грибница

Идя по осеннему лесу я смотрел на переплетения травы. Она напоминала скорее волосы головы леса. Смотрел задрав голову на небо просвечивающее сквозь качающиеся верхушки деревьев. Воспоминания приходили сами подобно гуляющему ветру. Лето уже отжило и сырость была ощутима при каждом вздохе. Пиная пожухшую, съежившуюся и потерявшую цвет листву, я увидел множество белых ниточек, нейронов связанных в единую сеть. Сев на корточки я мог наблюдать будто инверсию фотографии ночного города. Так и моя жизнь подумалось мне. События и люди связаны невидимыми нитями.  Воспоминания грибами проростают, набухают, поднимаются над мертвыми листьями крохотными атомными взрывами. Бесконечный фрактал расходящихся во все стороны деревьев. Разрезающие пространство солнечные лучи. Крики птиц.  Шелест листвы. Беззвучный голос мыслей.

Я открыл глаза и тут же закрыл вновь. Это сон, пожалуйста, это сон, сейчас я проснусь дома. Я силился заснуть вновь, но уже не мог. Пришлось сесть на деревянной лавке служившей мне постелью. Я уткнулся лицом в ладони. Это сон, это сон - судорожно твердил я себе с каждой новой секундой убеждаясь в обратном и вспоминая предыдущий день.
"У меня стакан травы чувак, приезжай!" Я выглянул из окна. Уже стемнело, цвет светофоров размазывался на мокром асфальте. Я оделся и вышел.  Было холодно, дул пронизывающий ветер. Пропустив троллейбус я запрыгнул в маршрутку - хотелось поскорее накуриться.  Пол часа я смотрел в окно на стекающие капли и силуэты людей на улице. Потом забивал один косяк за другим. Так прошла ночь. Мы что-то смотрел, что-то обсуждали. Память истерлась как пленка в кино. Это был две тысячи восьмой. Я уже ушел из универа. Кажется конец весны. Оставаться у друга не хотелось.  Я подозревал что его родители догадываются чем мы занимаемся и было неприятно сталкиваться с ними в прихожей. Бормотать что дела хорошо и торопиться завязать шнурки и не поднимая глаз выскользнуть за дверь.  Уже начал ходить транспорт - поеду домой спать. Жадность и накуреность, я попросил один косяк с собой. Свертел. Куда положить чтоб не сломать? Бросил в сумку, накрыл шарфом.
На остановке, помню, стояли четыре пьяных тела. Утро воскресенья. Они очевидно из клуба. Зашли за стенд с наклееными на него газетами, повернулись к нему лицом и стали отливать. Стенд закрывал их от головы до середины живота, но им не доставало ума понять что ссут на глазах всех несчастных которые в это утро ехали на работу.  Я лишь улыбнулся. Бухари, что с них взять. Сел в автобус и уснул. Проснулся на своей остановке. Раскрыл глаза, вскочил и выпрыгнул на остановку. До дома мне нужно было пройти через площадь, нырнуть в арку и первая парадная моя.
