Тигры, косметика, вино

Тигры, косметика, вино


О том, что Анатолий Палыч – молчун из молчунов, меня предупредили еще до поездки.   Что за поездка? – Да ничего особенного, старый друг  Вадим объявился после двухлетнего перерыва, и после двух-трех фраз о вечной нехватке времени, позвал  вечером, после работы, прокатиться до Щучьего Озера, искупаться, распить бутылочку, и  вернуться  в город до разводки  мостов.  Компания своя. Со всеми, кроме Анатолия, ты хоть разок да встречался.
 Семья в отъезде, дом в запустении, лето в разгаре – как не поехать! И  таких летних холостяков набралось шесть человек.  Пришлось на заднем сиденье  набиться вчетвером. Тут не до долгих разговоров – дышишь, и то с оглядкой на соседа. Всякая шутка – враг дыхания, а  водитель расселся, и не понимает жмущихся  сзади.   Переплыть Щучье Озеро посреди рабочей недели –  подарок судьбы, но когда плывешь, легко забываешь, что этого могло и не быть. Хочется плыть и плыть. Выйти на берег, попрыгать на одной ноге,  поболтать пару минут, и снова в воду. И кто думает о мостах? Нет мостов через озеро. И ночи нет, есть затянувшийся вечер. Лишь  Анатолия Палыча угораздило взглянуть на часы. За полночь  едва перевалило, мосты разведут без нас, торопиться некуда. Ну что ж, еще раз в воду! В воду, в воду – подхватили четыре глотки, и лишь водитель  зевнул, и не поддержал призыва.
- Если хотите, чтобы я вас куда-нибудь довез, мне надо перекусить и выпить кофе. А вы  можете распить чего хотите на моих глазах, я не поморщусь. И мы, не успев обсохнуть, прикатили в кафе с видом на залив. Куриный шашлык, боржоми, саперави.    Водитель наш, Родион, которого все просто называли Родной, свысока посматривал на прибавляющих в оптимизме и говорливости пассажиров. Окинет  взглядом – и отправит ломтик  курятины в рот. Для того он нас  и привез сюда: не выпить, так хоть понаблюдать. Пассажиры благополучно предавались действию вина, и с удовольствием позволяли Родному  за собой приглядывать. Поначалу   вываливали друг на друга шутки, не высказанные в тесной машине. Острота к остроте, подколка к поддевке, бутылка к бутылке. Родной тоже покраснел. Лишь Анатолий, давно записанный в молчуны, ни разу не пошутил, хотя и смеялся вместе со всеми. Но когда  все съели, и разлили на пятерых еще одну, завершающую посиделки, бутылку, наш молчун встал, поднял выше головы полный  едва не через край,  маленький, граненый, для водки предназначенный, стаканчик и предложил тост за то самое грузинское вино, которое мы сейчас пьем. Вино ввергло его в  не всякому доступное, подростковое  веселье: румянец покрывал и щеки, и уши, и шею, губы сами расплывались в наивной улыбке, без которой он не мог говорить даже серьезных и немного торжественных слов о  почтенных,  благородных, саперави и цинандали.    Не думаю, что он говорил долго, но я не мог не отвлекаться - я сидел лицом к двери.  И входящие, все больше парами,  смотрели на меня, и мы друг другу улыбались, и я понимал, что все они здесь случайно, никто не заказывал столика, и  порывался придумать предысторию ночного визита. И пропустил большую часть тоста  мимо начинавших краснеть ушей. Под конец  оратор сказал, что с Грузией связано несколько незабываемых эпизодов его  улетевшей молодости, и хорошенько отхлебнул из стакана, показывая, что речь окончена. 

- Расскажи – откликнулись пять забывших зевать ртов -  жаждем байки, похожей на правду.
Анатолий порывался начать рассказ, но его прервали очередной шуткой. Он дождался, когда все отсмеются, и еще раз попробовал вернуться к затронутой теме: да, - говорит – я обещал рассказать о Грузии. У меня был один знакомый грузин, который писал стихи исключительно о тиграх.
- О тиграх или о тигровых шкурах? –ляпнул я, не подумав.
- Он простил бы тебе  эту шутку, но не оценил бы ее.
- Беру плохенькую шутку назад? Пока никто не рассмеялся.  Больше не перебиваю.
Но тут принесли счет, все полезли в карманы,  потом шумно вставали из-за стола, выходили по одному, и рассказ опять не состоялся.
 Когда сели в машину, нам уже не было тесно, болтали все, кроме молчуна. Теперь молчун не особо и слушал перекрестный треп, он продолжал обдумывать так и не начатый рассказ.  Уже проехав Ольгино, встали на светофоре, и все внезапно замолчали. Родной попробовал воспользоваться паузой, и направить разговор в интересное ему русло.
- Так что же, Толик, у тебя было в Грузии?
Толик долго готовился, и все же вопрос застал его врасплох. В салоне наступила тишина, наконец-то все его слушали.
- Ах, да , я же обещал рассказать. Только я не мастер откровенных рассказов.
- Не надо откровений, расскажи немножко правды, остальное соври – посоветовал сидевший у окна Вадик.
- Не знаю даже, начинать придется издалека. Вы же знаете эту песню. Студенческую. Там еще такие слова есть: 
« А за столом сидел  доцент Смирнов Л.В. ,
 И бил себя по лысой голове».
- Да, да – вмешался поджавший ноги  возле водителя  долговязый  Жора – я помню ключевую строчку «и тут у меня выпали конспекты». У нас в корабелке  был как-то сразу после сессии  конкурс, кто ее  трагичней пропоет. Вадик, выпускник деревяшки, вспомнил целый куплет. В машине оказались выпускники пяти вузов, вместе начали  лепить слово к слову, считай, сочинили  песню заново. Пытались спеть, каждый на свой мотив. Рассказ опять  замылили.    С этим и встали в пробке у Биржевого моста.  Пробка в три часа ночи! Сейчас, пожалуй, такое возможно только в дни  общегородских событий, но тогда вантовый мост еще строился, и гуляющий белой ночью город спешил пересечь Неву в короткие полчаса между разводками мостов.   Я задремал, и проснулся  напротив Пушкинского дома. Биржевой мост мы кое-как проползли. Но шансов попасть на Дворцовый  у нас не было. Машины стояли бампер к бамперу, пробиться можно только  пешком и  бочком,  а до повторной разводки оставалось десять минут. Два часа на острове, с этим лучше смириться.  Родной начал усиленно косить вправо. Его легко пропустили. Стоило отъехать от Стрелки, и мы вальяжно  запарковались на углу Большого и какой-то Линии. Ноги сами привели  к сфинксам, сумки с плавками и полотенцами  легли на ступеньки, мы уселись в два ряда, каждый по разу зевнул. На этом и поймал нас молчун, оказавшийся неожиданно свежим.
- Не отвертитесь, ребята. Я  три раза порывался  рассказать вам о себе, теперь придется слушать. В конце концов, это неправильно. Со всеми, кроме Семена, я знаком уже много лет, и все же никто из вас толком обо мне ничего не знает.
- Так из тебя слово тем дантистам тянуть – заметил Вадик, и одобрительно потряс кулаком: давай, рассказывай.

