Пани Грожне - Петербургский Инкуб - Истоки

[История главной Смерти петербургских царе-градственных трущоб.]
____
____


- Пациент номер 44, проведите в исследовательскую. Повторяю. Пациент номер 44. Женщина, 36 лет. Проведите в исследовательскую.
Её втолкнули в дверь. Растрёпанные коротко-стриженные волосы, с медным оттенком, упрямые строгие скулы и низкие брови, из-под которых рассерженно дырявили пол серые, фиалково-бледные глаза. На ней был халат песчаного цвета. Она не сопротивлялась, просто стояла, недвижима, и ждала. И губы, сложенные в форме искривившихся куплетов недошедшего до возраста вина, только отражали её настроение и отношение к тем, кто всё ещё держал её за плечи, и той, кто обращалась к ней из-за стола.
- Присядьте.
- Я могла бы постоять.
Женщина оправила халат, словно вуаль, и устремилась взглядом к той, кто управлял исследовательской, продолжая…
- Но я бы села, предложи вы чаю. Впрочем, от вишнёвого вина не откажусь.
Женщина потянулась закурить. В карманах было пусто, но она не смутилась и сделала вид, что прикурила что-то чем-то, глубоко вдохнув.
- Вы понимаете, где находитесь?
Исследователь не вставала из-за стола, продолжая периодически ломать грифель автоматического карандаша.
- Мне незачем. – Ответила женщина, затянувшись вновь воображаемой сигаретой. – Я здесь проездом.
Другая усмехнулась.
- Вы вообще в курсе, почему вы здесь?
Та сбросила невидимый пепел на недавно лакированный паркетный пол.
- Абсолютно. Вам нужна моя помощь.
- Ваша помощь!? – почти смеялась исследователь.
- Да. - Кивнула винтажная пани – Слишком много невинных смертей.

____
ГОРЖЕТА 

Огромный особняк, во времена чумы использовавшийся для складирования трупов, уже несколько лет исправно функционировал как приют для душевнобольных и лиц неопределённых расстройств, к которым, в том числе, была отнесена Пани Грожне. Тогда её звали иначе. Горжета. За то, что она всегда повязывала вокруг своей шеи то, что попадалось под руку: от ниток и шарфов до простыней. Горжета пребывала в особняке, среди людей именовавшемся как Замок Пси, уже несколько месяцев. К ней относились снисходительно, в виду того что она не устраивала истерик и не превышала доз медикаментов. Но за ней постоянно следили, по наставлению Исследователя, и запрещали долго общаться с другими постояльцами Пси Замка. Не больше 4-х минут.
Случилось, что Горжета сама пришла к особняку. Её нашли возле ворот, когда приехала очередная карета. Она отказывалась говорить, а когда её взяли под руки и повели к Исследователю, совсем не сопротивлялась. И вот, теперь она стояла перед ней – похожей на учительницу старших классов в школах, где не слышали о доме мод – и продолжала дымить своей неразличимой среди мира глаз вишнёвой сигариллой, как будто не в больничном халате, а в своём нежном бургундского тона шёлковом платье, и алом, с именными эполетами, пиджаке, где-то средь царских интриг и разбитых регалий.

