Дорога по кольцу

Валерий Протасов - http://www.proza.ru/avtor/valeri21

Он плыл зимним морем по белой мёртвой волне. Звёзды переменились местами с тех пор, как он в последний раз видел их в этих широтах. Он плыл наугад, закутав шарфом горло. Плыл и пел. Голос гулко летел меж сырыми пластами вод. Никого живого вокруг не было, если не считать рыб, и стесняться было некого. Иногда показывалась кромка тверди. Но он не приставал к чужим берегам. Однако когда пальцы перестали гнуться от холода и потеряли чувствительность, он решил кинуть якорь.
Чужая земля встретила его странной рокочущей музыкой и пением сирен. У него закружилась голова, подкосились ноги. Он рухнул на песок и уснул.

***

- Вы танцуете? - спросила она, та, у которой был такой голос и такие глаза, что хотелось её всё рассказать, даже то, о чём она никогда не догадалась бы спросить.
- Вы знаете, я ведь приехал издалека? - задал он встречный вопрос.
- Знаю. Мне Лёсик сказал.
- Я потому это вам говорю, что мне хочется знать, какой у меня вид сейчас.
- Вид? Ничего. Нормальный.
- Я совсем отвык от людей.
- Меньше  извиняйтесь и повеселее танцуйте.
- Я долго был один и совсем одичал.
- Я же сказала, хватит об этом. Я слышала, вы сочиняете музыку.
- Да, немного. Когда получается.
- Это так трудно? Что же вы написали?
- Я написал несколько работ по теории музыки и одну сюиту под названием «Корабль дураков».
- Вы не любите людей?
- Почему? Люблю. А, впрочем, за что мне любить их?
- Вот как? Теперь мне кое-что ясно. А сначала я подумала, что вы просто злой.
По лицу его прошла тень.
- И обидчивый, - она усмехнулась одними глазами. - должно быть, большой эгоист. Будьте проще.
- Попробую. Я только теперь, кажется, начинаю понимать, что люблю твёрдую землю.
- Цезарь перешёл свой Рубикон?
- Почему бы нет? Я слишком долго был несчастен. Почему не попробовать быть немного счастливым? Для этого надо только забыть прошлое.
- Оно было таким уж плохим? Ой, что же мы танцуем? Лёсик ведь выключил музыку.
Он улыбнулся и взял её руку в свою.
- Какая тёплая рука? Всегда такая? - спросила она?
- Всегда. Даже в сырую погоду.
- Не хвалитесь. Руки тёплые, сердце… знаете…
- Холодное? - договорил он.
- К нам, к нам! - послышались голоса. Им замахали руками.
Они сели на лежавший на полу толстый махровый ковёр, как было принято в этой компании. Всем им это нравилось. И ему тоже.
Говорили о Фрейде, о новых течениях в психологии, об откровениях экзистенциализма и постмодернизма. Имена сыпались, как грибы из лукошка.
- Они что, всё это читали? - спросил он.
Она пожала плечами.
- Налейте-ка мне лучше вина. И себе тоже.
- Скучно… скучно, - застонала одна из девиц.
- Я тут одну кассету достал. Сейчас поставлю. Такой прикол будет, - поднимаясь с ковра, сказал Лёсик.
- А танцевать под неё можно? - капризно спросила девица.
- Здесь всё можно. Как в раю, - успокоил её Лесик.
- Я начинаю любить не только землю, - сказал бросивший якорь путешественник, когда её рука в танце вновь легла ему на плечо. - Не только землю. Но и вас.
      Она в этот момент подняла руку и сделала поворот в танце.