Солнце только что вышло из-за домов. Перед аркой стоит сгоревший автомобиль. Я же проходил здесь несколько часов назад. Достал телефон и сфоткал. Захожу в арку, рядом резко тормозя останавливается автомобиль. Выходят двое. Мигают корочками. "Че фоткаешь?" Я затупляю спросони, еще не отойдя от травы и вообще от неожиданности. "Что в сумке?" Открываю сумку. Мент поднимает шарф и на асфальт выпадает этот злосчастный косяк. Мы втроем смотрим на него несколько секунд. Раздавить и растереть его по асфальту. К сожалению эта мысль пришла намного позже. У меня в кармане пусто. Более того дома тоже ни копейки которые бы можно было предложить. Сотрудники расценили мое нежелание сотрудничать материально как личное оскорбление. Усадили в машину отвезли в отделение. Там меня испуганного затолкали в камеру в которой сидела проститутка и хач стоящий с широко расставленными ногами и руками прислоненными к стене. Я вжался в пластиковый стул. Когда дверь закрылась хач начал лезть ко мне, проститутка защищать, я молчал.  Через некоторое время послышались шаги в коридоре. Щелкнул замок, хач принял свою позу. Видимо недостаточно, потому что вошедщий мент первое что сделал это ударил его по ноге от чего тот чуть ли не сел на шпагат, потом получил еще по почкам. Меня вывели и привели в комнату участкового. Он спрашивал стандартные вопросы кто, как, где взял, я стандартно отчечал ничего не знаю, придумывал чушь на ходу. Потом он пару раз ударил меня, я подписал что-то. Я был без сил, не спал уже сутки, в голове метались обрывки мыслей. Он в очередной раз предложил мне дать ему денег и отправиться домой. Я слезно объяснил что денег нет. Меня спустили на этаж ниже забрали ремень и шнурки, оставили только пустые карманы и заперли в длинной продолговатой камере со стеклянной стенкой с дверью и лавкой на противоположной стене, так называемом стакане.
Когда я окончательно восстановил события прошлого дня, начал думать о своей несчастной судьбе и раскаиваться. Сколько было времени я не знал. Часов нигде не было и окна на улицу нельзя было увидеть. Только коридор с несколькими камерами и прозрачная дверь в дежурку. Я начал ходить по камере не зная что делать. То садился, то вставал не зная сколько меня здесь продержат и что мне грозит. Начали приходить мысли разбить себе голову об бетонные стены. Привлекли надписи на них. Чтоб скоротать время я стал перемножать в уме трех, четырех значные числа выцарапаные на краске. Время тянулось бесконечно. Ничего не происходило. Я будто сходил с ума в одиночестве. Оказаться в карцере никому не пожелаю. Одиночная камера это жесть, точно вам говорю. Это невыносимо. Я хотел в туалет, но в коридоре никого небыло. Я стал стучать в дверь, но безрезультатно. Садился и вставал. Пытался уснуть. Обо мне будто все забыли. Спустя пару вечностей меня таки отвели в грязный туалет. Я напился ржавой воды из крана. И стал просить взять в камеру книгу которая была в моей сумке.  Подобно бурлаку который тянул корабли и ранил ноги об колючки. Он мечтал когда разбогатеет устлать весь берег мягкими матрацами чтоб было удобно тянуть корабли. Книгу мне таки разрешили.  Это чуть спасло. Но я все не знал сколько мне предстоит провести в этом проклятом стакане. По ощущениям прошли уже сутки, я сильно проголодался. Один из проходящих мимо сотрудников сжалился и дал мне коробочку быстрозавариваемой лапши. Я смял ее в раз. Был уже вечер или ночь. Я видел темные окна когда меня водили в туалет. Стал проситься домой. Переночевал на той же лавке. С утра меня посадили в машину и свозили домой за паспортом. Бабушка удивилась увидев меня в сопровождении. Я взял паспорт и мы вышли. Снова в камеру. Снова мучительное ничего. Наконец мне сказали выйти. Поедешь на суд. Куда угодно лишь бы не оставаться в этой адской камере. Затолкали в собачник уазика. Конвоиры снова предложили откупиться заломив такую сумму что я невольно воскликнул: "Где ж мне такие деньги взять?" "Возьми кредит". Покатались по городу, я был пристегнут наручниками к решетке. Привезли в суд. Там я еще ждал сидя на деревянной скамейке. Я был молод и глуп, хотел чтоб как угодно это уже закончилось. Не стал возражать, не стал протестовать на счет последних полутора суток моей жизни. Прокурор удивлялся обычно таких не привозят, только тех кого сажают, мелких даже не довозят. Выписали мне административный штраф. И выперли за дверь на все четыре стороны. Мент правда украл паспорт. Сказал что оставил там где-то и что вернет, дал номер свой и просил не обращаться в отделение пока, сказал завезет в участок  из которого меня забирали. Через несколько дней я ходил туда, но ни о чем подобном там не слышали. Может они его себе прикарманили, может конвоиры. Я забил на паспорт опасаясь что через годик придет письмо из банка что я задержал выплаты по кредиту. Но я повторюсь был юн и неопытен. Так и жил полтора года потом без паспорта. Небо в тот день было чистое и голубое.