- Невинных смертей? Что за бред! Усыпите её ненадолго!
- Нет. – больничная Пани изменилась, её голос обрёл жёсткие, стальные нотки. Казалось, они резким рывком отскочили от её тела и набросились на свиту тех, что привели её к Исследователю, сжавшейся в панике за столом.
- Что происходит?! Кто вы такая! Усыпите её!
Снова.
- Нет.
Женщина разорвала халат. Под ним ничего не было. Среди любимцев тел она прослыла бы как зрелый плод налившийся до страсти. И та, другая, Исследователь, будучи одной из привередниц плоти, почти облизывалась, но пугалась перевоплощения и шарма гостьи, отбросившей её больничных слуг за образы дверей.
- Горжета… знаете, не просто так ношу эти повязки – что придётся – на шее. Как думаете, почему?
Исследователь сжалась, пытаясь избавиться от мыслей, что может с ней произойти – она была пуглива с детства и принялась за подобную работу изначально с мыслью о том, что сможет всегда управлять теми, кто за пределами ворот способен принести ей боль.
- Я… я… не знаю…
- Да вы что! – Наигранно удивилась Пани. – Неужели, даже не попробуете догадаться?
- Но… за… зачем? – Исследователь зажмурилась, ожидая, что сейчас последует нечто плохое, но услышала…
- Впрочем, вы правы. Надобности в этом нет. Я бы хотела ненадолго поселиться здесь. Понимаете, я испытываю особую форму мигрени. Она появляется неожиданно, часто случайно. Никакие лекарства её не берут, поэтому лишний раз предпочитаю не травиться. Мне очень не нравится химия. Именно поэтому сигариллы я заказываю у проверенного человека, который действительно создаёт натуральный вишнёвый аромат из косточки и тонкой внешней плёнки ягоды. У меня есть несколько органических чайных плантаций и собственное производство самбуки. Вы знаете? Анисовый ликёр. Всё это немного сбавляет головные боли, но со временем я поняла причину, и мои пряности, солёности и сладости неспособны целиком её проглотить. Вот и сейчас, оказавшись поблизости вашего Замка, я вновь почувствовала себя… тревожно. У вас здесь слишком много диких душ. И… одичавших.
- Да что… да кто… кто вы вообще такая?! – Исследователь дрожала, впившись взглядом в закурившую очередную сигариллу женщину, Горжету.
- Смерть. Но не пугайтесь. Я для мёртвых – Смерть.
Не зная, что ответить, управляющая лишь смогла промолвить…
- Но… а для – живых?
Горжета улыбнулась – она ожидала подобный вопрос. Вдохнула ароматного вишнёвого дыма, отпустила прочь манжетным колдовским кольцом и, повернувшись спиной к той, кто пытался заточить её в халаты, полушёпотом воркнула.
- Для живых – Смертельная.
И, обнажённая, шагнула за порог.

____
НОВАЯ СМЕРТЬ 

В своём новом теле… она долго не могла заснуть. Постоянно мучили голоса. И память. Отголоски эпох, в которых она принимала участие. Она знала. Но не понимала, где и зачем снова… вновь.
Она помнила смерть. Она помнила Смерть. В её теле, как и во многих других, текла смерть. Она знала, но не могла ничего объяснить. Всё, что у неё оставалось с каждым новым прыжком – лишь сказание или легенда о Смерти.

Когда мир зарождался, он зарождался из смерти. Всё новое рождается из смерти, таков вневременной закон. Но что такое смерть – никто не знает. Многие представляют смерть как некую единственную силу. В то время как на самом деле в мире огромное количество смертей. Не тех, что происходят. Тех, что ходят.
Да, была одна. В самом начале. Мир разрастался, вырастали существа и люди, люди-существа. И она, Смерть, перестала справляться. Но с чем? Не нужны ей тела, души, прочее. Смерть желала помочь и развить потерявшихся – тех, кто сразу не смог понять мир и правила игры. Смерть была режиссёром, который не успевал снимать сразу несколько фильмов одновременно.
Тогда Смерть приняла решение. На высоком холме где-то в нынешнем Северном Уэльсе она возвела то ли школу, то ли библиотеку, то ли университет. По всему миру она разослала послания о том, что это место – самое престижное заведение. Только избранные смогут стать его частью. Увлеченная миссией, она составила бланк, по которому отбирала своих кандидатов. Их стало 16. И каждая из них носила звание – Новая Смерть.

