Сыны Всевышнего. Глава 114

Глава 114. Компромат


Иллюминации было в избытке: огненные водопады электрических гирлянд на окнах и стенах, мерцающая под потолком, наподобие Млечного пути, сетка из разноцветных маленьких лампочек, толстые ароматические свечи в украшенных позолоченными шишками гнёздах из еловых веток на столах. Праздник уже перешёл в фазу непринуждённого разбредания гостей по всему дому. Некоторые вышли во двор, откуда доносились восхищённые возгласы – карсавинские снежные скульптуры были, действительно, хороши.

Юрий Александрович – тот самый «Гоша» – сидел за столом как раз напротив Романа и, доброжелательно посверкивая очками, рассказывал, часто моргая и застенчиво опуская глаза – он, вообще, старательно избегал продолжительного зрительного контакта с кем бы то ни было:

– В общем, это было самое душевное Рождество в моей жизни: мы сидели в этой землянке, затерянной в лесах и снегах, из еды у нас был только хлеб и сахар, правда, горячего чаю – вдоволь – и вспоминали мистические случаи из жизни. Одна женщина рассказала, как под Рождество ехала навестить семью сельского священника: сошла с поезда, а дальше – пешком. Темно, лес – ну, она и заблудилась – дороги в снегу не видно. А был настоящий мороз. Так что перспектива замёрзнуть была совсем не шуточной. И она стала молиться Николаю Чудотворцу. Вдруг видит: разноцветные огоньки – ну, как новогодние гирлянды – светятся по контуру храма. Она, глядя на этот купол, и дошла быстро, куда нужно. «Ох, – говорит, – батюшка! Как хорошо, что Вы церковь-то украсили лампочками! Только благодаря этому в лесу и не сгинула!». А священник ей: «Какими ещё лампочками? И в мыслях не было!». Вышли, глянули – действительно, только фонарь над церковным крыльцом горит в темноте… А недавно я оказался в Стамбуле и увидел эти часы, – Юрий Александрович достал коробочку с золотым брегетом, на крышке которого было выгравировано изображение Святой Софии. – И я сразу вспомнил эту историю. И мне захотелось подарить их тебе, чтобы ты помнил, что заблудиться тебе не дадут. А также, чтобы не забыл, что время – наш союзник. Потому что, где нет времени, нет и движения. Оно – наше благословение. Всё проходит и всё пройдёт. И достоянием Вечности станет только подлинное… Возьми. С Рождеством тебя, Роман!

– Спасибо. – Роман повертел в руках часы, провожая взглядом удаляющуюся фигуру дяди Гоши. Его мозг был перегружен. Но не от избытка общения со множеством практически незнакомых доселе людей – он оказался затоплен колоссальным потоком информации, которая обрушивалась на него, стоило ему с кем-то заговорить. Роман глядел на бледные пальцы Юрия Александровича, сжимающие брегет, и твёрдо знал, что Солнце у собеседника в соединении с Плутоном и Юпитером. И абсолютно неаспектированный Уран на асценденте. Роман отчётливо видел его натальную карту: в каких домах находятся планеты, в каких они между собой аспектах… И мог назвать точную дату рождения этого человека… Помимо того он ясно видел, что при всей своей вежливости и дипломатичности Юрий Александрович ужасно раздражителен и подвержен вспышкам гнева. Что он третирует своих подчинённых, вовсе не считая свои придирки мелочными. Что своего бешеного нрава «дядя Гоша» ужасно стыдится и на протяжении всей жизни пытается с этой страстью бороться. С переменным успехом.

Роман сразу понял, что его новый дар – следствие вмешательства патрона. И быстро сообразил, что новая способность даёт ему в руки ниточки, необходимые для манипуляции любым человеком. А уж возможность влезать в натальную карту – серьёзное оружие! Какой опасный, какой соблазнительный подарок…

Роман покосился на Викентия Сигизмундовича. Тот увлечённо беседовал с Олегом Ивановичем – главврачом больницы, где работал Панарин. От этого гостя Роману достался роскошно изданный анатомический атлас и рассказ о том, как в детстве – они с Радзинским, оказывается, росли в одном дворе – Викентий Сигизмундович спас ему жизнь, вытащив из омута, в который будущий врач прыгнул по дурости на спор – (неудивительно, при таких аспектах Нептуна и Марса!). Олег Иванович, как выяснилось, особо выдающимися экстрасенсорными способностями не обладал, и этот факт причинял ему немало страданий. Глядя на фантастические возможности Аверина и Радзинского, а теперь ещё и Панарина, он мучился от осознания собственной ущербности, которую, относясь к себе со всей возможной строгостью, принимал за банальную зависть, и ужасно стыдился этого низменного чувства. То, что Олег Иванович был потрясающим диагностом, который с первого взгляда безошибочно определял причину болезни самого сложного пациента, упорно не воспринималось им как дар – он искренне считал эту свою способность результатом профессионализма. Умом он понимал, что духовный уровень и наличие эффектных способностей совсем не обязательно находятся в прямой связи друг с другом, но сердцем… – сердце его страдало. А, может, это было глупое эго?

Роман вздохнул и отвёл глаза: он панически боялся узнать о слабостях или, не дай Бог, пороках Радзинского, а ещё меньше – Аверина. Он и не предполагал, что они настолько идеальны в его представлении. А Бергер? Да он, вообще, святой!

