Свидание в ресторане

Валерий Протасов - http://www.proza.ru/avtor/valeri21

 Он звонил мне всегда сразу, как только приезжал. Бог его знает, куда он там ездил. У него были свои дела. Он позвонил и в этот раз.
— Хэлло, старик! — как всегда, бодро прозвучал в трубке его голос. — Приезжай в ресторан к Григорию. Есть интересные новости.
Меня встретил и провёл к столику его брат, так похожий на него, как будто они были близнецами. Мы иногда шутили, что жёны могут перепутать их в темноте.
Он вскоре появился. В чёрном костюме, не очень чисто выбрит, и над белизной рубашки истомлённая бледность лица. В руках он держал саквояж. Я знал, что это было. Но какое мне дело?
— Как бизнес? — спросил я.
— О. кей! Скоро могу пригласить тебя к себе на виллу. А как твои дела? А, вижу, — он махнул рукой. — Опять без корки хлеба?
— Да нет, корки достаются.
— У меня есть к тебе предложение. Деловое. Я говорил о тебе с шефом. Почему бы нам не взять такого отчаянного парня, как ты?
— Напрасно вы с шефом беспокоились.
— Не бойся. Подумай.
— Не пора ли нам кончить этот разговор?
— Я никогда не понимал тебя в этом вопросе. Что за щепетильность? Людям нравится — пускай их… не мы, так другие. Людей всё равно не образумить.
— Ты знаешь, я очень лояльный человек, но в последнее время мне это начинает надоедать.
— Я думал, в тебе уже нет сантиментов, ты мудр, как волк.
— Я и сам так думал.
— Ладно, — сказал он. — Твоё дело.
Он помолчал, но было видно, что ему не терпится ещё что-то добавить. Он щёлкнул замком саквояжа и вытащил из его недр тонкую плиточку, обёрнутую в бумагу, величиной в крышку от коробки.
— На, — сказал он.
Я развернул поданный мне предмет.
Это был ярко раскрашенный лист картона. В паучьем сплетении красок было что-то странно завораживающее, отталкивающее и очень красивое. Очарование давило, и красота была какой-то глумливой. Где-то эта паутина намекала на фигуративность и опять расплывалась. Можно было смотреть на это переплетение линий в самых немыслимых цветовых сочетаниях, как в затягивающую глубину цветных подводных съёмок какой-то немецкой киносъёмщицы из окружения Гитлера, как в шизофренический сон.
— Красиво, небывало красиво. Лучше не надо такой красоты… Унизительно красиво, ты не находишь? — спросил я.
Он откинулся в кресле.
— Я знал, что вы все заохаете. Пусть кто-нибудь из вас сработает такую вещь. Трусы, дряни! Пусть пользуются другие, если вы морду воротите.
Он пристукнул стаканом по столу. Несколько капель вина пролились на скатерть.
— Есть люди, иностранцы, — продолжал он, наклонившись ко мне, — которые давно охотятся за моими работами. Я продам их даже за бесценок. Мир должен видеть это.
— Ты зря горячишься. Я хотел только сказать…
— Завидуешь, академист. Я — гений, самородок. Плевать мне на институты-академии. Тебе ведь нравится, я вижу. Ты сам мечтаешь так писать. Нет?
— В ней что-то есть, ты прав. Какое-то странное, болезненное очарование. Оно мне душу вывернуло. Но это свиное очарование. Нормальным людям это ни к чему.
— К чёрту нормальных! Взгляни, что делается в этом прекраснейшем из миров, и ты поймёшь, что только наслаждение ещё что-то значит в этой жизни. Ладно. Хочешь, возьми это себе. Я делаю такие шедевры, когда захочу. Выпьем!
Мы звонко чокнулись.
— Я принимаю теперь это каждый вечер, — не понижая голоса, сказал он. — Лоле и Григорию это не нравится. Они говорят, что это плохо. Чудаки! Правда, его мальчишка таскает у меня из чемодана. Мне не жаль, но ведь денег стоит. Кроме того, парень может проболтаться.
Он потёр лоб и потряс головой.
— Знаешь, когда это наступает, я вижу всё, как в цветном сне. Самые чистые краски. Лучше этого ничего нет. Любовь перед этим — вонючая мерзость. Хочешь, я дам тебе немного? Это не страшно человеку с сильной волей. Люди говорят об этом много чепухи.
— Я однажды попробовал. Помнишь, ещё в школе?
— Помню. Тебе стало плохо. Ты кричал, что умираешь.
— Знаешь, ты просто тронул меня своей истерикой, и я поддался. А теперь вижу, что в этой мазне ничего нет. Ничего.
Я взял сигарету, щёлкнул зажигалкой и затянулся. Я всегда был к нему терпим и признавал право жить, как ему хочется. Зачем дразнить меня?
— Ты в самом деле это находишь? — задумчиво спросил он. — А вот и Лола. Я вас оставлю на минутку. Мне надо позвонить.
Красивая крашеная блондинка подходила к столу. Он протянул ей саквояж и вышел.
Лолу я видел во второй раз. Интересно, что думает обо всём этом она?
Я налил ей вина.
— Почему вы всё время молчите? — спросил я.
Она поправила волосы и, прищурившись, посмотрела на меня.
— А что вы хотите услышать?
Действительно, о чём нам говорить?
— Он вам здорово доверяет, — я кивнул на саквояж. — . А вам это вроде не очень нравится.
— И вам, кажется, тоже.
Она затянулась сигаретой.
— Иногда он заставляет пробовать это и меня. Говорит, что не хочет скрывать от меня дорогу в райский сад. Знаете. сколько здесь? – она указала взглядом на саквояж. — По крайней мере, сто человек найдут свою судьбу в этих свёртках. Он просто болен — и больше никаких фокусов здесь нет.  Всё время твердит, что скоро мы купим виллу на берегу моря, и он завяжет с этим.
Виллу… Я вдруг вспомнил и сказал:
— Один раз я поручился за него, в школе, когда его поймали с чем-то подобным…
— Он хочет ребёнка… девочку… — не слушая меня продолжала она, — девочку с беленькими волосами, как у меня, девочку-урода. Что ж, может быть, я и уступлю.
Она отпила несколько глотков из бокала.
Вскоре они ушли. Прощаясь, он сказал:
— Если надумаешь, дай знать. Прощай.
Прощай, может, ты и прав, и это, действительно, благо, что ты снабжаешь нарков их хлебом, без которого их корчит. Может быть. Но мальчишка, который таскает из твоего чемодана, и белоголовая девочка-урод? И среди твоих клиентов наверняка найдётся десяток новичков… Ты сказал, у меня нет сантиментов. Пожалуй, у меня их, действительно, нет…