- Доброе утро, класс. – Одним движеньем глаз пересчитала всех и намекнула, что всё будет очень серьёзно, после добавив. – Садитесь.
Шестнадцать девушек послушно опустились на резные стулья, недавно привезённые из Вавилона. Сам особняк, обустроенный под экспресс-курсы «Новых», представлял диковинный сплав медно-ржавой эклектики: витиеватые ножки столов и барельефные прогалины рам тонко перемежались буро-стальными подсвечниками и чернёными стрелками древних часов-гильотин, никогда никуда не спешащих, застывших на месте. Женщина, под пятьдесят, по человеческим меркам, скромно, но уверенно называвшая себя «Старой», всегда была в курсе новых тенденций в декоре и архитектуре. В связи с этим, если пройти чуть дальше основного здания особняка, можно было встретить и накрахмаленных мрамором херувимов, и целые стены листовок-плакатов различных агитаций о вреде и пользе всех сомнительных веществ. Стоик мог бы часами стоять перед подобной галереей мнений, постоянно сам с собой отстаивая плюсы и минусы существования того или иного потребления. «Старой» же просто нравился стиль модернистской политики вкуса, в содержание она не вдавалась, лучше многих других зная – всё относительно. Точнее, балансно. «Балансно» - так она любила говорить.
Высокая, выше своих учениц, всегда ненарядная (словно и не в одежде, а в пледе на плечи), обладательница исключительно тонкой, на хват волка, талией, она пронизывала мутными болотными глазами каждую, смешавшуюся перед ней. Модельно тощая, неординарно лысая, «Старая» не стыдилась выглядеть, как пациент больницы для уже не выживших, но, несмотря на всю болезненность образа, уже который век продолжала мазать губы гранатовой мадой. И действительно, если б не яркие полные губы, она могла вызывать отвращение. С ними же – она влекла сердца… и души.
- Я выбрала вас… вручную. Возможно, вы не поняли, зачем. Молчите, в любом случае. Слушайте больше. Я не собираюсь с вами нянчиться годами. Только четыре месяца, не больше. Первый месяц начинается сейчас. В его период я узнаю о вас всё, а вы почувствуете себя нацеленными. Второй месяц научит вас любить свои пороки, вместе с ними – пороки людей. Третий месяц раскроет вам глаза на мир и изменит понимание географии. Четвёртый… экзамен. Не пройдёте – горите в аду. Или как это ещё называется…
Все сидели ровно, слушали, никто не шелохнулся. Все понимали, что со «Старой» не пошутишь. Пока, по крайней мере. Она продолжила.
- Сейчас каждая из вас встанет по очереди и расскажет о себе вкратце, как аннотацию. Предупреждаю, четыре предложения – не больше. Или сразу – вон.
Несколько лиц переглянулись, читалось недоумение.
- Если вы недостаточно мотивированы… - заметила «Старая» - …я не собираюсь вас к чему-либо склонять. Можно и получше работу найти. Многие, правда, потребуют от вас гораздо большего, нежели я. Но одно скажу точно – настоящая Смерть – как бог среди людей. Как человек, которому чуждо всё человечество… Что же, начнём.

Все старались. Несмотря на то, что многие «Новые» уже подумывали, им здесь не место, все старались не упасть в глазах главной, «Старой», сохранить достоинство хотя бы на первых порах. Укладываться в четыре предложения получалось, иногда с трудом. Кто-то спорил о знаках препинания… «это же было двоеточие, и перечисление дальше!». Кто-то правил на ходу… «позвольте, я перефразирую последние три предложения, а то вышло чуть больше…». Кто-то едва находил, что сказать… «один… два… а четыре – это обязательно или опционально?». «Старая» несколько раз откровенно зевала. Но навсегда запомнила одну. Восьмую…

- Только восьмая… как вы утомили! Эта затея уже кажется мне бесполезной. Ладно. Поздно отступать. Давайте, следующая! – «Старая» покосилась на поднявшуюся медноголовую с завистью и презрением. – Что, рыжая? Единственная в классе, ха. – Остальные тихонько хихикнули. – Ну, что расскажешь, рыжая ворона?
«Старая» Смерть когда-то тоже была рыжей. Возможно, именно поэтому она скептически восприняла другую, «Новую». Та напомнила ей о молодости, о времени, когда она не сильно задумывалась о людях, больше о своих желаниях. Случилось, она стала слишком похожей на женщину, на человека, влюбилась в мужчину. Они жили вместе одну короткую, но полноценную жизнь. Он умер от рака. Она спасла его… вместо того, чтобы помочь безболезненно уйти, как положено Смерти. Она забрала его болезнь себе. Усохла, облысела. Он очнулся. И ушёл к другой.
 
