая разница? Пусть снимают, если хотят. Кому надо, он правду так и так узнает.
– Да ты не врубаешься! Они же просто пытаются всё завалить откровенным бредом, чтобы места для правды не осталось. Сечешь? Информационная война! Загрязнение информационного поля и мозгов!
– Хорошо, наверное, так и есть.
– Да не наверное, а ТАК и есть!
Пальцы Луковицы и часть стола около него оказались в пепле. Он в порыве нахлынувших «прозрений» забыл его стряхивать.
– Луковица, я понял, к чему ты клонишь. Согласен, что захламление идёт. Ты сделал для себя какой-то жизнеутверждающий вывод?
Луковица, затушив окурок, торжествующе поднял указательный палец вверх и потряс им.
– Вот именно! Я понял, что надо вводить себя в такие состояния, при которых идёт просеивание потоков информации. Чтобы сразу знать, какая информация откровенный гон, какую информацию, несмотря на её лживость, можно использовать в своих целях, а какая – чистейшая правда и в доработках не нуждается.
– И что это за состояния? Пьяные? Безумные?
– Нет, никакого пьянства. Тут нужен чистый подход. Я ещё не до конца понял, в чём он заключается,  но как пойму, я тебе скажу.
– Отлично, буду рад.
Бред Луковицы, кажется, начал подходить к логическому концу. На часах было час дня. Неплохо для среды. Бывало, что его словесный понос продолжался гораздо дольше и оканчивался такими выводами, что даже для незначительных частиц это было слишком.
– Луковица, нам пора собираться. Надо ещё зайти, книги посмотреть кое-какие в магазине.
– Да, точно. Сваливаем.
Мы поднимаемся. Луковица немного пошатывается, то ли от своих идей, то ли от частиц. Мы идём по проходу, кивая по пути знакомым и наконец, выходим на улицу. Солнце приятно греет, но уже чувствуется приближение осени. Грустная пора умирания лета. Мы решили немного постоять, понаблюдать протекающую мимо нас жизнь. Люди, бегущие по своим делам, машины, мусор, подхватываемый ветром, и несущийся куда-то прочь от суеты.
– Знаешь, – говорит Луковица, – В детстве, когда я видел, как ветер подхватывает пакет и несёт его, поднимая всё выше и выше, я представлял себе, что он относит его в какой-то Рай для пакетов, в какое-то утопическое место, где все пакеты живут весело.
– Интересная мысль. Я бы тоже хотел в такое место. Только для людей.