Я зашел в комнату. На полу валялись матрацы, на системном блоке стоял монитор. Трое сидело, четвертой была "моя тогдашняя девушка". Не могу не брать в кавычки потому что через несколько минут она окончательно перестанет мной таковой считаться. Ребята писали рэпчину, резали минуса, плевались в микрофон, за окном не спеша протекала Фонтанка. Я пришел и нужно угостить гостя. Отказался. Ну а раз вспомнили вмажемся сами. Я отщипывал кусочки гашиша и плющил их на крыжке от бутылки в небольшие лепешечки. Парни на ложке выпаривали. Через ватку втянули в шприц. Ну что Мишаня давай! По очереди следуя какому-то принципу кто кому, видимо кто ближе, от кого ты хочешь получить кайф, вмазали один другого. У меня навсегда остался принтскрин того момента как та, которую я считал своей девушкой, сидит  с перетянутой ремнем рукой и отвернувшись чтоб не видеть процесса смотрит в пол, ее дреды свисают, коричневое платье, из окна видно голубое небо, будний день, кажется среда. Я почувствовал страх и трепет, всех этих ребят я знаю как хороших парней и сейчас находясь в этой ситуации я ощущаю что я слишком далеко зашел. Что я не в том месте. Не тем занимаюсь. Не те мои друзья. И уж точно это не моя девушка. Ее приходнуло, по вене это быстро, она опрокинулась на пол и не видя смотрела в высокий потолок. Парни уткнулись снова в производство, а я пребывающий в шоковом от осознания состоянии вышел. Наверное это заметили не скоро.

Прошла неделя как я разочаровавшись в постоянном курении разнообразных веществ жил на вершине горы. "Я скоро приеду". Поехал встречать.   Я ее совсем не знал, вообще отнесся к этому комментарию без эмоций. "О ты в Крыму, я скоро приеду". Ну приедешь приезжай, встретимся. Фоток не было, пол не указан, имя тоже ни о чем не говорит, общих друзей нет. Я прохаживался вдоль поезда никто не вышел. Ну ладно подумал я. И сел в автобус. Она позвонила. "Я такая дура. Я тебя видела, но не вышла. Я приеду".  "Постой я сам приеду". Все равно устал сидеть на горе один. А там друзья. Силой большого пальца доехал. Телефон сел. Условились у достопримечательности. Она оказалась красивой с длинными волосами и ногами. Через пятнадцать минут мы стояли в магазине за вином хоть до этого я не пил пил больше года. После в уединенной бухте в ночи мы купались голые и планктон искорками вспыхивал под нашими руками. Две недели пролетели минутой. Мы жили на берегу океана и выходящее из-за скалы солнце было нашим будильником. Утро начиналось с здорового секса и косяка. Похода к роднику. Приготовлению завтрака на костре. Я заботился о ней. Она любила меня. Между деревьев, под сенью листвы мы проводили ночи. Океан шумел отражая каждой волной луну. Рай на земле. Плавленый сыр намазанный на булку. Ее гладкая кожа. Теплые волны, ласковое солнце. Мы были вдвоем и нам не нужен был никто. 

Топор глухим хлопком ушел в полено, я проснулся. Подушечкой ладони я чувствовал холод металла, часть варежки была отрублена. Повезло. Однажды я уже отрубил себе кончик большого пальца.