С чего я начал когда мы в пробке стояли? Только не сбивайте меня, мы песню вспоминали. И политех ее пел, и корабелка, и деревяшка , и промокашка,  а уж у нас на факультете прикладной химии она была вместо студенческой клятвы, и пожалуй, помимо меня и не сыщешь человека, чтобы проучился более семестра, и не выучил ее наизусть. Да такие и не поступают на наш замечательный факультет , один я сподобился . Судьба  мне готовила оптимальные условия  для выработки солдатской смекалки и иных почитаемых в народе навыков, но как поется в той же всеми любимой песне:  «а я вообще-то химию учил, я бы и так пятерку получил». А пятерка по химии– это уже много. Еще две-три бессонные ночи, и ты в  списке заговоренных против повестки.  Алазанская Долина без счета бутылок,  месяц на картошке, под картошкой, с  картошкой ,  в картошке, над картошкой, слева и справа от картошки, и  целый год потом учишься не зная горя, если не считать несчастненькой любви, но и это успевает к весенней сессии притупиться. Никаких других хвостов у меня к этой же сессии не оставалось, лабораторные сданы за неделю до зачетов, первый экзамен – высшая математика, не совсем моя стихия, так что четверке рад донельзя. К тому же отстрелялся к десяти утра, это, кажется, рекорд всех моих сессий. Друзья со второго курса зовут немедля рвануть на Щучье озеро, электричка через сорок минут, три девчонки уже ждут на вокзале. Изыскиваю две копейки, звоню маме на работу – обрадовать и предупредить, чтобы вечером не волновалась.   Следующий экзамен – история КПСС , к нему можно не готовиться.  А  мама мне на это : так и так,  мне сейчас звонила   Вера, у нее там дым коромыслом, а  Витя в командировке в Нижнем Тагиле, в общем, не мог бы ты с Женькой посидеть. И это «не мог бы ты» означало «запросто можешь», нечего после каждого экзамена пьянствовать. Давай, Анатолий Палыч,  дядя ты в конце концов, или все еще ребенок, которому нянька нужна.  Второкурсники пожелали мне легкого сидения.
А легко сказать «посидеть», как будто этот Женька когда-нибудь сидит.- У него вообще массы покоя нет,  на весы поставь – потянут на  ноль, а если он на весах подпрыгнет , так  покажут  минус  тридцать как в Сибири.

- Женька? – перебил Толю  выпускник корабелки, которому рост мешал удобно усесться  на ступеньке.
- Женька, тот самый, аспирант хренов. Но вы уже меня перебиваете. А я еще толком не начал.  Но вы знаете, каков этот Женька сейчас, окажись он тут на острове с нами, уже оседлал бы сфинкса, и пустился бы на нем вплавь через Неву. А в те времена, вы думаете, он в углу комнаты  машинки катал? Придешь в гости, переобуться  не успеешь, а он уже произведет  тебя в  лейтенанты, а себя –в  маршалы.  И  будешь у него носок тянуть  под солнцем и под  дождем,  бросаться в бой  с марша, зенитки тягать из грязи  как репку, и писать письма домой, пристроив лист бумаги на спине боевого друга. А потом тебя  похоронят  в братской могиле, и назовут твоим именем дивизию.
- Узнаю племянничка, но ты к делу, а то мосты сведут – снова вмешался корабел, пытавшийся прочесть иероглифы у основания сфинкса.

- Не мешай свободному  течению речи. Вы знаете это чувство :  голова, приятно отяжелевшая  после экзамена, взбрыкивает, в доли  секунды выходит на проектную мощность, ищет контраргументы, находит их, один изящней другого, и натыкается на не признающую отговорок и умозаключений, настойчивость.       И вот уже  тянешь  прыгающее в левой руке как воздушный шарик на ветру, существо к репертуару кинотеатров, висели когда-то такие  дацзыбао по  всему городу.  А уж там столько названий с намеками на стрельбу : Аврора, Стрела, Баррикада, Колизей, Спартак,  и во всех душещипательные истории про Анжелику. Ничего достойного моего Женьки, мужчины в самой поре, только что потерявшего  первый зуб. И уж не знаю, как  всякая ерунда застревает в памяти, но фильм, на который мы клюнули, назывался «Вальтер защищает Сараево», а шел он в Великане, название Женьке понравилось, и уже он протащил послушного дядю, трепыхающегося как воздушный змей, сквозь метро и бульвар вдоль проспекта тогда еще Горького, дважды за время  пути произведя меня в генералы, и разжаловав в рядовые. А там обнаружилось, что до сеанса два с половиной часа, в репертуаре вышла опечатка. Затыкаю Женьке  пасть мороженым, и тащу  его,  пока молчит, за угол, то есть в зоопарк. Но едва мороженое закончилось,  как я пожалел о сделанном выборе. Нет, Женька больше не пытался присвоить мне очередное звание, он даже не помышлял об охоте на Тигру и Слонопотама,  он просто проникся уверенностью, что всякий зверь на земле, а уж в клетке  тем более, создан для того чтобы  его погладить, а лучше – подергать за усы. После недвусмысленных попыток опасного сближения с  орангутангом , завершившихся последним предупреждением со стороны персонала, я  уже не отпускал Женькиной руки, за что не получил ни одного  дисциплинарного взыскания,  но находился под прессом ежеминутных вопросов, а который час, а не пора ли нам в кино, а не потерял ли я билеты, кто это выдержит. Особенно если до сеанса еще больше часа, и даже тигр уссурийский  не вызывает у Женьки особого интереса. Нет, скорее, наша неравная парочка , застрявшая   у клетки с тигром вызвала  пристальный интерес со стороны  мужчины пограничного между  тем что называют молодым и средних лет  возраста , с бровями , с носом, в костюме светло-бежевом, кто же это ходит в зоопарк в костюме и без детей?   На зверя не смотрит, а с меня глаз не сводит, словно  я - барышня , у которой за грудью всего остального не видно.  А когда мы собираемся  к черной пантере, он моментально отбрасывает за ненадобностью  таинственные взгляды, подходит и представляется , как и ожидалось,  с добрым таким, мягким и терпким, алазанско- цинандальским   акцентом : Ахвледиани Арчил Иванович.  И протягивает визитку: фамилия , имя, отчество, Тбилисский цирк, укротитель, кандидат биологических наук, телефон такой-то, то же самое по-грузински и по-английски.  А мне  впервые в жизни вручили визитку,  я не знаю, что делать!  Кланяться, мямлить что «очень приятно»?- застыл как идиот, но руку Женькину выпустил.    Арчил Иванович с тем же веселящим акцентом  объясняет, что он тут на гастролях,  в зоопарк заглянул потому, что тигры – его стихия, и ему лишний раз понаблюдать  постороннего зверя – не только удовольствие, но и необходимое условие для профессионального роста. А я киваю и молчу, молчу и киваю,  четко но скупо отвечаю на  невзначай поставленные вопросы, что мол факультет прикладной химии, живу с мамой, отец живет своей жизнью, не вылезает из экспедиций, видимся раз в году, увлечения обычные – немного  футбола, немного фотографии, ну , спиннинг покидать в какой водной глуши, а вот – мой племянник…. И это была последняя фраза моей прежней жизни, потому что племянник был   за оградой, и тигр ему лапу подавал. Со мной рядом стоял укротитель, защитивший  на тигриных повадках диссертацию, но я не стал ждать профессиональной консультации, а перескочил  через ограду, оттащил Женьку от клетки, рывком вернул  в искомую позицию, перелез  обратно уже не так лихо, а скорее – уверенно и спокойно, и предстал перед гневным взглядом местного служителя. Пасть  служителя была открыта шире чем у  зевающего тигра, поток упреков должен был захлестнуть меня и закрутить , но  в дело вмешался укротитель : он взял сотрудника за локоток, протянул ему  визитку, чем  обезоружил до глубины души и поразил  в самую середину, что-то с пафосом  пошептал, и отправил восвояси. Во все недолгое время  их диалога  я стоял в трех шагах от места преступления,  отчаянно сжимал детскую руку, и не решался уйти. Женька тоже затих, стоял смирно,  даже головой не вертел, хотя такое затишье  предвещало лишь удвоенный всплеск энергии в ближайшем будущем. Но едва конфликт был улажен, Арчил Иванович занялся нами, не проводив  взглядом укрощенного служителя. Для начала он пригласил нас в цирк в Автово  завтра  в 12 и в 15.   

