Ермолка рассказы 17

                17


Тёплые денёчки бабьего лета стояли уже вторую неделю. Старики весь день убирались в огороде, только к вечеру выползали посидеть на лавочке перед домом, отдышаться от работы. Старость, она никогда не в радость, а осенью особенно.
Ермолка вышел за ворота, огляделся и пошёл к Дому Никиты Ивановича. У него на скамейке, что воробьёв на проводах сидело аж четверо человек. Сам Никита Иванович и три соседки.
– Здоровенько бывайте, – сказал он и присел с краю.
Соседи поздоровались с ним в разнобой. Никита Иванович, взъерошенный будто воробей во время купания в луже, старухи виновато поглядывают по сторонам.
– Что за собрание такое бурное? – спросил Ермолка, – поделить чего не можете?
– Да. Эти три старые калитки скрипучие всю мою нервенную систему через край расплескали, – буркнул Никита Иванович.
– Прямо и расплескали? – тихо сказала Матрёна.

– Ты тоже помалкивай, одного болота крикуны. Ещё указывать будешь тут. Наделали делов, переполохали людей, так помалкивайте хоть. Ты, Ермолка, слышал, что они учудили?
– Нет, не слышал.
– Они, неделю назад, пошли за клюквой, – начал Никита Иванович, – ягода налилась, ждёт не дождётся, пока эти собиральщицы появятся. Без клюквы им киселя не из чего сварить. Время подойдёт, и без вас наварят сколько надо. Кто  бы  подумал, столько лет в деревне живут, в  болото с детства бегают, можно с завязанными глазами ходить, так нет, надо учудить, людей насмешить. Собирали они, значит, ягоду, пора и к дому поворачивать. Только пока крутились и тропу из виду потеряли. Ты встань, осмотрись, и найдётся тропа, она в том месте одна. Так нет же, через задницу всё надо сделать. Там недалеко от них другая компания находилась, так они тоже домой засобирались. Наши партизанки решили вслед за ними идти. Нет, чтобы подойти и спросить, стали караулить, и, втихаря, за ними подались. А тем надо было совсем в другую сторону, они шли к реке, у них там резиновая лодка была спрятана, на ней переплавились на другой берег и на электричку пошли. Эти следопытки сообразили, что не туда идут,  остановились среди дороги, и всё. Сколько они там соображали – не знаю, а потом давай орать. Их с реки было слышно. На их счастье Пашки Фёдорова парнишка ходил туда рыбачить. Нашёл там старицу с ельцами, ну и утром через болото туда уйдёт, а вечером – назад. Через болото намного ближе, чем по берегу. Когда наши сирены завыли, то из той компании сообразили, что произошло. Один мужик хотел было вертаться. Но когда узнал, что парнишка, кажись, его Виталька звать, идёт туда, наказал ему вывести старух домой. Виталька и нашёл их. Трудно пройти мимо, когда столько звуку по болоту летает. Спросил: – чего они орут?
– Заблудились мы!
Сказал, чтобы они за ним шли, что доведёт их до дома.
– Довёл? – спросил Ермолка.
– Хрен! Они же с ним не пошли. Говорят, что, мол, он вообще куда-нибудь заведёт, что никто и никогда их не найдёт. Сколько парнишка их не уговаривал, не пошли они с ним. Тогда он наказал им сидеть на месте и никуда не уходить, а сам  побежал домой и отцу поведал всё. Пашка,  хотел, было, мне рассказывать, да решил, что он сам быстрей сходит. Рассказывал потом:
– Ещё до болота не дошёл, слышу вой какой-то, смотрю сохатый из болота сиганул, за ним три косули. Рябчики и глухари низко уходят из болота, будто прячутся от кого. А вой стоит такой, аж последние листочки с берёз и осин отлетают. Схудели наши певуньи от крику  килограммов на пять. Как увидели они Пашку и давай к нему целоваться лезть, он едва отбился. Особенно Матрёна.
– Чего Матрёна? Все рады были, – пробурчала старуха.
– Молчи! Ещё тут шум будешь наводить! Спас Пашка принцесс, они были готовы замуж за него идти все сразу. Потом одумались, и домой, как рванули, впереди Пашки. Смех и грех.  Эти  путешественницы пришли в деревню и молчок. Позавчера только и узнал.
– И переночевали бы там, ничего бы не случилось, зверьё всё разогнали, бояться нечего, – между делом сказал Ермолка.