Батальон стоял окруженный лесом. Из палаток в морозное небо трубами были устремлены ровные струйки дыма. Сегодня я кардинально не выспался. Ночью загорелась палатка. Проснувшийся первым выскочил с криком на улицу и схватив лопату забросил в образовавшуюся дыру снега. Из-за него попавшего мне прямо в лицо я и проснулся. Хрень какая. Закутался в спальник, в котором я лежал во всей зимней одежде и матерясь на тающий под воротником бушлата снег уснул.
Солнце еще и близко не собиралось всходить когда мне нужно было начинать рубить дрова и растапливать офицерскую печку. День по всем приметам начинался лютый. Сегодня батальон перебазируется на новое место. Весь день мы разбирали палатки, снимали массеть, грузили имущество. Было довольно тепло для конца зимы. На месте лагеря образовалась одна огромная лужа и все были с мокрыми ногами матерящимися на всё существование. Темнота наступила раньше обеда которого так и не было. Мы грызли промерзший хлеб в промежутках между погрузкой тяжеленных палаток и прочего барахла в грузовики. Я вызвался поехать разгружать. В кузове военного КАМАЗа оставалось сантиметров двадцать до потолка. И хоть на ямах меня подбрасывало и било об каркас, а в ноги впивались торчащие отовсюду гвозди я был рад что не слышу мерзких голосов сержантов. Было четыре или пять ходок в промежутке я пытался вздремнуть в голом ночном поле на куче мокрого хлама, но ветер и холод мешали. Когда все было перевезено нужно было ставить палатки ведь негде и спать. Конечно сначала для командиров и в последнюю очередь для солдат. Помню как я снял  насквозь мокрые берцы и поглядел на свои белые размокшие, все в скомкавшейся коже ступни. Это было ошибкой, одевать через несколько часов их мокрые было ужасно, но хотелось хоть на время освободиться от них. В палатке было холодно и сыро. Температура была чуть выше ноля.

Мне было очень холодно. Всю ночь я просыпался трясясь всем телом. Я лежал свернувшись как эмбрион обмотанный одеялом и спальником. От моего дыхания палатка покрылась инеем. Я смотрел с надеждой на часы и надеялся поскорее встретить утро.
Фура высадила меня на трассе, была уже ночь. Ночью стопщиков не берут. Сколько не пытался, понял что бесполезно. Тем более опасно, твою фигуру фары выхватят из черноты за несколько секунд до удара. И не успеет еще тело долететь до земли машина скроется во мгле навсегда. Дойдя до заправки  я решил переночевать за ней. Светил желтым светом фонарь и это придавало немного уюта. Звезды мерцали в осенней ночи. Мои скромные пожитки приютились рядом. Я одел всю имеющуюся одежду и попытался уснуть. Во сне время идет быстрее. Но только не на таком холоде. Когда стало невыносимо я решил попытать счастье на первых кто этим утром отправится в дорогу, в надежде на их удивление и сострадание увидеть в этакой глуши молодого парня идущего по обочине. Я вымыл руки и лицо водой из бутылки, собрал вещи. Прошло всего несколько минут, но вода которой я мылся превратилась в лед. Одеревеневшими пальцами я собрал палатку прерываясь на отогревание неработающих рук и пошел. За железнодорожным мостом было озеро все покрытое туманом. Я остановился полюбоваться этой дикой красотой. В этот же момент я услышал приближающийся шум автомобиля.
Меня никто не учил автостопу. Однажды я просто вышел на дорогу и пошел. Шел и шел стесняясь поднять руку. Шел пока усталость не пересилила. Я поднял вверх большой палец. Новичкам везет говорится. Вселенная поощряет наши любые попытки и дает аванс, после нужно платить решимостью и усилиями. Место сразу за поворотом, не очень благоприятное, хоть машина и сбавляет скорость, но замечает тебя поздно, у водителя мало времени подумать, а стандартная реакция это просто проводить взглядом. Так и случилось. Громыхающий Иж проехал мимо. А на горизонте стали появляться розовые облака. Розовый - цвет надежды на лучшее. Розовый значит скоро взойдет солнце и отступит тьма и холод. Туман иллюзии рассеется и засияет огонь знания. Трасса была пуста. Я побрел вдоль канавы поглядывая на предрассветное небо на востоке. Начинался новый день. Всегда дающий новые надежды.