Женька не стал скакать от восторга, вырывать руку, брать под козырек, он проговорил еле слышно, что спасибо, конечно , придем.  И тут же оживился, и привычным  звонким голосом  уточнил, что придем на оба представления. Пришлось уже  мне оправдываться, что вместе мы только сегодня, что у меня сессия, и я не знаю, сможет ли Женькина мама  пойти. Опять же, они сняли дачу в Вырице, и со дня на день уедут.
- А мне в первую очередь Вас , молодой человек, хочется пригласить в цирк, - и только теперь он объяснил причину своего навязчивого знакомства: оказывается, я , по его прозорливому наблюдению, обладал  удивительной способностью гасить своим присутствием охотничий инстинкт, а заодно  и любую агрессию тигра. И мое  вторжение в запретную зону, прошедшее без  последствий,  тому подтверждением. Мы потоптались возле клетки с азиатским львом, мозолили глаза леопарду, гепарду, и вывод  профессионала был таков, что со всей очевидностью мои загадочные способности проявляются именно при общении  с тиграми, а с прочими кошачьими лучше не рисковать. И наш новый знакомый от всей кавказской души стал  зазывать нас   за кулисы  своего цирка:  туда,  где он – хозяин, и где можно попробовать. Я мялся и жался как первокурсница, и в голове  трепыхалась  где-то подслушанная фраза , что эксперимент на себе – признак бессилия, а укротитель пел о перспективах,  о гарантированном будущем, о прорыве в науке. Говорил зажигательно, но фоном к его речи были  легко различимые на слух исходящие из глубин его черепной коробки первые удары  по клавишам печатной машинки,  отбивающей начальные строки докторской диссертации. Я сдался не столько укротителю, сколько Женьке, который понял, что можно будет побывать за кулисами цирка, и смотрел  на меня как на лейтенанта , заходящего с горсткой храбрецов в тыл противника, и готов был в зависимости от  исхода авантюры,  произвести меня в полковники или расстрелять как предателя. Конечно, вечером  Женька  рассказал  Вере и о том, как  дядя его в зоопарке угощал мороженым, и что завтра мы полезем к тигру в клетку, и что в кино мы опоздали, а слон  накакал такую кучу, что всем воробьям на свете не съесть. 

Первое отделение мы смотрели  кое-как:  ни жонглеры, ни акробаты не трогали наших сердец.  После антракта  Арчил Иванович такое вытворял с милыми, уютными, вальяжными, и внешне безобидными хищниками!!! Мы забыли вертеться , мы отставили в сторону глупые вопросы, мы не вспоминали  о воинских званиях, и не хотели мороженого.  Когда  наш новый знакомый  кланялся,  невозможно было поверить, что это  конец представления.  А потом укротитель  отыскал нас в коридоре, и повел куда никто не ходит, и мы снова увидели тигров, и сомневаться в правоте кандидата биологических наук  было невозможно. Я заходил в клетку, сначала вместе с укротителем, а потом  самостоятельно, а потом страх пропал , и спустя часа полтора тигры  казались мне котятами , мир перекосило, а в голове Арчилваныча со все большим остервенением стучала печатная машинка.  Женька тем временем,  давился четвертой порцией мороженого, а вечером хриплым голосом  все рассказал  Вере,  включая  блондинку , распиленную пополам, и клоуна, который болтался на веревке как сосиска. На этот  раз Вера, если кто не знает, моя двоюродная сестра, сумела выделить из рассказа главное, и до глубокой ночи говорила по телефону с мамой.  Я уже понимал, что не сумею пренебречь  взявшимися ниоткуда способностями или свойствами. Всем известно, что сомнительный подарок  судьбы вроде уникального роста, неизбежно приводит человека в баскетбол,  будь он неуклюж и медлителен как коала. В общем, Ульяна  Семенова, и никаких сомнений.

- Ты на кого намекаешь – снова вмешался в разговор самый высокий из нас корабел.
- А ты не мешай  молчуну говорить – возразил Родной,  и тоже встал, чтобы размять колени. – Я Толяна двадцать лет знаю, и еще ни разу столько слов подряд от него не слышал. Даже если мосты сведут, я никуда вас не повезу, пока  не услышу окончания рассказа.
Толя тоже встал, повернулся к Неве задом, и продолжил рассказ перед полностью принадлежащей ему аудиторией.
 
От стройотряда   Арчилваныч  меня отмазал, цирк еще  три недели провел в Ленинграде, а потом покатил в Красноярск, и я с ним. Программа гастролей была давно  готова,  и вписать в нее полноценные номера с моим участием было  невозможно.  Ограничились тем  что я входил в клетку без хлыста, трепал зверей  по холке, и уходил. У меня хватало свободного времени, чтобы забираться на Столбы, чтобы съездить в Овсянку, и посмотреть  издалека, с расстояния в десять изб,  на  настоящего Астафьева…
- Так ты был на Столбах? А названия скитов помнишь? – перебил рассказчика автор этих строк, и хлопнул себя по лбу: обещал же не мешать! – Но Анатолий был уже весь в рассказе, и не обратил  на меня внимания. 