- Ну, рыжая ворона. Жду историю.
Восьмая «Новая» предпочитала называть себя медной, нежели рыжей. Она зрело, глубоко смотрела на «Старую» и почти усмехалась. Из всех шестнадцати она была единственная, кто действительно хотел стать Смертью.
Прежде чем открыть рот, восьмая «Новая», с улыбкой, сняла голову. Шея, обёрнутая в шёлковый фиалковый платок, уверенно смотрела вперёд. Голова, опущенная вниз, между ног, говорила.
- Горжета. Любила людей. Потеряла голову. Полюбила больше.

Класс шептался, сидевшие ближе клонились к стенам. Горжета продолжала стоять с непокрытой шеей, снизу вперившись взглядом в наставницу. Та, словно проснулась от нудного шоу, хитро щурилась.
- И всё? А фокусы к чему?
- Четыре предложения. Про движения Вы ничего не сказали.
«Старая» уже не могла сдерживаться и захохотала. Впрочем, быстро успокоилась, и уже чуть нежнее и приветливее посмотрев вниз, в глаза медноголовой, довольно метнула…
- Вот! Порок! То о чём говорила. Неужели кому-то из вас нужен месяц, чтобы понять себя? Мне достаточно одного сегодня, чтобы разглядеть каждую. А вы? Что вы знали о себе всё это время? Только родились? Ведь каждая из вас уже отжить и умереть успела! А вы всё… как школьницы. Смерть – не то, как она хочет себя преподнести. А то, какой она осталась в мире живых, даже будучи живыми обезглавлена.