***

Когда дня через два я зашёл в ресторан, Григорий встретил меня со встревоженным лицом. Он показал мне рукой на свободный столик.
— Что это было за вино, которое мы пили в прошлый раз? — спросил я его. — Есть ли оно у вас?
— Сейчас принесу, — сказал он.
— Вы знаете, что его взяли в тот же вечер? — спросил он, ставя на стол с белоснежной скатертью искрящийся рубиновым огнём хрустальный графин. — Знаете? Откуда? Люди думаю. Что это я донёс. Но, ей же богу, нет. Где это видано, чтоб брат пошёл доносить на брата? Я думаю, мальчишка сболтнул. Это ужасно. У него отобрали все деньги. Как будет жить Лола? И я с этим пятном?
— Не надо так беспокоиться, — сказал я.
— О! Я говорил. Я говорил, сколько верёвочке ни виться…
Я отпил из бокала. Вино было великолепно. Ему долго не придётся пить такое вино.
Григорий вернулся и подсел ко мне. Было похоже, что он чего-то ждёт.
— Знаете, — сказал я, — вам не надо больше волноваться. Скажите тем, кто думает о вас плохо, что… это я донёс.
— Вы? Зачем? Разве он сделал вам что-нибудь плохое? Он не поверит. Не поймёт.
— Скажите, что я сделал это из зависти к его картинам.