- По утрам  мы работали на перспективу. У  Арчилваныча  с  первого дня чесались руки  учинить  с моим участием нечто  невозможное, но теперь, когда я был  в  его руках,   идеи куда-то делись. Маэстро  наблюдал  за поведением тигров в моем присутствии, чесал в затылке, снимал на пленку,  и я понимал , что обратно эту ленту не прокрутить. Машинка стучала в укротительской голове, а хлыст щелкал вокруг меня, приучая к неизбежности происходящего.  В цирке я был оформлен как   практикант ветеринарного института  А.П. Рападзе, оклад 80 руб плюс суточные, два месяца гастролей, двести с чем-то, распишись и получи.    Но по исполнении формальностей, Арчилваныч выдал мне конверт , в котором лежало  восемь сотенных бумажек.
- А что ты рот открываешь? - Цирк всегда был полон, мы хорошо поработали, а ты каждый день в клетку с голодным  хищником входил, кто еще так может? – Деньги пересчитай. Хорошо считай. Считай, и думай. 
Арчилваныч  после гастролей прикатил со мной в Питер, заключил договора с цирком, с зоопарком, с лабораторией такой и сякой, и за меня взялись. Я входил в клетки,   присаживался на пол, засыпал то прислонясь к решетке, то растянувшись  поперек тигриной тюрьмы. Звери чаще воспринимали меня как часть интерьера, аккуратно перешагивали…
-  И ты терпел? – вскинул голову Жора.
- И не такое терпел. Бывало, начинали общаться, лизнуть норовили, а то запросто ляжет  рядышком, и навалится  на тебя полосатым боком, хоть ребра считай.
Оформили меня в  лаборатории при зоологическом музее  на  полставки. Оформлял  друг и соавтор Арчилваныча  старший научный сотрудник  Петр  опять же Иванович, фамилии не помню. Было понятно, что полставки – это так, подъемные. Учиться  нормальным студенческим чередом  становилось все труднее. Дело вот в чем:  эксперименты проходили успешно только если от меня не исходило никаких неприятных для тигров запахов. Когда  от меня пахло чем-то из запретного списка, тигр меня опасался, забивался в угол клетки, и проваливал все эксперименты.  А в  запретный список входили не только алкоголь и табак, но также косметика и многие реактивы, что были у нас в ходу в лабораториях. И время от времени тигры этот список пополняли. От скромных  алкогольных радостей мне пришлось отказаться еще в весеннюю сессию. То есть, бог с ней, с историей КПСС, но пятерка по общей химии осталась необмытой.
- И что? – встрепенулись ранее молчавшие Руслан с Антоном.
- Да ничего, просто с этого началось мое отставание от паровоза.
Ведь там, на этих квартирных пьянках, от которых  я  с применением мощного арсенала такта  и дипломатии со скрипом, но уходил,  на ночных прогулках, которые следовали за пьянками,  на дачных выездах с шашлыками и вином, и на посиделках  у кого-нибудь на дежурстве в кочегарке, во всех этих местах завязывалось столько знакомств. Люди находили общие темы, интересы, обменивались телефонами,   договаривались   о совместных  поездках, вступали в конфликты с окружающим миром и разрешали  их, убегали от милиции, или будучи задержанными, вместе выпутывались.  Знакомые знакомых становились друзьями, что выводило  еще на один круг знакомств,  и  ни в одном из этих кругов меня  не было.
Петр Иванович голосом врача с тридцатилетним стажем запретил мне  не только выпивать в теплой компании, но и общаться слишком тесно с девушками, пользующимися косметикой, а кто где видел других? Все сложнее было сдавать лабораторные,  отмываться приходилось  в три захода.  Я чувствовал себя  курящим школьником, который полчаса чистит зубы перед приходом родителей с работы. И лабораторные уже  не доставляли прежнего  удовольствия. А ведь на первом курсе я договаривался с ассистентом, и приходил поработать в большую перемену в ущерб желудку. Теперь же , доценты с кандидатами с недоумением смотрели, как я норовлю поскорее сдать работу и покинуть помещение с чувством совершаемого предательства.  Руки мои тосковали по элементарному титрованию, или по перемешиванию смеси в пробирке, действу  непростому, требующему выверенных и по амплитуде, и по ускорению, движений руки.
- Да, да , как на дегустациях вин – вставил Антон, и  прилег на  влажную ступеньку.
- Приятно  иметь дело со знатоком. – отмахнулся рассказчик. -  Но хорошо, я не пью вина, я его не дегустирую,  не смотрю на солнечный свет сквозь наполненный на четверть бокал,  не смотрю сквозь него же на стоваттную лампочку под потолком и на свечу на столе,  не слежу за тем как после пяти-шести круговых движений,  тоненькая пленка  стекает со стенок бокала, не прислушиваюсь к звону стекла,  прохожу мимо нераскупоренных бутылок, не считаю медалей и виноградных гроздей на этикетке, не мну в пальцах пробку, чтобы оценить, насколько она пропитана вином, все это я отдаю дурно пахнущим хищникам. Но разве  этой жертвы мало? Почему я не могу  столь долго сколь мне хочется  , смотреть на  пьянящую не менее чем вино, смесь в пробирке на фоне белого освещенного отраженным светом листа бумаги? За что у меня отняли сладкий момент  начала кристаллизации, момент, когда ты можешь предчувствовать, каков будет кристалл, уже проводишь мысленно ногтем по ребру, скользишь по гладкой грани, преломляешь свет на десяток радуг и сотню палитр? Какие слепые силы лишили меня зрелища, заменяющего мне  этаж Русского Музея?  Почему я не могу жонглировать тиглями, не разбираясь , холодные они или раскаленные, почему не могу наблюдать не моргая  коагуляцию в колбе, если для меня это зрелище не менее захватывающее,  чем для  Ван Гога  турбулентность воды в ручье? – На все это наложено табу, поскольку тигриный нос оказался наделенным вселенским чутьем.  Стоило помыться  туалетным мылом, и зверь от меня морду воротил. Так что мылся я  простым банным , но по три раза в день, иначе от лабораторных запахов не избавишься. И нисколько чертовы  кошаки не интересовались, каково мне терпеть их запах,  ни в одной реторте не воссозданный.
Кандидат биологических наук    руками разводил : до сих пор ему казалось, что обоняние у его любимцев средненькое, и запахи в их жизни занимают  свое достойное, но не ведущее место. Но в моем присутствии кошка превращалась в хорошо натасканную ищейку, так что я не мог  накануне встречи с хищником чмокнуть в щечку  в меру надушенную барышню.  Так  я и жил теперь, девичьих щечек не касаясь. Конечно, не каждый день я входил в клетку, но нельзя  пройти мимо щечки в среду, и к ней же приложиться в четверг. Уж прошел мимо, так прошел. Благодетель мой хотел, чтобы я прикладную химию забросил, предлагал варианты перевода то в деревяшку, то в промокашку, но тут уж я уперся,  все предложения отверг как капризная невеста, и до диплома дотянул. Я все надеялся примирить свое новое состояние со страстью к  лабораторному рукоприкладству. Так что, курс я окончил, хотя, увы , ушли времена,  когда самый – пресамый изящный кристалл  получался  смешением дыма , воды и пыли уже после того как проходил последний трамвай.
- Или когда мосты развели – протянул Вадик, соревнуясь в зевке с Дворцовым мостом.
- Я жил всегда   на левом берегу.- парировал Анатолий. – И  диплом писал тоже на левом берегу.  Арчил  как раз готовился к защите диссертации. На какое-то время ему стало не до меня.  Мне, вообще, показалось, что я ему больше не нужен. Прошло четыре года, все вообразимые исследования завершены, цирковые   номера с моим участием приелись.  Я распределился на очистные Светогорского ЦБК.  Погранзона!!! – Попробуй – извлеки меня оттуда!  Я несколько месяцев предавался лабораторному разврату.  Я усовершенствовал методики отбора проб. Я растворился в реактивах. Я щурил глаз, и видел, что содержится в воде без всяких анализов! Я сыграл на шести пробирках и одной газоотводной трубке Венгерский танец!  Директор комбината вызвал меня на пару с начальником очистных на ковер, и предложил начальнику  пойти  в собственные  замы, а мне возглавить лабораторию.  Я немедля  написал записку об улучшении качества контроля, и был отправлен в  близлежащую Финляндию для закупки техники. За три дня командировки освоил новый прибор, вернулся полный энтузиазма,  и уткнулся носом в афишу, извещающую о том, что на местном стадионе   в ближайшие дни состоится несколько выступлений укротителя, доктора биологических наук,  А. И. Ахвледиани и его ласковых тигров.

Что сказать? - Как выходил мой друг  в кандидатах на зверя с хлыстом, так выходил и в докторах.  Но сборы падали, тигры ленились, вдохновение не приходило, вот он и решил оформить меня где-нибудь инженером по технике безопасности.  И снова я  входил в клетку  ничем не вооруженный, от чего по публике проходил одобрительный гул. И с этой хохмой я выезжал в Казахстан, в Новосибирск, на Волгу, и зачем мне это было надо… И вообще, почему я подчинялся  доктору-укротителю? Почему не отстаивал  свою жизнь, в которой были бы тигли-мигли, пробирки-нашатырки, спектрограф-дерьмограф, и прочие радости  с дегустацией вин , рыбалкой в мужской компании, прогулками с барышнями в белые ночи, и  иными глупостями? -  Все эти глупости я  легко отдал за кусок хлеба, добываемый без пота. Вместо того, чтобы взмокнуть, и пропитаться запахом работящего мужика, я  предпочитал нюхать  тигриную мочу и выставлять себя на посмешище публики. А публика  не могла не заметить  отсутствия во мне артистизма и того циркового лоска, без которого нельзя появиться на арене ни акробату, ни статисту, ни даже рабочему  для быстрой смены декораций во время представления. Спросите: зачем укротитель  за меня держался? Мне тоже долгое время было невдомек, что    я  был для него не только тигром, но  одновременно и зрителем. Да не один я.   Стоило заявиться на репетицию администратору цирка, как тигры высаживались рядком, и заворожено пялились на  Арчилваныча, укрощающего вальяжного усатого Шалву Михайловича. Один из клоунов  был Важа Александрович, второго не помню, и обоих  Арчилваныч временами укрощал. Из администратора он  выколачивал лишнюю копейку на  пропитание кошачьих. О стилистических особенностях дискуссий, о тонкости аргументов мне трудно судить. Запомнилось,  как  во время  споров Арчилваныч жестикулировал хлыстом. Хлыст был то тигриным хвостом, то ослиным, он наматывался спиралью на ногу укротителя, охватывал одной петлей две его коленки, скакалкой служил, позвоночник проглаживал, разве что мочалкой не был, и все это  подчинялось ритму  и интонациям  терпкой, ароматной   грузинской речи. Порой казалось, что в руках  укротителя дирижерская палочка,  и никто тут ни с кем не спорит,  а  просто солист  ведет  хлыстом мелодию,  второй голос за ним следует, а тигры смотрят и слушают. Но  не был бы  новый доктор  самим собой, если бы имел один метод  укрощения на всех двуногих. Клоуна Важу Александровича  он обыгрывал в шахматы. Чесал затылок, шевелил бровями, щелкал пальцами, прежде чем  сделать ход. Передвинув фигуру, медлил пару секунд, не отпуская руки, а отпустив, сжимал два кулака и сдвигал их на столе возле доски. И клоун начинал ходить из края в край комнаты, превращая ее в клетку. 
А как он укрощал меня ? – Да просто показывал  мне  без устали новые номера , что  разыгрывал с окружающими. У меня осталось ощущение,  что в моем присутствии он укрощал  с особым блеском. А еще, еще … я был едва ли не единственным, кому он читал стихи. Все его стихи были только о тиграх. Сочинял он их не торопясь, по одному примерно стихотворению в год, но  за долгие годы карьеры набралось у него на добрый час  непрерывного чтения на сочном, никогда не прекращающем бродить,  грузинском языке.  Я мог полчаса слушать, и не надоедало:  внимал интонациям, пытался нафантазировать содержание, отделить слова от музыки, суть от антуража , и не получалось. Он , разумеется, пытался пересказывать свои стихи по-русски, но тут же увлекался , обрывался на полуслове, переходил на грузинский, ругался, что  не в силах передать того , что на языке вертится. Длина слов не та, звуки не те, по-грузински даже дышать надо по-другому,  грузинская речь – поток молний, в каждой фразе энергия выплескивается в доли секунды, а когда  говоришь по-русски, то половина остается за зубами, и поди – догадайся, какая из этих половин важнее. И  однажды, выплеснув свой поток давно уже не страшных молний и громов, укротитель  заявил, что я должен перевести его стихи. На следующий день пришел с подстрочником. Обмотал хлыст вокруг собственной  шеи, выложил передо мной  отпечатанные на машинке листы, и велел читать вслух.