____
ГОЛОВУ С ПЛЕЧ 

С утра гомон и плач. Носятся, кричат, готовятся. Поймали ведьму. Но решить не могут, жечь или не жечь. С одной стороны, многим она помогала, снадобья варила, болезни лечила. С другой – не место ей среди людей, мало ли что учудит неразумного. Да и как поверить, что не из-за неё рыбацкое судно ко дну пошло. Стояла на берегу, взывала к ветрам, вот они море и взволновали.
Видел её один сельский. Камушки в воду бросала, лишь только судно утром отошло. А вечером сильная буря – не пристать к берегу. Унесло рыбаков, с горизонта смыло. Сельский управляющим всё рассказал. Ведьму привели, перед народным судом поставили.
- Чем рыбаки тебе не угодили? Зачем бурю вызвала?
Она стояла на коленях, склонив голову, в подранном о камни и ветки платье. Она молчала, не понимала, за что её можно винить.
- Зачем ты утром камни в море бросала?
Она, медноволосая, подняла голову.
- Путь судну расчищала.
- Чего ж обратно не расчистила?!
Толпа вокруг грозно зашелестела.
- Обратно им нельзя было. Перевернулось бы судно.
- А так оно что, не перевернулось?!
Медноволосая уверенно тряхнула головой.
- Они живы. Я их направила подальше от бури, дальше от берега. Вечером нового дня возвратятся. И рыбы вдвое больше вместе с ними.
Толпа тихонько заревела, едва различимые угрозы и неверия посылались в сторону медноволосой.
- Твоё имя, ведьма?
Председатель поселения, хмурый и уже седой кузнец, чуть наклонился в сторону девушки, после обратив взгляд на морской горизонт. Море почти перестало волноваться, солнце пробивалось сквозь грязную рябь облаков.
- Вы знаете моё имя…
Толпа удивлённо роптала.
- Никто не знает твоё имя. Все называют тебя ведьма или знахарка, или что-то ещё.
- Но… я всегда просила звать меня по имени. Как будто я не человек среди вас…
Председатель откинулся обратно на спинку стула.
- Я помню твоё имя. Но я хочу, чтобы все его вспомнили. Скажи.
- Гроза.
Толпа заволновалась.
- Гроза. Звучит, как буря, разве нет?
Девушка обратила фиалковые глаза на председателя. Её задумчивый взгляд вопрошал, к чему этот допрос.
- Думаю, все согласятся, что это не самое удачливое имя. Не только для тебя, но и для всего поселения. Гроза среди нас! Как звучит!
Толпа закричала, слышалось: «нам Гроза не нужна», «Гроза – угроза», «вот она грозу и навлекла»!
 - Позвольте… - возмутилась девушка. – Я – Гроза болезней, ваших недугов! Скольких вылечила, что, никто не помнит? А я помню! Каждого из вас восьмидесяти по четыре раза за неделю то тем, то этим снадобьем потчевала. И что, кто-то хворает? Нет! Зачем мне рыбаков топить, безумные?!
Председатель отрезал.
- Тише, ведьма. Никто тебя сейчас не будет слушать. Всё решено. Нам не нужна Гроза, ты для всех как угроза. И рыбаки не вернулись не просто так. Нет ни единого человека в этом поселении, кто может сказать наверняка – ты не желаешь зла. Ты варишь снадобья, колдуешь. Сейчас кому-то хорошо, а уже завтра станет плохо. Мы не понимаем тебя. Мы обычные люди.
- Как… - Девушка чуть не давилась собственным голосом, настолько тяжела была обида. – Я же люблю вас… всех… и помогала всем…
- А помогала ли?
Отрезал председатель. Толпа кричала: «у сына моего кашель был, ты ему капли дала, теперь он больше не поёт в церковном хоре, голос сел» - («это взросление, голос ломается» - подумала Гроза); «мой муж всё время ко мне ластился, держался за меня, никак с детьми не получалось, пришёл к тебе, что-то съел или выпил, к другой ушёл – уже и обрюхатил! («у него на тебя не стоял, дура» - плюнула оземь Гроза); «матери уже под девяносто, а она всё картошку сажает и помидоры окучивает» («идиот, я и не собиралась её травить, как ты упрашивал» - сморщилась от глупости людей Гроза).
- Тихо! – Заткнул председатель толпу. – Нам придётся от тебя избавиться, ведьма. Но в виду неоднозначности решения, мы, общим судом, разрешаем тебе выбрать, как умереть. Обычно вас, таких, сжигают… но мы примем и другие предложения.
Медноволосая медленно поднялась с колен.
- Могу я попросить кусок угля?
- Зачем? – Наклонился вперёд председатель.
- Я бы хотела свергнуть голову, которая слишком много и неоправданно заботилась о других. Но я хотела бы, чтобы это было сделано по лично мной написанному контуру.
Толпа притихла, перелаивалась, словно хвост поджавшая собака.
- Ты принимаешь приговор?
- Вы не оставили мне выбора.
- Что ж… - председатель махнул рукой – Принесите уголь… и топор.

Толпа молчала. Середина дня. Медноволосая Гроза очерчивает левой, едва дрожащей рукой, шею, под подбородок. Председатель ждёт, заточенный топор в руках, он сам ковал его когда-то. Медноволосая Гроза ложится на землю, дощечка под шею, угольный круг отражает раскрывшееся сквозь недавние тучи солнце. Председатель заносит топор. Над головой, высоко, чтобы сразу. Медноволосая Гроза улыбается, закрыв глаза. Она слышит, ближе… ближе…
- Вернулись! Судно на горизонте! Вот-вот будут здесь! Они вернулись!
Председатель дрогнул. Топор лязгнул – сквозь дощечку, песок, камни. Сквозь кость. Под подбородок. По дуге, словно привязанная нитью, голова медноволосой Грозы прокатилась ей в руку.
Рыбаки сходили на берег. Вдвое больше улов.