– Ты очень напряжён, – раздался над ухом голос Николая Николаевича. – Викентий уже устал шутить по этому поводу с гостями. Уже практически все засекли идущий от тебя мощный негатив и выразили свою обеспокоенность этим фактом. Давай я тебя отсюда эвакуирую. Например, помогу отнести подарки в комнату – их уже целая гора! – Аверин принялся нагружать мрачного, безмолвно-покорного Романа свёртками, коробками и пакетами, а оставшееся сгрёб сам и двинулся к двери.
Перед ними немедленно выросла атлетическая фигура Радзинского.

– Николенька, ты надорвёшься! – озабоченно пробасил он.

– Кеш, я сам! Ну, ради Бога! Просто открой мне дверь! – отбиваясь от его настойчивых попыток отнять хотя бы часть груза, с отчаянием восклицал Николай Николаевич. Радзинский покачал головой и с усмешкой исполнил его просьбу.

Наконец удалось вырваться из наполненного людьми помещения, и затворившаяся за ними дверь комнаты отсекла звуки чужих голосов. Аверин сгрузил подарки Роману на постель и тихонько засмеялся:

– Боже мой! Сколько тебе надарили конфет! Не иначе как все желают, чтобы твоя жизнь стала слаще…

Роман избавился от своей ноши, увеличив гору подарков на постели вдвое.

– Заберите их себе. Я конфеты всё равно не ем, – равнодушно отозвался он.

– Ну, уж нет! Тебе есть, кого угощать! Разве я не прав? – покачал головой Аверин, аккуратной стопкой складывая коробки на столе.

Роман с тоской посмотрел на его тонкие изящные запястья и точёные кисти рук, ужасно напоминающие ему Бергера – нет, ему некого угощать, потому что неизвестно, когда они с Кириллом теперь увидятся. Скорее всего, уже в школе… Как же ему не хватает Бергера!!!

– К тому же, зная о моей постыдной слабости к сладкому, мне преподнесли втрое больше, – с улыбкой добавил Аверин, вылавливая из кучи подарков последнюю конфетную коробку.

Роман непроизвольно вздрогнул, услышав слово «слабость».

– Вы идите. Я тут посижу. Что-то я устал. От общества.

– И вовсе ты не устал, – безжалостно разоблачил его учитель. – Ты – как бы это помягче выразиться – нахлебался всякой грязи до тошноты. Трудно было не заметить, как ты откровенно сканировал каждого, кто подходил к тебе с поздравлениями и кривился так, будто вынужден общаться с отбросами общества.

– Я не виноват! – немедленно огрызнулся Роман. – Я ничего не делал! Стоит мне на кого-то посмотреть, как я всё про него знаю – весь компромат. Безо всяких сознательных усилий с моей стороны!

Николай Николаевич скрестил руки на груди и склонил голову набок, сочувственно разглядывая искренне возмущённого подростка. Его красиво очерченные губы дрогнули от едва заметной улыбки.

– Рома, эта болезнь очень легко лечится – смирением. Вот смотришь ты на человека и понимаешь, что он, к примеру, сплетник. Так ты сразу себя – мордой об стол – мол, я ещё хуже! Какое мне дело до чужих грехов? Со своими бы разобраться! Он – злопыхательствует, но никого не убил, а я… Напомнить тебе, Рома, чем вы с Рудневым занимались?

Настроение Романа, и так неважное, сразу резко упало ниже критической отметки. Стало так тошно! Он рухнул на постель Бергера лицом вниз и накрыл голову подушкой.

– Ром, давай вернёмся к гостям, – тихо попросил Николай Николаевич с совершенно бергеровскими интонациями в голосе и погладил подростка по спине между лопаток. Он сел в кресло и придвинулся поближе к кровати. – Пусть информация идёт, а ты её не цепляй. Она тебе нужна? Нет. Ну, так и говори себе!.. Пойдём! Я тебе в качестве противоядия про каждого что-нибудь хорошее расскажу. Ты учти, что от твоего состояния, от частоты твоих вибраций зависит и восприятие. Ты же знаешь, что, когда человек влюблён, ему всё вокруг кажется сказочно прекрасным. Вот и влюбись! Смотри на всех с любовью!..

Роман выглянул из-под подушки и окинул учителя скептическим взглядом.

– И что ты вбил себе в голову, что не любишь сладкое? – с подозрительным энтузиазмом продолжил Николай Николаевич, стаскивая с романовой головы подушку и отбрасывая её подальше. – Шоколад отлично снимает стресс, – он вынул из стопки на столе коробку конфет и решительно разорвал прозрачную упаковку. – М-м-м… Обожаю сливочную начинку! – он спрятал конфету за щекой и поставил коробку под нос Роману. – Попробуй!

Роман, вздыхая, выбрал конфету в виде розочки и отправил её в рот. Сладко. Не то, чтобы приторно, но – чересчур. Пахнет празднично – это правда. Ну, тонизирует – да. Попробовать что ли ещё для чистоты эксперимента? Вот эту – овальную… Эта, пожалуй, получше. Начинка у неё фруктовая, кисленькая. Можно съесть ещё одну такую. А вот эти квадратные интересно с чем? Шоколадная начинка – горьковатая и с привкусом коньяка – эти, надо признать, самые удачные…

– Может, чаю? – с улыбкой поинтересовался Николай Николаевич, когда конфетная коробка опустела уже наполовину. Серые глаза учителя лукаво сияли.

Роман замер с очередной конфетой в руке: он забыл о присутствии Аверина! Интересно, он только выглядит перед ним, как сумасшедший или… Похоже, все эти манипуляции с сознанием дорого ему обходятся!

– Пойдёмте, – криво усмехнулся он, отодвигая коробку и садясь на постели. – Мне срочно надо заесть это чем-то солёным.