Анатолий повернулся лицом к левому сфинксу, и начал нараспев:

Я думаю о тигре  в полумраке
Затихшей  необъятной библиотеки.
Тень тигра скользит по книжным полкам,
И книги лишаются заглавий.


Стоило нашему рассказчику упомянуть библиотеку, как я задремал. Голова уютно прилегла на колени, но соскользнула на словах: 

Впустую между нами набухают
Округлые моря, пустыни  плоские.


Оратор  дождался одобрительного кивка от видавшего  пустыню каменного слушателя, и продолжил:
Отсюда, из далекого  порта, из Южной Америки,
Я вижу тебя во сне, я крадусь за тобой наяву,
О тигр с берегов Ганга.


Мой взгляд скользнул по мраморной невской воде, отразился несколько раз, и снова увел меня в сон.  Меня разбудила чайка, что бесстрашно плюхнулась в воду шагах в десяти от ступеней.  Я поднял голову: чайка  с добычей  улепетывала от трех перехватчиц, но  стоявший к воде спиной , Анатолий продолжал читать, глядя на сфинкса:

Пускай же  с тигром символов сразится настоящий,
Чья кровь горяча,
Чьи когти расправились со стадом буйволов.
И сегодня, третьего августа  пятьдесят девятого,
Он проносит свою тень по зелени луга,
Прочь от попытки дать ему имя,
Оградить пределы обитания,
И обратить этим в выдумку художника.


Я посмотрел по сторонам: все, кроме Родного,  спали.  Чайки, не догнавшие добытчицу, уныло возвращались на место чужой удачной охоты, мое внимание переключилось на  водных хищниц, я вместе с ними мерно помахивал крыльями, планировал, описывал круги над одним и тем же квадратом водной поверхности,  и уже видел наточенный  плавник, и округленную, жаждущую глотка воздуха, рыбью пасть. Я рухнул в воду, голова провалилась между коленей, обескровленная рука стукнула костяшками пальцев по влажной ступени, невская вода зарябила розовым. Молчун как раз замолчал, и от этого проснулись все.

- Ни хрена себе, ты это помнишь наизусть – сказал Родной, и поднял большой палец. Остальные почтительно кивали.

Анатолий  отвернулся от египетского гостя, и снова обратился к нам:
Когда я впервые это прочитал, Арчил, не дав мне поднять головы,    бросил  хлыст на стол, да так, что он сам собой свился поверх  листов с шедевром  то ли в виньетку, то ли в букву  грузинского алфавита.
- Ну вот, у меня по русскому всегда пятерка была, но в грамматике  я не уверен.
- За это не беспокойся, ни одной ошибки я не нашел. Но что ты делал в южноамериканском порту?
- Тигров укрощал. На гастролях.
- Давно ?
- Лет десять, нет, тринадцать, нет… Я как раз в аспирантуру поступил…
- А в августе пятьдесят девятого  ты как раз вступил в комсомол ?
- Ну, ты лучше меня знаешь.
- Но ведь это было не в Южной Америке?
-  Не придирайся, дату можешь из перевода исключить. 
-  Да исключить нетрудно. А ты знаешь, когда  у меня день рождения?
- Виноват, не поздравил.
- И правильно. Это еще не скоро. Третьего августа.
- Пятьдесят девятого?
- Догадлив ты, как все поэты.
-  Слушай, Анатолий, это не случайно, об этом надо подумать!
- Погоди, рифмоплет, отвечай:  ты там в Южной Америке по библиотекам ходил?
- Я кофе пил под зонтиком. Местные товарищи угощали. А под соседним зонтиком прятался  Борхес.  Мне записку подсунули : «за соседним столиком сидит Борхес». А я тогда и не знал, кто это такой.
- А то бы укротил?
Арчилваныч вместо ответа  неестественно  громко и нарочито долго смеялся, а потом взял хлыст со стола, и подвел итоги :
- Но ты  при переводе можешь лишнее убрать. Бери с собой. В дороге перечитаешь. В Сванетию поедем.
- Он что, хотел, чтобы ты  все это зарифмовал? - перебил Родной.
- Он был уверен, что я пишу стихи, но от него скрываю.
- Хочу про Сванетию – уточнил я,  и вылил несколько горстей невской воды себе на голову.
 
- В Сванетию нас завело  религиозное убеждение подражателя Борхесу,  что хоть Грузия и не родина тигров, но их не может  не быть  где-то там, в зарослях, в долинах и лощинах, в дебрях и кущах,  в кустах и травах, в камнях и норах. Были же они тут тысячу лет назад – и теперь, значит, есть, только прячутся и сливаются с пейзажем. Сначала мы обходили деревни, расспрашивали о пропажах овец и коров. Арчилваныч считал, что это работа тигра, сваны грешили на волков. Потом мы шарахались по склонам. У меня от этих прогулок созрел в голове проект для исправительных учреждений всего мира: заменить колючую проволоку ежевикой.  Вслух я только ныл,  что найдись тут тигр, так неизвестно, кто кого найдет.
- Но ты же заговоренный – обрубал руководитель экспедиции, и продолжал методично размахивать ледорубом –  лучшего инструмента для борьбы с зарослями у нас не нашлось. В конце концов, я убедил его перенести поиски в поймы горных рек. И почти сразу мы наткнулись на  свежайшие медвежьи следы: ощущение было такое, что мишка вот-вот нас найдет. Однажды встретили кабанов, и обратили их в бегство. Через несколько дней блужданий экспедицию можно было сворачивать, но у Арчилваныча  было  что-то еще  на уме. Мы продолжали передвигаться от деревни к деревне на Москвиче, казавшемся таким уязвимым на горной дороге. Но это был укрощенный Москвич. Он прислушивался к двуязычной  ругани водителя, сам  коротко отфыркивался по-грузински, тарахтел, подпрыгивал, покрывался пылью, но ехал.   В каждой деревне хозяин машины  шел в загодя намеченные дома. Легко было понять, что хозяев он видит впервые.  Принимали его, да и меня , радушно  и с пристальным интересом, который  нельзя было списать на традиционное кавказское гостеприимство. Застолья были утомительные, из разговоров  я не понимал ничего, мне , впрочем, предлагали посмотреть телевизор. На третий день Арчилваныч предложил и мне вина, из чего следовало, что в лес мы больше не пойдем. Я захмелел с полстакана, и кажется, с ходу стал понимать грузинскую речь. И тотчас мне открылись  цели  второй части экспедиции : укротитель собирался меня женить.
- Тебе скромная девушка нужна – втолковывал он мне, макая оторванный от круга ломоть хлеба  в щедро наперченный  соус – тебе  надо, чтобы не мазалась, не душилась, а значит, никаких дискотек, там, дней рождения, а где ты  невесту  найдешь, если сам никуда не ходишь? – А здесь можно договориться, в горах девушки скромные , одной с вами веры, им можно за русских  выходить, я уж договорюсь.
И он,  сжимая  в руке стакан вместо хлыста,  пытался окучить собеседников  обобщающими, приглашающими в круг жестами, и не проливал при этом ни капли.   
Молчун, иллюстрируя речь своего патрона,  начал описывать круги  рукой с воображаемым   стаканом, и по моим наблюдениям, тоже ни капли не пролил.

