Француз. Часть I. Глава IV

                Часть I. Глава IV.

    И вот мы у дверей московской шоколадницы. Внутри чисто и уютно.  Кондиционер работает бесшумно, и ветра от него почти нет. Несколько застывших в полусонных позах посетителей примостились за столиками. Они скорее отдыхают, чем насыщают свои желудки. Ирван заказывает двойной «американо». Через минуту официант приносит увесистую чашку, над которой струится нагретый парок. Запах свежесваренного кофе ударяет мне в нос. Француз обхватывает чашку обеими руками и делает первый глоток. Блаженная улыбка расплывается на его лице.
  - Вкусно? - спрашиваю я.
  - Очень, - отвечает повеселевший Ирван, - предыдущую ночь я почти не спал.  В хостеле, где я поселился, были только двухэтажные кровати, и спали на них одни русские. Они храпели так, что выспаться не было никакой возможности. Поэтому сейчас мне необходимо немного взбодриться.
    Но вот кофе выпит, и француз отправляется за стойку расплачиваться. Я следую за ним. Краем глаза поглядываю на оставленные вещи.
  - Сколько с меня? – спрашивает Ирван почти без акцента.
  - У вас есть наша бонусная карта? – интересуется бармен. Француз вопросительно смотрит на меня.
  - Есть, - отвечаю я за него, - только он её в Париже забыл. В следующий раз обязательно возьмёт. Если снова забудет, то я ему напомню.
  - Что он у меня спрашивал? – интересуется Ирван, когда мы выходим на улицу.
  - Ничего, - отвечаю я, - просто он принял тебя за русского, да ещё, по всей видимости, за москвича. Только у них всегда с собой всякие карты с дисконтами и бонусами. Я это по своему зятю знаю.
  - Это хороший знак, - радуется француз, - и он уже второй. Первый был вчера, когда прохожий спросил у меня, как ему куда-то пройти. И знаешь, - Ирван улыбается, - я смог ему правильно объяснить...и сделал это по-русски. И он понял меня, - заканчивает он, почти сияя от радости.
    В электричке сначала было жарко и очень душно. Рубашка моя прилипла к телу. Пассажиры открыли все окна, но это не помогло. На улице было минимум плюс тридцать по Цельсию. Через час появился проводник, тот самый, который перед посадкой в вагон долго изучал наши билеты и документы. Нет, всё же не зря я купил Ирвану второй билет. Теперь у нас было на двоих три кресла, одно из которых было свободным.
    После того, как мы тронулись, проводник тут же врубил кондиционер на полную мощность. Холодный ветер засвистел между сидениями. Приснувший было француз, очнулся и полез в рюкзак за тёплыми вещами. Он что-то сказал мне хриплым голосом, но я его не понял. К тому же, он зашмыгал носом. Жара снаружи и кондиционер внутри – что может быть хуже для здоровья?
    Вечером  Ирван начнёт кашлять. Моя мать из-за этого переполошится не на шутку. Перед сном она приготовит для француза отвар из дубовой коры, предварительно настояв его в течение часа. Потом заставит выпить этот отвар на ночь. Я тоже приму участие в лечении гостя. Нагрею на плите молоко, достану мёд, сам буду его пить для профилактики и Ирвана угощать. Ну и, конечно, мне тоже придётся похлебать на ночь бабушкиного зелья, без этого она и меня не отпустит спать. 
  - Молочко белорусское, - буду объяснять я Ирвану, - от «батьки», так мы величаем президента Лукашенко, а душистый медок из Кемера, из Турции. Я приобрёл его в магазине «Карфур», французском, как ты понимаешь. И расположен он был рядом с мечетью.
    На следующий день, чтобы окончательно вылечить гостя, мы пойдём с ним в аптеку за лекарствами от простуды.
  - Аллёон зи а апотек, - скажу я, желая блеснуть познаниями во французском языке.
  - Не апотек, а фармаси, - поправит он меня.
  - Вот тебе и знания, - самокритично подумаю я...
    И потом вспомню, что «Апотек» - это никак не по-французски, а скорее по-турецки. Это слово было написано на вывеске в фильме «Бриллиантовая рука», которая якобы находилась в Стамбуле, а на самом деле висела на одной из улочек Ичери-шехера в Баку. Там в основном и снимался этот замечательный фильм. Я рассмеюсь от этих воспоминаний, но говорить французу ничего не стану…
    Но вот и мой Брянск родимый на подходе. Остаётся до него каких-нибудь полчаса пути. За окном мелькают деревья. Мы проезжаем знаменитые брянские леса. Где-то в их глубине всё ещё водится воспетый Высоцким «серый брянский волк». Тут даже сотовый телефон не ловит, хотя до города не больше двадцати километров.
    Ирван интересуется, не знаю ли я, что за деревья растут за окном. Что я могу ответить, если мои познания в местной флоре и фауне не слишком отличаются от моих познаний во французском языке. Однако, руками, мимикой и жестами я объясняю ему, что это за  деревья. Ирван, как ни странно, почти всё понимает.
  - Блянш, - говорю я, что значит «белая».
  - Берёза, - говорит он и прибавляет, - «булён» по-французски.
  - А-а-а, - вспоминаю я, - Булонский лес.
  - Эриссон (ёжики), колкие деревья такие, – продолжаю я свои объяснения.
  - Сосна и ель - подхватывает он, - по-французски это звучит просто: «пан» - сосна, а «сапан» - ель.
  - Осина, - говорю я, - это под которой подосиновики, грибы с красной шляпкой. Шяпо руж.
  - Понятно, - отвечает он, - осина по-нашему «трамбль».
  - Трёмблян, дрожащий, - снова припоминаю я, - у нас есть поговорка такая, «дрожит как осиновый лист».
    Значит много у нас общего с французами и не только в языках.
  - Лё шэн – дуб, - прибавляю я, вспоминая, что у меня в доме пол из лёшенового паркета…
    К концу моих объяснений, француз уже почти теряет голос. Он совершенно охрип. Работающий на полную мощность кондиционер довершает своё пагубное дело. А я ничего, даже песню напеваю - «Шумел сурово брянский лес». Потом окажется, что Ирван двадцать лет поёт в хоре, а потому и в музыке и в верно взятых нотах он отлично разбирается. Ну а я, по глупости, ну и, конечно, из хвастовства, на рыбалке буду петь ему песню «Я умею мечтать» Юрия Лозы.

http://www.proza.ru/2015/09/21/1349