- Вы прелесть, - сказал он, помогая ей совершить пируэт и ловя и обнимая её откинувшееся в рискованном движении тело.
Она непонятно усмехнулась, заведя глаза и вздохнув.
- А вы святой. Или нет. Вы - герой, которого девушки ищут через газету.
- Зачем вы так? Я не могу быть другим.
- Опять извиняетесь?
- Да нет. Просто объясняю.
- И что ещё вы хотите объяснить?
- Что вы мне нравитесь. Что я почти влюблён в вас.
- А ещё?
- Что я хочу вас.
Он наклонился и поцеловал её в горячую щёку.
Она была женщина и знала, что не стоит спешить с ответом. Закрыла глаза. И он почувствовал в своих руках всё её послушное тело.
- А если я не могу? - спросила она.
- Не хочу?
- Не могу.
- Я люблю тебя, - прошептал он.
- А Лесик? Да и не только он.
- Вот это здорово, - сказал он. - Кто же ещё?
Она вздохнула.
- Есть один. Старик.
- Зачем же он вам? Не ходите к нему - вот и всё.
Она усмехнулась.
- Не всё так просто.
Потом они сидели на диване, две пары: Лёсик с подружкой, и он с ней. Она откинулась на подушку, оставив свои обнажённые колени на его ногах. И он глядел на эти обласканные солнцем ноги и целовал их и её губы. Она лежала, закрыв глаза. Жар шёл от её горячего тела, губы так и манили, обещая сладость поцелуя. Он изнывал от этой дразнящей близости.
Через час она уходила с подружкой, отупленная сладостью и изломанная, и не могла уйти, оглядывалась. Из всех чувств в ней жили только жажда повторения пережитых мгновений, подобных которым не было в её отнюдь не монашеской жизни, и счастье удивления.
От порога она бросилась к нему, и они поплыли в прощальном танце. Она не могла оторваться от него, а он почти не давал ей касаться земли, держа на руках. Она обнимала его за шею. И ему хотелось впитать её всю и никогда не выпускать. Глаза её странно сужались и распускались, как два таинственных цветка.
Было тихо, поздно. По пустынному тротуару стучали её каблучки в лад: тук-тук. Они шли, взявшись за руки. Правой он гладил  кисть её руки. Кожа была гладкой, атласной, от неё исходили свежесть, сила и вожделение молодой женской плоти. Когда она придвигалась к нему на ходу, в самое его лицо дышало смешанный  аромат духов и вина. Лужи играли серебристым светом.
Она остановилась и потянулась к нему. Пошёл дождь. Они встали под деревом, укрывшись  дождевиками. Краска на её подведённых веках расплылась, и он, уже не выбирая, жадно целовал её лицо и мокрые глаза. Потом вдруг замер.
- О чём ты думаешь? - спросила она шёпотом, медленно заводя ему руки за шею.
Не отвечая, он обнял её и опять испытал блаженство от этой близости и тепла.
…Было счастье ночное, были приливы и отливы, была давно забытая и вновь вернувшаяся лёгкость.
Луна на облачном небе светила белым пятном.  От неё шла неслышимая музыка, та, которую он предчувствовал в тёмные вечера закрытого неба. Перед глазами плескались белые мёртвые волны, в ушах рвался в клочки ветер, уносился и возвращался неразборчивым шёпотом.
Ночью, после его ласк, она вдруг заплакала.
- Ты меня не любишь, - сказала она. - Где ты был сейчас?
- Не знаю, - сказал он.
- Не удивляйся, если я вдруг уйду от тебя, как ты всё чаще уходишь от меня, - сказала она.