Не надо было знать и десяти грузинских слов, чтобы  понять,  что сваны дрессировке не поддаются. Они смотрели  на ухищрения тбилисского гостя грустными глазами и наливали ему, мне и   себе еще вина. Они слушали гипнотизирующие речи, редко прерывая собеседника, но каждая вставленная короткая как пастуший крик, реплика разрушала все чары долгой  тирады гостя.  Мой покровитель  с трудом скрывал , что злится, но ритуалы прощальные соблюдал, сочно целовался с хозяевами , и мы переезжали в следующую деревню, состоящую, как правило, из улиц Сталина и Хергиани. На одной из этих улиц мы находили дом, и история повторялась. Через несколько дней мой непрошеный сват заявил, что все-таки сваны – грубый народ, не то что грузины, а грузинской девушки мне не видать, там все еще сложнее, и на этом экспедиция закончилась.

Кажется, на этой поездке укротитель выдохся, и его интерес ко мне стал потихоньку ослабевать : питающие науку соки в основном выжаты, собственные  укротительские  амбиции удовлетворены,  а постоянством он не отличался. Ему был нужен новый тигр.
 Все, что осталось между нами, – это личная привязанность, вот уж чего я не ожидал. Но если честно, циркач был одинок, он оставался тем самым охотником-одиночкой, преследующим  новое и новое воплощение тигра,  и забывшим вернуться с охоты. Из обрывков разговоров я понял, что в молодости он был недолгое  время женат,  у него была дочь, которую он боготворил, но видел редко. По – моему, у них было заведено проводить раз в году неделю у моря, после чего они разъезжались,  и в течение следующего года  едва обменивались двумя-тремя письмами. Не берусь сказать, кем  могла быть дочка в системе координат тигр-укротитель. Недели хватало, чтобы  отец и дочь  подпитали друг друга, и легко разъехались.
Вот и мне пришло время вернуться в родительский дом. Я приехал, и обнаружил, что  вовсю идет перестройка, с работой  непросто, мои попытки вернуться в химию запоздали. Подвернулся Петр Иванович, еще не написавший своей докторской диссертации. Он пристроил меня младшим научным сотрудником в зоопарке.  Поначалу мой новый  покровитель пытался развить какие-то идеи, не разработанные в диссертации укротителя, но вскоре ему подбросили другую тему. А я остался  выполнять  мелкие поручения, связанные с необходимостью войти в клетку без дополнительной защиты.  В условиях хозрасчета  эта должность была  совместима с уборкой клеток на вторую ставку, ночным дежурством в межклеточном пространстве, жить можно, хоть и скучно. Уже  не надо было столь жестко соблюдать наложенные на меня запреты.  Череда ничтожных обстоятельств вынуждала меня вести прежний образ жизни. То Арчил напишет письмо, полное планов, то Петр Иванович нагрянет с каким-нибудь академиком под ручку, то…
- Что?  Скрываешь самое интересное  - подхватил мычание молчуна Родной.
- Да, ерунда.  Женька уже вступил двумя ногами в переходный возраст. Приключениями зачитывался, и прочее. Ну, я иногда и корчил перед ним героя. Чего только я ему не наплел, кого только не вытащил из тигриной пасти.  И он мне верил потому что в повседневной жизни  я не касался туалетного мыла, а на семейных посиделках  пил только воду.  Заодно и мама с  Верой отчасти поверили в мой треп.   
В результате семейный совет решил познакомить меня   с барышней, стыдящейся своего лица из-за невозможности пользоваться косметикой. Девушка нашлась в Новосибирске, ближе такие не живут. Родом она была из Тихвина, в Сибирь загремела по распределению, но об этом я узнал позже, добрые родственники не предоставили даже  фотографии с замусоленными уголками, хорошо хоть признались, что зовут ее Зоей, ни отчества, ни фамилии. И этого  было довольно, чтобы меня поприветствовали на борту Ту-154, выполняющего  рейс по маршруту. В самолете меня не донимали предчувствия, только голод, цыпленка выдали  ближе  к концу рейса, на радостях я шепнул соседу , что именно эта птица по латыни именуется «Крылья Советов». Сосед, изобразив на лице возмущение пенсионера, которого не пропустили к  вокзальной кассе без очереди, пообещал сдать меня в аэропорту куда надо. Потом мы с ним ехали в одном автобусе, и всю дорогу он сохранял возмущенный вид. Но мое внимание переключилось на преждевременно заснеженные окрестности, впервые все-таки в этих местах. Автобус довез меня до вокзала, огромного , зеленого, угловатого, и надо было определяться, от какого угла плясать. И только теперь я стал отдавать себе отчет, что предстоит встреча с потенциальной невестой. И  ужаснулся.  Разумеется, встреча была обставлена, и благовидные предлоги где надо постелены.  Приехал я в  командировку, в местный цирк , где гастролировали заезжие тигры, и одну такую  гастролершу я должен был проверить на беременность. Предстояло в самой непринужденной обстановке взять приличествующие случаю анализы, снять  показания, и произвести  замеры. Такая  гастрольная история. Предполагалось несколько подходов к зверю, я должен был прожить в городе четыре-пять дней, чего достаточно для знакомства с  девушкой. Девушку предупредили, но  знакомство  было обставлено как  случайное, что предоставляло и определенную свободу действий, и путь достойного ухода. И только войдя в подъезд  пятиэтажки, теплый и чистый, я начал осознавать, что может быть тремя лестничными площадками выше  сейчас сидит  перед зеркалом и ничего не пытается изменить в своей внешности человек, с  которым предстоит всю оставшуюся жизнь  ужинать за одним столом, планировать расходы, проводить отпуск, и покрываться одним одеялом. Я как пенсионер с сеткой картошки,  остановился на втором этаже, чтобы отдышаться от этой мысли. Маршем выше  я снова остановился, не в силах отвести взгляда от  открытой на три четверти жестянки из под лосося. Из жестянки торчали в разные стороны штук пять окурков , то ли как ветрогаситель в осадкомере , то ли как сухой букет . И хлопнул себя ладонью  по лбу : почему без цветов?  - Но в следующую секунду выдохнул : какие цветы, если миссия моя, согласно легенде, ограничивается передачей пакета с неизвестным мне содержимым ( в те времена  в самолеты пропускали без лишних вопросов).  И я пошел дальше. На третьей ступеньке вспомнил, что в бумажнике у меня  лежит  достойная замена трем пышным розам: билеты в специально для этого случая построенный, напоминающий по форме парус, театр, в котором в тот вечер пела Камбурова. На третьем этаже я уставился  в собственное отражение в медной табличке.  Внешность не впечатлила, так, лишний раз провел пятерней по волосам, а вот обитателем квартиры оказался М.Б. Мозгов, что могло означать Михаил Борисович, а могло и Мне Бы. И  представилось, что живет за этой дверью Страшила из детской сказки, посвятивший  жизнь поискам разума, и еще подумалось,  что  всего через пару  минут я, вероятно ,  буду спускаться по этой же лестнице, и снова посмотрю на свое отражение в этой же табличке, и попытаюсь найти десять отличий.  Эта мысль помогла мне преодолеть последние два марша в три прыжка. Потом я, вероятно, остановился перед дверью, но в голове что-то продолжало по инерции перескакивать через ступеньки. Входящим в дверь и вручающим пакет, я себя не помню. Голова стабилизировалась, когда я уже стоял разутый   посреди комнаты, и глазел на букет из осоки, рогоза, и прочего, занимающий весь подоконник. А через несколько минут я уже  сидел на кухне, и в ожидании чая , выложил на стол,  как открыл прикуп,  два билета на Камбурову.  Приглашение было принято раньше чем чай был налит. Да и путь от приглашения к  предложению занял три дня. Началось с передачи из рук в руки чайной ложечки. Передающая рука была лишена маникюра,  и даже следов того, что он делался в недавнем прошлом.  Касание кончиков наших пальцев – это было, конечно, не сотворение Адама,  это был лишь сигнал, чтобы встретиться глазами. В  глазах легко читалось нехождение  на дискотеки и на дни рождения к однокурсникам, неучастие в девичьем трепе о тряпках, что было следствием неучастия в трепе о косметике, одна непричастность вытекает из другой.  И в результате, букет из прибрежных трав, которому стоять и стоять!  Квартира была организована так, чтобы прожить в ней  жизнь, ничего не меняя. Топчан в углу,  и по соседству книжные полки, прибитые так, чтобы вытягивать книги за корешки,  не вставая с лежанки,  телевизор в углу наискосок, расположен так, что смотреть его можно только с дивана, и только если никто не пересекает  диагональ. Труд многочисленных тетушек и знакомых не пропал зря :  Зоин случай – это был мой случай.  Ведь полно на свете девиц, которым нельзя пользоваться косметикой, и почти все они живут,   как ни в чем не бывало.