В автобусе ко мне подошел мужчина средних лет. Я ехал к бабушке, тогда я уже мог ездить через пол города один. Ехал от метро в автобусе и как обычно стоял посередине, в "гармошке". Мужчина этот спросил не нужна ли мне работа? Скорее мне нужны были деньги, ведь карманных мне практически не давали, в семье их не водилось. Что за работа я так и не понял, нужно было выходить и мы обменялись номерами домашних телефонов. Мобильных тогда не было. Помню была весна. Он встретил меня у метро Звездная. Проходя мимо ларьков он спросил курю ли я. Я не курил. Пьешь? Сказал что иногда пиво. Врать как то не хотелось. Он спросил какое и я сказал что Специальное. Он купил мне бутылку хотя я был против. Я до сих пор чувствую себя неудобно когда мне что-то покупают. Я все хотел поскорей узать что за работа, а он все говорил подождать. Мы зашли в дом, новую многоэтажку прямо у метро и ехали на лифте. В квартире оказалось несколько картин с изображением голых женщин, для меня тогда это было шокируюше. И мальчишка моего возраста в коротких обтягивающих шортах. Все пахло дурно и не предвещало ничего хорошего. Пиво, картины и мальчик... Мужчина предложил у меня отсосать. Он сказал что заплатит денег. Я сконфузился, такого я не ожидал. Он сказал что включит порнушку с девочками. Я сказал что в этом дерьме участвовать не буду. Мужчина оказался не воинственно настроен, хотя вполне мог меня изнасиловать.  Многократно повторив что ничего плохого не сделал выпустил меня из квартиры. Я сбежал по ступенькам и выскочил из дома. Обескураженный, шокированный произошедшим я был рад оказаться на улице. Была весна.

С детства я семью свою знал только бабушку да маму. И был смуглее среднестатистического, несильно впрочем. В армии меня спрашивали кто такой, а я отвечал не кривя душой  папа -русский, мама - русский, точно как в паспорте написано. Но желание узнать свои истоки, откуда деды, прадеды вынудили спросить маму. Она в тот момент в больнице лежала, плохо ей было и непонятно что случиться могло. Мне на тот момент был двадцать второй год и уже шесть лет как я жил отдельно. Сначала у бабушки, пока в универе учился, а потом начал снимать по городу  комнатки. С мамой я не жил, не сошелся я характерами с ее новым мужем и как школу окончил уехал от них. С тех школьных пор был в гостях на пальцах пересчитать сколько раз. И мы обоюдно, хоть и были в курсе как кто из нас живет, прямо не общались. А тут после армии я заехал в больницу к маме. Говорю расскажи про наших предков, кто такие, из каких мест. Она была в больничной рубашке, под глазами круги. "Мы тебя из роддома взяли". Уходящий вдаль больничный коридор, ломаные силуэты окон в которые светит солнце, каталка у стены, горшок с растением.  Хорошая сцена из фильма. Я стою опустив руки и  пораженный неожиданностью, впитываю момент. Высасываю его. Все равно не знаю как себя вести. Просто стою и смотрю вдаль этого бесконечного коридора. "Настоящие родители твои молодые студенты, мама из Карелии, папа из Молдовы. Ты совсем маленький был". С детства помню игрался с большой монетой на которой выгравировано "15 сентября 1989 года 13:30 Санкт-Петербург". Без имени. Имя дали позже в честь какого-то врача. Восемьдесят девятый год, Союз на грани колапса, понятно студенты, денег нет. Хорошо не убили, а просто бросили. Может думают обо мне иногда, вспоминают.




