Мостик! Прошу разрешения выбросить мусор!

Тридцать лет тому назад, когда мне исполнилось девятнадцать, я был в учебном отряде ВМФ, в Киеве. В столице, как нам торжественно объявляли иногда при случае, Советской Украины. "Учебка" находилась на Рыбальском полуострове, откуда открывался прекрасный вид Днепр, за которым виднелась исполинских размеров монументальная радуга из нержавейки, венчающая смотровую площадку парка, в который упирался Крещатик. Время, проведённое в "учебке", хоть и называлось "прохождением воинской службы", но всё-таки суровые будни этой самой службы больше походили на нахождение в некоем военизированном санатории или пансионате с военно-патриотическим уклоном. Мы шутили, веселились при случае, а пуще мечтали... Ведь все были молодыми, и молодые киевляночки ужас как были хороши.

Но вот время настало, когда "пятимесячников" стали распределять, и почти пол нашей роты отправили на Северный флот, в город Полярный. Нас погрузили в поезд, и повезли через Москву в плацкартном вагоне к холодным ветрам Кольского полуострова. Уже после Ленинграда, когда мы ехали по Карелии, пейзажи стали леденить наше сознание. И хоть мы уже все были укомплектованы полным набором вещевого обеспечения, куда входили и шинель, и зимняя шапка с кокардой, но глядя на завьюженные просторы севера, невольно ощущали,- по крайней мере я,- беспокойство. Веселье в плацкартных купе вагона сменилось оцепенением, когда нас согнали в какую-то воинскую часть, расположенную где-то под Мурманском. Видимо, это была опустевшая "учебка", куда привезли несколько тысяч матросиков, откуда им, то есть - нам, предстояло уехать с "покупателями" по разным воинским частям.

Нас могли забрать куда угодно. Могли на корабли, причём всё равно какие. Могли на береговой центр. Ведь мы получили воинскую учётную специальность(ВУС) "радиотелеграфист особого назначения" . Точнее- радиоперехватчики, специалисты по радиоразведке. Но нас, человек двадцать, отправили служить на подводные лодки, в четвёртую эскадру дизельных подводных лодок ордена Ушакова второй степени. В город Полярный...

Кошмар "перевалочного пункта", напомнивший мне "концлагерь на сутки" ещё туманил мой не выспавшийся и шокированный дикими условиями разум( я их разделяю: ум и разум), как я уже стал понимать, что пункт конечного прибытия уже недалече. То, как мы плыли на катере из Североморска, стоя на носу под леденящим кровь ветре,как завороженно смотрели на исполинских размеров силуэт авианесущего крейсера "Киев",проплывая в тумане мима него,как колонной по двое прошли сквозь тёмный, почти ночной город, это я ещё помнил. Но то, что нам крикнул усатый матросик из КПП, когда мы вошли в эскадру через проходную, я уже помнил смутно. И только в процессе спуска по широкой дороге в темноту, я вдруг подумал, что- может так и есть? Мы спускаемся в настоящую преисподнюю? Вдруг слова того матросика были не мистификацией, и не издёвкой? "У! Бойчины! Добро пожаловать в Ад!"- весело и озорно выкрикнул дежурный матрос. Я даже не оглянулся. Метель усиливалась, и мы, пряча лица за спинами шедших впереди,погружались по дороге в тьму. Я невольно подловил себя на мысли, что хочу непременно в ад. Мне казалось, что в аду мне будет и легче, и бояться ничего уже не придётся. Почему так пугают адом? Я настроился на ад, и мне стало вдруг легче,- видимо длительный стресс так подействовал, что самовнушение заработало на повышенных оборотах и чуть было не пошло в разнос: уж лучше преисподняя с демонами и прочей подобной атрибутикой, чем люди, заражённые враждой друг к другу ради мелочных привилегий и прочих ничтожных степеней превосходства. Я настроился на ад.