- А у нас в группе  – вставил, протирая очки, Антон -  была такая Надя Крикст, так она носила с собой пудреницу и  пустой футляр из-под помады, ничем не мазалась, но регулярно вытаскивала на свет, перекладывала с места на место, и никто не пытался поймать ее за руку. Ей даже подыгрывали, дарили всяческие наборы, и она неподдельно умирала от счастья. Да и сейчас у нее  все хорошо, фамилия только скучная.
- Я знаю, Антоша, у тебя на любой случай есть история про девушку  с загадочной фамилией – перебил Жора, успевший к тому времени оседлать сфинкса.  В прошлый раз ты рассказывал про  Вику Крепп.
- Не перебивать! -  привстал с газеты Родной. Продолжай, Толян. Все это не имеет к Зое отношения, правильно?
- Правильно.  Она честно и без затей стеснялась своего настоящего лица, и предпочитала  ходить по теневой стороне улицы. Чуть больше трех месяцев ушло на формальности, на свадьбе были в основном родственники, и вот мы уже укрываемся одним одеялом на Бульваре Новаторов. Зоя при близком рассмотрении оказалась специалистом по типографскому делу, востребованному даже в самые тяжкие  времена перемен. Моментально она потеряла голову от общения  с поставщиками бумаги, издателями, авторами оригинал-макетов, и отсутствие макияжа нисколько ее работе не мешало. Она , пожалуй, и меня прокормила бы, но  никакие реформы не отменяли беременности.
Едва начав прирастать в животе, моя Зоя совершила невероятный карьерный скачок. Она легко решала вопросы, над которыми прежде билась безуспешно, входила в цеха и кабинеты, выставив  впереди себя символ  женской востребованности, и  не вспоминала  о своих  некрашеных губах.

В тени ее живота я выглядел особенно худосочным. В зоопарк народ ходил все реже, звери меньше есть не стали, мое жалование потихоньку съедала инфляция,  но я давно  разучился делать что-либо, кроме как заходить к тигру в клетку. Предложений со стороны друзей и знакомых  по смене рода занятий  не поступало, да и не было у меня толком друзей и знакомых, годы неучастия в общих застольях сделали свое дело. Отец позвал в экспедицию на Хатангу, я засобирался, но тут его институт сел на картотеку,  и он сам перешел на случайные заработки.
 В зоопарке  освободилась еще одна нищенская вакансия,  я ее, разумеется, схватил, и тут родился мальчик. Мне полегчало : девочка,  через каких-то тринадцать-четырнадцать лет начнет пользоваться косметикой, контакт с тиграми растеряется, и плакали мои смехотворные заработки.  А теперь я приговорен к работе за решеткой на долгие годы. На мне скоро загар будет в клеточку – говорил я Зое перед уходом на работу. Она провожала меня с завистью: только у нее все закрутилось, а тут сиди и жри сгущенку для лучшего удоя. Реже редкого нарушалось однообразие жизни, но все же это случалось. Мое имя  угодило в какую-то базу данных. Меня высвистывали всякий раз, когда надо было  приблизиться к тиграм, живущим своей жизнью в естественных условиях , особенно если речь шла о тигрице с детенышами. Но пользователей базой было немного , в основном это были одни и те же люди, они достаточно быстро убедились в моей бесполезности, и приглашать перестали.
- Ну, нет, на этом месте мы хотим подробностей – крикнул Жора  с львиной спины, и помахал рукой проходящей мимо троице девушек. - Ты заигрывал с тигрицей?
- Если чуть-чуть пофантазировать, то можно сказать, что роды принимал.
- И ты смеешь жаловаться на однообразие жизни – привскочил наш наездник на несуществующих стременах, и едва не свалился в воду.
- Да не о чем  тут рассказывать. В самом деле, вместо того чтобы привлечь профессионального кинооператора, вручили в мои отвыкшие даже от реторт  руки технику, достойную выхода в открытый космос, и велели снимать тигриные роды. Тигрица взглядом держала дистанцию, но снимать позволила.   Только смотреть на результаты моей работы было тошно. Зря пропал труд многих людей, которые отследили беременную хищницу в тайге. Дальневосточный  институт каких-то там биологических проблем  поставил на мне точку. Другие пользователи базы данных  последовали их примеру. 

Правда,  год спустя работа сама прикатила в наш город: какие-то американцы решили снять на нашей территории комедию, что-то вроде американского Полосатого Рейса. Сценария мне почитать не довелось, да и фильм я  целиком так и не видел: прокат в России не предполагался, просто у нас снимать дешевле. Нашей была не только территория, но и реквизит, и артисты, и тигры, и все почти было наше. Про меня американцы узнали  из той же базы данных, что и индусы, и пригласили на собеседование.
- Какие индусы? – взвыл давно уже дремавший Руслан.
- Да вы все знаете эту историю. Когда меня чуть не отправили в Непал убивать тигра-людоеда. Пока ехал в аэропорт, пришла отмена заявки. Вызвали зверобоя из Пенджаба, а без меня обошлись. Так что, никакой шкуры в моем доме не висит. Лучше давайте,  про кино расскажу, это интересней.
- Смотрите, он вошел во  вкус – пытался съязвить Антон, но Родной остановил его обобщающим жестом, приглашающим оратора продолжать.
- Собеседование проходило в  расселенной коммуналке на Владимирском, там, где теперь Владимирский пассаж. Тогда там был колодец, слепые окна, сырые коридоры, ощущение недавно  закончившейся блокады.
- Зачем так мрачно? – возмутился наш водитель. – Я жил в этом доме в детстве, в коммуналке. Самые нежные воспоминания.  На какой этаж тебя вызвали?
- Не помню. Помню,  в коридоре топталось человек пять-шесть. Один все время пританцовывал, баскетбольного  роста, светловолосый, лицо женоподобное. А еще один стоял спиной к остальным, листал блокнот, а потом случайно сделал четверть оборота в мою  сторону всем корпусом, и оказался Арчилом. Мы обнялись, несмотря на всю щекотливость ситуации. Он тотчас развил теорию, что янки  лучше бы взять нас обоих , мы бы им все устроили, мы бы такие трюки в их комедию ввели, каких не рождалось еще в американском воображении со времен войны за независимость. Но тема стала провисать, и он начал рассказывать о тяжелой жизни в Грузии, о тем не менее, успехах, о том, что  пишет книгу о тиграх, которая будет одновременно и учебником для укротителей, и сборником занимательных историй, и просто познавательным материалом для любопытствующих. И мне, разумеется, как знатоку материала, выпадет честь перевода книги на русский.
- Но погоди, я же по-грузински кроме гомарджоба, генацвале, ничего не знаю.
- Надо же, а я и не подумал.