____
СТАРАЯ СМЕРТЬ 

Она сидела за столом из красного дерева. В комнате держался шлейф вишнёвого табака. Анисовый аперитив и красный чай – под рукой. Перед ней – любимая ученица, Горжета.
- Тебе нравится аромат моего табака? – «Старая» наклонилась поближе, выпустив дым из носа.
- Нет. По мне, он сладковат.
«Старая» засмеялась. Она всегда задавала этот вопрос, когда приглашала Горжету на личную беседу. Как и другой…
- Может, чай с анисовым ликёром?
- Нет. По мне, он сладковат. И кислый.
«Старая» смеялась ещё звонче. После замечала.
- Пройдёт немного времени, и ты не сможешь выживать без этого сладкого… и кислого. Более того, почувствуешь за этим пряность… и соль.

Они часто встречались отдельно от всех. «Старая» давно уже избрала Горжету в свои прямые наследники, если так можно выразиться о работе Смерти. Единственное, что её смущало, она – «Новая» - слишком любила людей.
- После того, как они поступили…
- Да. Но они не знали, как поступить иначе.
«Старая» мотала головой.
- Твой подход… так ты будешь к себе всех притягивать…
- Да. Такова моя сущность.
«Старая» поправляла уже давно несуществующие волосы.
- Каждое богом или кем там ещё позабытое место… там окажешься ты…
- Да. И там я всегда буду нужной.
«Старая» вздыхала.
- Ни на что, кроме смерти, у тебя не останется времени.
- Да. Я же Смерть. Моё время смертельно.

«Старая» Смерть разослала своих учениц в разные стороны и ареалы. Единственной «Новой», восьмой, она дала полную свободу действий, добавив напоследок:
«Помни… пряность. И соль.»

Спустя несколько десятков лет она, медноволосая с фиалковым взглядом и повязанным на шею цветочным платком, встречала рассвет французской революции в одном из абсентных кафе, запивая анисовым аперитивом вишнёвый табак. Она забавлялась гравюрами, где её изображали как скелета на коне или с флагом на черепной куче. «Ох, уж эти люди!» - смеялась Горжета. «Чуть что – сразу ведьма… или кости бродячие.» Спустя несколько десятков лет, она поняла, что сначала всё может быть сладко и кисло, но внутри, постепенно, раскроется пряность и соль. И, постепенно, она заранее начала во всём чувствовать меньше сладости и кислоты. И, постепенно, она обрела свою смертельную гармонию.

Где теперь «Старая» Смерть… в лице «Новой», наверное.

____
ЭПИЛОГ 

- Пациент номер 44, пройдите в исследовательскую… пожалуйста. Пациент номер 44…
- Да слышу я. Слышу. – Обнажённая пани прижалась к двери, дожигая пьяную вишню. - Что за срочность?
Она ласково приподняла ресницы, отчего исследователь в очередной раз томно стушевалась – не получалось устоять перед Горжетой.
- У нас тут снова отчуждённый постоялец… бредит в коме… вроде жив, а то и мёртв. Что-то о сестре, убийстве. Шотландские корни…
- Шотландец, мм… - Горжета облизнулась. – Ты ведь знаешь, милая, я тут надолго задержалась. Мне нельзя. Поэтому, не зови меня больше. Это – последний случай. Я посмотрю, что с ним… с его душой… Но после… до свиданья. И да, после меня у тебя вряд ли с кем-то что-либо получится… Мы едва ли увидимся вскоре. А стоит ли просить прощения за наслаждение?.. Не извиняй. Прощай.
Смерть, обнажённая, шагнула за порог.

____

Спустя многие десятки лет, Горжета, винтажная пани, сошла на перрон в перепутья петербургских лож. Отстукивая малиновыми каблуками по пепельным мостовым, глотая анисовый раж из флаконов парфюмов, она встретила новую безответную любовь, и снова посвятила жизнь. Вдыхая соль и пряность грозной царе-градственной трущобы.

…