Мимо беззвучно проносятся родные огни района. Проплывают и тонут. Яблоневый сад. Я не увижу его год. В стекле отражаются проходящие по вагону, такие же как я раздосадованные, новобранцы. Я прижался к стеклу лицом и закрыл глаза. Стук колес, мерное покачивание. Из щелей пробивался холодный осенний воздух. Я поднял воротник бушлата и уткнувшись в него вспомнил как всего пять дней назад признался друзьям.
Вечеринка по поводу Хэллоувина, мы уже выпили достаточно. "А сейчас Ленич хочет что-то сказать". Лучшему другу я открыл свои планы раньше. "Друзья, я ухожу в армию". Недоумение, шок, девчонки в слезы, "ты что серьезно?". Мне осточертела моя жизнь много раньше. Хотелось сменить, кардинально и капитально. Все держал в тайне. Родители не знали. Ходил в военкомат, первый снег встречал из окна кабинета хирурга. Поставили группу а - полностью здоров. В распределителе ко мне подошел военный, в званиях я тогда не разбирался (да и подтянуться десять раз не мог), и проводил в кабинет. "Высоты боишься?" "Нет". "В ВДВ пойдешь?" "Пойду". Так я и оказался в этом поезде так немилосердно проезжающим мимо моего же родного района. Можно даже было увидеть дом где после моего признания меня тут же и подстригли, где меня обнимали, где желали удачи. Все это отправлялось  в несуществующее. Прекращало на год быть реальным. Я смотрел на проплывающие огни домов и несся в неизвестность.


Ходили мы с классом в Александро-Невскую Лавру. Уж не знаю за каким поводом мы там оказались. Зашли в собор, меня больше интересовала архитектура. Я медленно и степенно, не нарушая витавшей торжественности бродил запрокидывая голову к сводам потолка, рассматривал иконы и блики свечей. Было тихо, народу было прилично, я не знал сколько обычно потому не удивлялся. Неожиданно прямо передо мной оказался серый, в костюме лежащий покойник. Я страшно испугался, скорее от неожиданности. Вот так прямо по центру лежит себе на алтаре видимо готовый к отпеванию. Я осторожно обошел его по самому большому какой позволяли стены радиусу и старался больше не встретится взглядом с его потухшей кожей. Конечно я много раз видел трупы. Чаще всего на дорогах или придорожных газонах, все они были целиком или частично накрыты белыми простынями, иногда окровавлеными, иногда свежими. Было время когда  гремела слава фильма Лики смерти, который я никогда не смотрел, но о котором с восторгом отзывались те у кого не вызывало отвращение смотреть на ужасные проявления смерти. Тогда видел на Типанова покрытый красной тряпочкой полчеловека. Перегородив дорогу стояла громадная фура за которой тянулся длинный след очевидно из мозгов пострадавшего. Но настоящее обилие трупов я наблюдал когда путешествовал по российским дорогам автостопом. Тут и там лежали различной степени целостности животные, половинчатые, совсем размазаные и темные пятна перееханные еще вчера. Безошибочно я определял что в кювете гниют чьи-то останки. Запах этот плотно врезался в память. Началось все со странного запаха в парадной. Чем пахло я не знал, но с каждым днем аромат училивался и крепчал. Через неделю я вдыхал у входной двери и следующий вдох делал уже закрыв дверь квартиры на третьем этаже. Вонь проникала в квартиру, было лето, кажется июль. Я открывал окна, лучше пыль и выхлопные газы чем тошнотворный запах. Соседи вызвали таки подобающие органы и они вскрыли замки в подвал. Спускаясь я видел милицию, людей в белых халатах с масками на лицах. Вонь сменил жгучий запах хлорки. Вскоре я узнал что алкаши подрались и один убил другого. Парадная моя ближе всего к круглосуточному магазину располагающемуся до сих пор в подвале в арке. Тут же место еженощного распития. Завсегдатаев за проведенные мною года и ежедневные возвращения домой  я знал в лицо, впрочем всегда безучастно проходил мимо. Далеко тащить не стали. Провел покойничек в подвале пару недель не меньше. А запах я запомнил и безошибочно определяю гниение плоти на расстоянии дуновения ветра.