***

- Я забыла тебе сказать. В субботу звонил Лёсик. Приглашает нас. Да, мне это приятно. А что? Я должна сидеть все вечера дома? Слушать, как ты разыгрываешь свои гаммы? Нет, у меня не болит голова.
Вечером она долго выбирала платье, и, когда выбрала тёмно-вишнёвое, с глубоким вырезом, и надела рубиновое, подаренное им ожерелье, глаза её заблестели от удовольствия.  Он курил сигарету и смотрел, как она красит губы и подводит глаза. Изредка она взглядывала на него в зеркало коротким испытующим взглядом и снова устремлялась к своему отражению. Она была очень занята. Наконец она закончила макияж и взглянула на него повнимательнее.
- Тебе не очень хочется идти? - спросила она.
- Мне хочется, потому что хочется тебе.
- У-у.
Она ещё раз посмотрела в зеркало и облизнула блестевшие помадой губы.
Он сидел, откинувшись на спинку кресла и положив ногу на ногу, сознавая, что сидеть так сейчас не следовало.
- Ну, как твоя симфония, композитор? - спросил Лёсик. В голосе звучала развязность. Его никогда не интересовала серьёзная музыка.
- А что говорит об этом Фрейд? -  вопросом на вопрос ответил «композитор».
- О, это любопытно, - лениво протянула новая подруга Лёсика, голубоглазая фрейдистка.
- Композитору с некоторых пор перестало везти в музыке, - сказал Лесик. В эту минуту он трудился над тем, как открыть туго закупоренную бутылку какого-то нового марочного вина.
Да, композитору не везло, и не с некоторых пор, а гораздо раньше. И он никак не мог понять - почему.
Лёсик наконец справился с бутылкой.
- О, любовь, любовь… - сказал он, наполняя бокалы светлым игривым напитком. - Как там старик Толстой в «Крейцеровой сонате»? Любовь, говорит, без греха не бывает?
- Да, - сказал «композитор», всё больше раздражаясь, - любовь без греха не бывает. Зато есть грех без любви. И вообще есть много литературных анекдотов. Все не расскажешь. Жили, например, в древности два чудака: Софокл и Еврипид. Один кидал одни трагедии, другой - наоборот, над всем смеялся.
У неё, когда она слушала эту перепалку, лицо было скучное, даже злое.
- Так что же о любви? - не унималась голубоглазая фрейдистка.
- Всё то же. Ничего нового, - сказал он.
- В прошлый раз ты был веселее, композитор, и не так худ. Должно быть, это от работы, - девица хихикнула.
Может быть. Может быть. Разве важно, как это называется? И что тут смешного? Придётся немного потерпеть. Если получится… Для неё. Ей так хочется повеселиться. Сейчас этот идиот устанет и рявкнет…
- Вздрогнем! - рубанул, точно услышал приятеля, Лёсик.
- Не хочу, - сказал он. - Просто не хочется.
- Ну, а я выпью, - сказала она, не взглянув на него, как будто его тут и не было.
- Трезвенникам - трезвость, - провозгласил Лёсик.
Они выпили и заговорили, не обращая на него внимания.
« Как глупо», - думал он, не зная, что ему теперь делать. Хотелось встать и уйти или сказать что-нибудь задиристое. Он выпил свой бокал и почувствовал, что очень устал и хочет спать. И в какой-то страной связи вдруг вспомнилось, как он лежал однажды в комнате на диване и дурман такой же усталости обнимал его. За окном был штиль перед осенними ветрами. Бледнеющее небо обставлено разбавленным сентябрьским солнцем. Тихо. Перед глазами вода, вода, и тогда он подумал, что если доберётся до самой пустынной земли, то уже никогда не выйдет больше в плавание даже во сне. Но кому какое до этого дело? Здесь, правда, была она, перед которой он без расчёта выбросил на приливе весь свой жемчуг. Его было столько, сколько соли в пройденных им морях.
Она курила, раскрасневшись, и чему-то смеялась. Он нагнулся и стряхнул пепел с её юбки. Она любила, когда он так ухаживал за ней.
Третья бутылка уже шла по кругу. Опьяневший Лёсик, навалившись на его плечо, говорил что-то над самым ухом.
- Старик, я не обижаюсь, - разобрал он. - Запомни,  не обижаюсь. Давай «вздрогнем» под музыку?
Они выпили. Какой-то ансамбль на диске пел под странную ритмическую музыку.
- Что с тобой? - услышал он её голос. - Хочешь сигарету?
- Нет.
- Поедем домой?
- Да.
В метро он сел на скамейку, расстегнул воротник рубашки. За спиной с шумом и ветром пронёсся, остановился и снова тронулся поезд. К платформе напротив подкатил другой.
- Тебе плохо? - спросила она.
- Нет. Так. Сам не знаю что. Со мной это бывает.
Они помолчали.
- Ты думаешь, я ничего не понимаю, - прервала она молчание. - Ты уже давно не со мной - со своей музыкой. Я не буду мешать.
Подкативший поезд принёс облако свежего воздуха. Электричка кольцевой линии. До любой точки в круге.
«Дорога по кольцу», - подумал он.
Фея Калипсо, дарившая попутный ветер, была неизвестно где. Он встал и вошёл в вагон электрички.