 Подошла его очередь, потом моя. Комиссия состояла из молодого человека, которого я, кажется,  видел в театре, нет , в телевизоре , нет в театре, в Малом, в Повелителе мух, и молодой мулатки с ногами длиннее, чем у слона на картине Дали. При виде смуглых  ног  я сносно заговорил по-английски, мне даже   удалось эмоционально  описать съемку тигриных родов в дальневосточной тайге, и  правдоподобно приврать, как положено охотнику на привале. Девушка встала, попрощалась за руку, и  попросила меня позвонить завтра  в  гостиницу Ленинград, в комнату 310, и я уже знал, что принят. А Арчилваныч  знал, что не принят, в коридоре его не было. В рабочей группе его тоже не оказалось, зато тигры там были все знакомые : из цирка и из зоопарка, любого по следу от когтей узнаю, да и они меня изучили  как углы своей клетки.
Беготня по коридорам Михайловского замка, из которого половина госучреждений уже съехала, оказалась самой простой частью работы, поскольку съемок как бы и не было. Чтобы тигров не смущать, установлено было несколько скрытых камер, и все что удалось запечатлеть, уехало для монтажа в Америку. Полосатые артисты быстро сориентировались   в запутанных коридорах, и хипповатый исполнитель главной роли Бертран чуть не попал в засаду.
Наутро   мулатка объявила о переносе съемок на Дворцовую набережную в особняк  Великого как все  на этой набережной, Князя.  В конюшне располагались вычислительный центр и испытательный стенд,  хищникам путь туда был закрыт. А в княжеской  спальне  жили совместной жизнью  отдел научно-технической информации с отделом слабых токов. Оба отдела  были на три недели  отправлены на конюшню, а спальня снова стала спальней, в ее стенах  я должен был дублировать героя-любовника, которого ревнивый зверь выгоняет из постели. Раз по десять на дню я отбрасывал одеяло при виде знакомой усатой морды, и улетал пулей в коридор, оставляя победителя  наедине с актрисой Новгородского театра  драмы, похожей на курсистку с картины Ярошенко.
 Через два дня мулатка по имени Ксинтия заявила, что мурашки на теле курсистки не позволят зрителю оценить достоинств фигуры , и из Москвы была вызвана  укротительница, юная и хрупкая. От нее я тоже убегал в ужасе, демонстрируя во весь экран голый зад. Укротительницу не знобило, но Ксинтия все равно морщилась, непрерывно что-то записывала в блокнот, и зачеркивала, потом на несколько часов заперлась с москвичкой, и в итоге задача была решена при помощи комбинированных съемок.

- Молчун, ты врешь как Родной – только и брякнул Вадик.
- Но  в таком вранье должна быть доля правды, по себе знаю – добавил Родной.

- Доля правды -  это десять тысяч.  Я не знаю, какие сцены вошли в фильм, любое любопытство затыкалось деньгами.  У  меня есть сомнение, что Ксинтия  сэкономила от переноса съемок в Россию. Вот и я впервые держал в теряющих чувствительность как на морозе, руках  нераспечатанную банковскую пачку стодолларовых бумажек.  В переводе с русского на русский это означало превращение  нашей двушки без балкона не в распашонку хрущевскую, не в штаны, а в полноценную трехкомнатную в кирпичном доме, пусть и на Юго-западе. И еще на новую мебель осталось. А уж лишние метры плюс новый диван – это формула новой беременности. И это еще один взлет деловой активности моей жены, беготня, перегретая телефонная трубка, незатухающий монитор, незатихающая клавиатура, живот растет как сорняк. И лишь на исходе восьмого месяца, за ужином, случайно, думая о чем-то другом, Зойка вдруг брякнула, что на этот раз будет девочка. А  на все три комнаты ни грамма выпивки. А тут  все рушится. Девочка  чуть-чуть подрастет, и начнет пользоваться косметикой, тигры ее унюхают, и чем я буду зарабатывать  на жизнь? Или что, садиться теперь на Зойкину шею? Кстати, моя жена за неделю до родов подписала какой-то многострадальный контракт, за который фирма,  дабы не платить деньгами, выкатила  трехлетний Ауди-90, и я стал подумывать, не  заняться ли  уже сейчас банальным извозом. Хорошо, Горыныч подвернулся, взял к себе бумажки перекладывать.
- Так ты у Горыныча работаешь? – очнулся продремавший почти всю исповедь  Руслан.
- А ты не знал? – и каждый что-нибудь вспомнил про Горыныча. Один я впервые слышал об  огнедышащем друге нашего феномена.
 - Но ты рассказывай – завершил паузу Руслан. – Ты так классно рассказываешь!!! С тобой можно в таежной избушке недельного бурана не заметить.
- Рассказ окончен. Мост сведут через пять минут. Зоя с детьми укатила на том самом  Ауди  к маме в Тихвин. Поэтому я сегодня здесь.
- Мы все  такие – напомнил Родной. – Но мне показалось, что у тебя еще что-то на языке засело.
- Не знаю. Ночь кончилась, через четыре часа мне надо быть в конторе. Бумажки перекладывать, дремать, пока Горыныч не видит. А он все видит, у него три головы.  В обед можно покопаться в интернете. Да, вспомнил.  Как-то в обед я погадал на Ксинтию Берелвилл.  Всего три фильма,  один из них  называется «тигр в спальне», сейчас  работает над фильмом с рабочим названием «потомки ягуаров» по мотивам эпоса Майя. Так вот, вопрос ко всей холостяцкой компании: кто-нибудь, кто может, кто знает, кто хочет сделать доброе дело – найдите мне фильм, в котором я снимался, купите, хоть он и снят с продажи, и прокат  закончился. Но мне говорили, как в старом анекдоте, что в принципе все возможно. Вот и прошу, кто может, пойдите на принцип, найдите мне этот фильм. А то, что я расскажу детям?
- Я сестре напишу, она найдет, вместе  посмотрим.
- Я тебе найду фильм с тигриными родами. Он должен лежать в архиве Дальневосточного института. И жизнь наладится. И нечего строить из себя лишнего человека.
-  Мы все что-нибудь предали – попытался резюмировать автор этих строк. -Твоя стихия – тигли, реторты, бюксы? – Но они выходят из моды, ты это знаешь лучше меня. Химия теперь живет с какими-нибудь инфракрасными спектрометрами, или еще с чем, тебе лучше знать.
- Заблуждаешься, есть ниши, где современные приборы не помогут, только по старинке. Автомобиль не отменил велосипеда. А на очистные в Светогорск мне уже ни на каком автомобиле не доехать.
- Да ладно тебе – утешал молчуна Родной, поднимаясь по ступенькам. Нас тут шесть человек, и у каждого по одной голове. Трехголовых, как твой Горыныч, раз-два, и обчелся. И все мы когда-то опоздали к разводке мостов.
- Ты, Родной,  к своему мосту гнал, не считаясь со светофорами. Можешь смело сказать : гнал, но не успел. А я просто не поехал. 

Неделю спустя я позвонил Вадиму, и мы, объединившись двумя семьями, поехали купаться на Лемболовское озеро. Я не мог не  напомнить другу  рассказа недельной давности.
- Странно – пытал я Вадима -  у него всю жизнь не было друзей, но вы все, кто ездил на прошлой неделе купаться, давно его знаете. Даже знакомы с его племянником. И при этом рассказ, кажется, был для вас откровением.
- Ты знаешь, я вчера с Родным встречался. Он тоже под впечатлением. Каждый что-то где-то как-то слышал. Но общей картины никто не знал. Считали, что парень темнит, с кем не бывает. Вот и не задавали  вопросов. – И Вадим развел руками.