– Ага! Знаешь, как страшно! – взбунтовались старухи все разом.
– Медведь не приходил?
– Какой медведь, – спросила Матрёна.
– На болоте медведь живёт, вы, что не знали? Вроде даже мужик, а не  медведица.
– Кто тебе такое сказал? – спросил Нюрка.
– Он там всегда жил, все в деревне знают об этом, – невозмутимо добавил Ермолка.
– Не слышала ни разу, – пробормотала Матрёна.
– Теперь вам до самой смерти ходу на болото нет.
– Это почему?
- Медведь вас запомнил. Вы же всю его дичь разогнали, что ему сейчас делать? Доведётся встретиться, так спрос наведёт, куда зверьё подевалось.
Старухи испуганно замолчали.
– Мало мне этого случая, так сегодня ещё моя Нюрка говорит, что завтра пойдут они за грибами. Кто-то в магазине сболтнул, что опёнки пошли.
– Грибочков к зиме надо же заготовить, – сказала Нюрка.
– Да ты опёнки от поганки не отличишь, а туда же, грибы собирать.
– Грузди-то я понимаю, или рыжики, – заявила Нюрка гордо.
– Груздь-то ни с чем не спутаешь, а вот опёнки схожие с поганками, их понимать надо. А у тебя понималки отродясь не водилось. Каждый раз половину грибов выбрасывать приходится. Али отравить меня надумала?
– Ты, что такое говоришь Аникита Иванович, да ещё на людях. Что они подумают?
– Ждут их там опёнки и поганки да ещё мухоморы в кустах схоронились, – бурчал старик. – На каждую из вас ботало коровье надеть, чтобы за каждым шагом звякало, и пастуха нанять надо.
– Это где грибы растут? – спросил Ермолка, – не за ровком ли? Как к реке идти, через ровок и влево.
– Там, говорят, – сказала Нина, молчавшая до сих пор.
– Там ещё Ванька Шишкин полянку выкашивает? Копён пять ставит.
– Да, там.
– На том покосе случай был. Приехал к Ваньке свояк, сена покосить ему захотелось. Сам-то он деревенский, к этому делу приученный, вот и решил Ваньке помочь, и самому развеяться от трудов городских. Взял он косу «девятерик» и давай прокос за прокосом валить траву, любо-дорого посмотреть. Сразу видно, что умеет. Дело пошло так хорошо, что к вечеру эта полянка будет вся выкошена. Ванька тоже совесть имеет, решил домой сбегать по-быстрому и принести бутылку водки, отметить это дело. А свояк косит себе, да косит. Вдруг смотрит, а из лесу к нему на двух ногах медведь идёт и лапу протягивает. Свояк и онемел, ни чего не может делать. Решил пеньком прикинуться и не шевелиться. А медведь подходит и говорит:
– Слышь, мужик, мёду хош?
Свояк не шевелится, только глазами лупает.
– Мёду хош? – спрашивает медведь, – вытащи занозу.
И протягивает лапу. А там здоровенная заноза между когтей сидит. Зацепил свояк занозу и выдернул. Медведь только рыкнул, а потом говорит:
– Сиди здесь, я сейчас.
Вскоре притаскивает бочонок с мёдом на пуд примерно. Свояк, как стоял, так и сел в прокосе. Пока соображал, что к чему, а медведь ему ещё стегно мяса от сохатого принёс. Сказал:
– Спасибо тёзка, – и удалился в лес.
Свояка Мишкой звали. Когда Ванька пришёл с водкой, Мишка сидел в прокосе и молчал, рядом бочонок с мёдом и кусок мяса. Даже после водки он говорить стал не сразу, а только утром. Но про медведя он рассказал Ваньке через неделю, когда уезжал, боялся, что за дурачка примут.
– Всё ничего, - сказал свояк, – только я никак не пойму, откуда он узнал, что меня Мишкой звать.
 Ванька и потом видел медведя пару раз, но только он больше близко не подходил.
– А как он разговор медвежий понял? – спросила Матрёна, – или медведь  по- человечески говорил?
– Выходит, что говорил, – невозмутимо сказал Ермолка, – может, оборотень какой? –  Он закурил махорки и спросил, – мне, что ли с вами завтра за опятами сходить. Грибов на сковороду собрать да за вами присмотреть, чтобы не заблудились. Во сколько пойдём?
– У меня дела, – сказала Нина и направилась домой.
– Мне тоже некогда завтра, – буркнула Матрёна.
– И мне тоже, – Нюрка направилась к своей калитке.
– С тобой пойдём? – спросил Ермолка соседа.
– Сходил бы с тобой, да только ноги совсем не ходят.
–  А старухам почему-то расхотелось.
Старики переглянулись и расхохотались.