Случилось это после последней  дискотеки в детском лагере. ДОЛ "Победа". Ездил туда два или три раза. В то время я  не мечтал о любви и серебряных закатах и не понимал смысла медленных танцев. На прощальной дискотеке в следствии своей инфантильности  мог схлопотать пригласив девочку старше меня. Она хорошо относилась ко мне, о сексе и сопутствующем я не думал и не знал. Ее парень смотрел как мы медленно кружимся и я держу ее за талию. Потом мне сообщили что он хотел разбираться, но она успокоила его. Я был малолеткой. Это было время группы тату, мальчишника и bumfunk mc.
С ней мы даже не знакомились. Просто оказались в ту ночь на одной скамейке. До этого я ее ни разу не видел. Наверное она представилась, но я не запомнил имени. "Завтра с утра я уезжаю домой, в Апатиты".  Потом я узнал что это в Мурманской области. "Умеешь целоваться взасос?" "Неа". Она притянула меня к себе и поцеловала. Она была немного старше, даже не знаю зачем она это сделала. Дефлорировала парня. Отношения с девочками я стал заводить гораздо позже.
Тоже в детском лагере. Вот уж школа жизни. Там мы учились общаться, дружить и сбегать за территорию в магазин и на озеро. Она жила в другом корпусе, познакомились мы как водится на дискотеке. Помню у нее были сиськи и подруга. С подругой встречался мой враг. Он когда меня небыло в комнате вытащил из-под матраца фантики которые я собирал и разбросал по постели прикрыв сверху одеялом, так что я заметил когда ложился спать. У какого отряда будет к концу смены самая длинная гирлянда из фантиков тот отряд победит. Сейчас я догадываюсь что это хитрый способ уменьшить количества мусора на территории, но тогда я расстроился. Нашел обидчика и мы даже потолкались в коридоре. А потом мы встретились в комнате наших подруг и стали ходить к ним вместе. Так и подружились. Пацанская дружба оказалась крепче. С его девушкой он по окончании смены не виделся ни разу, а я однажды приехал к своей в гости. Может быть мы даже целовались, не припомню. А с другом общаемся уже больше десятка лет.



Много с кем делился своим отношением к этой квартире. Дом стоит на кладбище. Открываю старые карты. Дорогой отрезали кусок. Перекопали в парк. Залили стадион. Построили два дома. Трехэтажный жилой и больницу. Ранее венерическую, туберкулезную, ныне вновь психиатрическую. В детстве я видел как стоя в окне пятого этажа во внутренний двор орала голая девка. Некоторые выпадали. К счастью не видел.
Я восемьдесят девятого, последнее поколение которое играло в футбол. Потом подошли денди, плэйстэйшн, компьютер, интернет... А я выходил на стадион и гонял мяч  обдирал колени на гравии, получал жопы в "зенит" и прыгал "пингвинчиков". Однажды устроил пожар. Купил несколько коробков спичек, забился к бетонному забору скрываемый высокой травой. Первой же спичкой поджег бумажку, от нее вторую... Потом куда-то ушел. Полыхало знатно. Приехали пожарные. Пострадал только бетонный забор почерневший от огня.
Дома не ладилось. Очередной мамин муж ушел оставив после себя мне братика. Я рос в бедноте, не подавляющей, но угнетающей. Ходил на спортивную секцию.
