Снесли нашу баню Под липками

«Ведь она же святая! Поднялась же рука! Как посмели снести нашу баню «Под липками»? Ту самую легендарную Баню, которую совсем недавно любил весь город».


Я родился и вырос, и живу до сих пор через двор, в трёх минутах ходьбы от неё. Первые мои воспоминания связаны с загадочной обветшалой железной трубой, которая не выходила из самого здания, а росла из земли у фасадной стены. Вверху труба то ли проржавела, то ли прогорела, загнулась краями вовнутрь, конец вроде как закруглился, и мне казалось, что это ей-богу какая-то ракета. Потом её заменили на новую: просто банальный отрезок магистрального водопровода, надёжная, крепкая, но никакой загадки. Вдоль всей стены под трубой баррикадой лежали гранитные камни, которые рассыпались в руках, крошились на зёрна от лёгкого нажатия пальцами. Помню, меня удивило, когда я впервые услышал сравнение: «твёрдый, как гранит», я возразил: «гранит же хрупкий», и кто-то из наших же мне объяснил, что это наш гранит хрупкий, потому что его много раз раскаляли на печке и потом обливали водой. А ещё, перед тем же фасадом (крыша там низко, на скат),  всегда вырастали большие сосульки прямо до самых тех хрупких камней.


В нашей бане была маленькая парикмахерская: всего одно кресло, но как и во всех остальных парикмахерских, в ней тоже стоял запах «Шипра». Меня водили туда с раннего детства. И каждый раз мне казалось, что я становлюсь очень страшным, похожим на козла от ненавистного полубокса, которым надо мной издевалась бабушка. С отцом мы не жили, поэтому, в баню я пошёл сам, в классе, наверное, пятом. В нашем доме вечно не было горячей воды.


«Под липками» в те времена банщиком служил лысый дед Фёдорыч, общаясь с мужиками, он всё время смеялся, продолговатыми громкими «Ха-Ха-Ха-Ха» точно, как Фантомас.


Помывочные отделения были неодинаковыми: большое и малое. В большом имелась парилка, а в малом она отсутствовала. Поэтому, через день менялись мужская и женская. В народе говорилось просто: «в субботу баня мужская, в воскресенье – женская».


Был там буфет, знаменитый на весь город. В советское время в Смоленске с пивом было туговато, на точках давились в очередях. Многие посещали баню не мывшись, а только на пиво. Та же бабка (которая моя), сидя в очереди в саму баню, в фойе, совмещённым с буфетом, внимательно наблюдала процесс, и после, оскаливши зубы, восхищённо рассказывала: «Мужики кагаждугую рыбную косточку обсасывают …»

 
«Под липками» славилась своей уникальной водой (особенно мягкой), которую пропускали сквозь какую-то горячую сетку, оставшуюся в наследство от немцев. Все знали, что якобы баню построили немцы во время оккупации. Но я наслышан чуть больше, по крайней мере, у кого ни спрашивал, в том числе, и у весьма краеведческих деятелей, никто ничего подобного нигде не читал. Однажды, в раздевалке во время охлаждения после парилки, рядом со мной по соседству случился один общительный дедок, который мне и рассказал… Оказывается, до войны в этом здании находился литовский клуб, что в общем логично, оно в двух минутах ходьбы от костёла, а литовцы – народ католический. Немцы же не построили, а только переделали здание под баню. Нигде подтверждения этому я не нашёл, да и искать, признаюсь, не умею, хотя лично мне всё это очень интересно, и знай я, где тот архив, в котором не посылают к чертям, а отвечают на подобные вопросы, то сходил бы обязательно. Думаю, дед тот не врал, и довоенное время он должен был помнить. Правда, на кинотеатре «Смена» висит мемориальная доска: «Здесь в 1934-37-х годах находился латышский театр», а на бане «Под липками» никакой таблички про литовский клуб никогда не было.


Ещё, для мягкости воды в неё добавляли немного соли, самой обыкновенной, поваренной. Когда-то напротив главного входа, зажатый между заборами соседних организаций, стоял деревянный сарай, в котором хранилась гора этой соли. Однажды, мы бегали рядом и увидели, как рабочие, наверное, дворник и истопник носили в тазиках соль из сарая на задний двор бани. А в детстве нам очень хотелось не просто играть, а делать что-нибудь настоящее, например, как-то помочь взрослым. И мы напросились таскать эту соль, и таскали с огромным энтузиазмом! А когда завершили, тот, как мне теперь представляется длинный и, кажется, пожилой усатый дядька, которому мы помогали, сострил, улыбаясь: «Молодцы, теперь в благодарность за труд несите хлеб, можете посолить его и съесть».


Года за полтора, перед армией, у нас с моим другом Мишкой состоялась традиция, субботними вечерами мы ходили париться в нашу баню, иногда компания была больше. Впервые в жизни я обпился, так сказать, «обожрался, как свинья» тоже там. Не подумайте плохого, вообще-то я обпивался не так уж и часто, не чаще, чем раз в два-три года, а в последнее время совсем уж давно, даже не помню когда. Окончив техникум, я решил обмыть диплом в бане в очередную плановую субботу. Взял всего-то бутылку водки и бутылку вина, но к этому ещё было море-море пива. А народу нас собралось пять человек. В конце концов все остались на ногах, а меня до дома волокли, и следующий день я валялся плашмя, страдая от алкогольного отравления.


Где-то уже после армии, во второй половине восьмидесятых, а может, и в начале девяностых нашу баню капитально переделали. В «малой» тоже соорудили парилку, и она навечно стала мужской, «большая», соответственно, женской; кабинки в раздевалках заменили на лавки, убрали горячую немецкую сетку…  Снаружи «Под липками» не изменилась, а внутри она стала, конечно же, хуже, потеряв своё былоё очарование. А со временем и ростом жизненных условий людей в ней совсем поубавилось, остались только гурманы-парильщики и студенты-физматики из соседнего общежития.


Но всё-таки, баня жила, и любить её мы меньше не стали, потому что она, наша жёлтая банька, всегда была очень хорошей и оправдывала своё доброе название «Под липками»! А ещё, для соседних хрущёвских домов она была старшим товарищем, ещё помнила лошадиные времена. А тот милый проулок у главного входа между баней и серой кирпичной оградой, за которой загадочно кроется электроподстанция, во все времена был малюсеньким раем, словно там никогда не меняется время, чувство в этом уютном проулке, как будто у Бога за пазухой.


И как они только посмели!? Ну, с большим руководством, допустим, понятно, там люди приезжие, какое им собственно дело? Их даже можно понять, но появляется чувство, что кроме меня и ещё, может, нескольких одиночек, никого больше нет: никто ничего не помнит, никому ничего не жалко, не дорого, никто ничего не любит, никого не волнует «вчера»…


Вот, теперь, нашей банюшки нет. На момент написания там лишь только забор и площадка, усыпанная кирпичами. Но оставим уныние! Ведь на тленной Земле всё уйдёт в никуда, ничегошеньки вечного нет …


Или всё-таки есть!? Ну, конечно же, самое главное вечно! Ничего никуда не уходит! Уверяю, что дух этого места останется тем же!  Душа нашей бани всегда будет здесь, а она состоит, главным образом, из любви знавших её людей! Вот она-то - душа и украсит то новое здание, которое здесь возведут!