Однажды пока родителей не было дома я приготовил праздничный обед. Пожарил яичницу, украсил зеленью. Сервировал стол в комнате. С нетерпением ждал прихода мамы. Первое что она сказал мне увидев апофеоз моих наивных стараний. Что ты натворил. Я был сломан этой фразой.  Забился за диван, за шкаф, в детскую крепость. Может восприми мать мою попытку подарить ей проявление  беспричинную любви по-другому и жизнь случилась бы иначе. Но было то что было. Я философски воспринимаю это как физическое проявление кармы. Должно было у меня в психике сложиться такая схема, потому так и произошло. Ни хорошо, ни плохо.  Факторы от тебя не зависимые и есть манипуляции кармы. А так как зависит в этом мире от нас не многое, то и свобода у нас не шипко широкая. В какой семье родился в такой и растешь. Поселили в квартиру и живи.  Удивляйся почему всегда развал, вечный ремонт, ругань, психологическое давление. Однажды когда я засыпал лежа в кровати, кошка неожиданно подскочила в воздух, изогнув спину с вставшей дыбом шерстью зашипела сверкая глазами в угол комнаты и стремглав унеслась из комнаты. Оставив меня одного. В темноте, с тишиной. Я еще долго не мог уснуть.
Я очень хотел котенка. Долго просил и наконец мама разрешила мне взять из коробки у метро черная речка. Я выбрал самого красивого. Любил его, маленькое пушистое живое существо. Не прошло и месяца как я сев в кресло почувствовал нечто твердое. Это было холодно тело котенка.
Мать строила свою личную жизнь, ценой отношениям с сыном. С ее новым ухажером у меня были постоянные конфликты доходящие бывало до драк. Тридцать пять против четырнадцати. Он бил не только меня, но и младшего брата, который был менее сообразительным и получал чаще. Однажды я серьезно вступился и мы толкаясь в комнате, даже своротили ведро клея в которое этот хохол вступил ногой. Как только я закончил школу, тут же съехал из этой квартиры. Вскоре я узнал что в этой квартире происходили убийства. И самоубийства. Пространство насыщено.  Стоя на перекопаных костях дом источает разрушение. Физическое, моральное, нравственное. Живя там я постоянно пил алкоголь, сбегал из дома, от родителей, пытаясь проводить как можно меньше времени дома. Я уехал и за прошедшие десять лет был там всего несколько часов. Сколько людей столько и удивительных судеб.

Заходя в лес я говорил "дорогой лес, позволь мне найти твои грибы". Таким наивным детским образом мышления я навсегда уверился в некой действительной личности проявляющейся в виде этих деревьев, канав и мха. На дне воронки от взорвавшегося еще в годы войны снаряда под холодной, прозрачной водой  лежат ветки и прошлогодние листья. Где-то зарыт "телефон Гитлера",пробитые пулей каски, ящики с патронами и фугасные мины. Детство прошло под смыкающимися, будто защищающими от пустоты неба кронами. Они разгоняли облака своими могучими ветвями пока мы безмятежно сидели вокруг костра. Однажды в соседнем лесу мы увидели вспышку. Самый старший из нашей малолетней компании скомандывал "на землю!" Мы подчинились его безотлагательному тону и слышали как сквозь ветки над нашими головами со свистом летят осколки. В тот день никто не пострадал. Сам я никогда не кидал в костер боеприпасы, слишком хорошо помнил историю которую бабушка пересказывала со слов своей подруги сын которой единственный остался жив после попытки разобрать противотанковую мину. Они с друзьями забрались в трубу под дорогой по которой весной и осенью текла речка и стали разбирать. До сих пор не понимаю целей подобных манипуляций. После взрыва его заставили собирать по кустам кишки его товарищей палкой в мешок. Я помню старый шкаф со стеклянными дверцами, сигналы радио о точном времени, надвигающуюся грозу и вкус молока. События истерлись как пленка в кино, перестали быть реальными, стали призраками, эфемерными словами, чувствами, антидействительным. Они сплелись в единый ковер который держит и не дает упасть в центр земли, дают основу и опору хоть сами не существуют, перемешанные, взболтанные. Настоящее твердое и нерушимое со скоростью времени падает в небытие. И наша жизнь существует знаками на бумаге.