Но, к моему разочарованию, мы вышли на широкий плац, с одной стороны которого виднелись многоэтажные казармы,на вид обычные городские дома. С другой стороны плаца, за широким парком, виднелось трёхэтажное длинное здание с аркой посередине,как потом выяснилось- здание штаба эскадры. Туда мы и направились, повернув с плаца в сторону, причём в полном тумане из пара, вырывашемся из-под земли сразу из разных недр. Почти на ощупь вышли к арке, сквозь проём которой виднелись огни гавани. Мы ввалились всей гурьбой в помещение, где был длинный коридор и несколько отдельных классов и кабинетов. Это был учебный приёмный центр, где мы, "осназы" будем нести вахты и проходить всякие обучения. Но это будет уже после...

Отдышавшись и оглядевшись, некоторые из наших улеглись на свои вещмешки (рундуки по-флотски назывались),и тут же уснули. Я держался, хоть и не мог совладать с усталостью, мозг просто перестал воспринимать действительность. Я уже был готов улечься на бетонный пол подвала, как услышал резкий окрик какого-то старшины-срочника:"Охренели бойцы! Подъём!" И потом уже прозвучала цитата из воинского устава: "Матрос должен стойко переносить все тяготы и лишения воинской службы!"
Спасибо, а то мы забыли,- хотел было я пошутить, но энергии на юмор не было, мозг отказывался тратить на мысль улыбнуться ни молекулы глюкозы, заставляя пребывать в полуокукленном состоянии.

Нас опять купили. Всех развели по экипажам. Я попал в первую бригаду, на Буки- четыре "Челябинский комсомолец". Попав в помещение казармы и увидев внутреннее убранство, мне пришло невольное сравнение с жилищем отшельников-мусорщиков. Или очень бедных, даже нищих... Нет, все атрибуты казармы присутствовали. В спальном помещении по обе стороны стояли двухярусные койки в два ряда, между ними тумбочки, поставленные друг на друга. Всё было обычным: гальюн, сушилка, ленинская комната с телевизором для ежедневного просмотра программы "Время", место для дневального, кабинет для командира и другие...Но.

Вот именно-но! Первое, что бросилось в глаза- тусклый свет, и при этом тусклом свете, исходящего от лампочек без плафонов под потолком, эти самые потолки обнажали свою черноту, от плесени, от насыщенной сырости, от недостатка, казалось, кислорода. Словно в глазах темнеет и хочется глубоко вздохнуть. Стены, покрытые толстым слоем краски блестели влагой. Окна были закрыты несколькими слоями старых байковых одеял, которые прибили гвоздями к оконной раме,-до пятнадцати, как потом рассказали. Одеяла на окнах были покрыты инеем, точнее- насквозь промерзли от северных лютых ветров. Но и это не вызывало такого удивления, как оплывшие льдом батареи. Радиаторы отопления, которые должны были нести в помещении инфракрасное излучение, тепло, которое даже скоту в советских коровниках и свинарниках старались дать, ёпвашумать!- источали холод даже от психологического соприкосновения с видом такой картины быта матросов-подводников.
И только после этого я почувствовал, что разницы между уличной и комнатной температурой не ощущаю. Потому что приказали снять шинели и повесить их на вешалки в коридоре, да ещё и "по уставу", что мы прекрасно умели делать. А когда сняли шапки и положили их на полки поверх вешалки, то многие своими лицами подтвердили моё предпочтение остаться в верхней одежде.

Нашего набора в команду прибыло человек двадцать. Я сразу узнал своих, не узнать их было невозможно,- по обеспокоенным взглядам и скромному поведению, ожидающих участи.И у каждого на челе был как бы запечатлён немой вопрос,- когда? Когда же наконец начнут кошмарить, наводить тоску, нагнетать жуть? Когда, наконец, будет "бино"?

Я сразу присоединился к  жавшихся друг к другу матросикам. Невольно стали переговариваться, нехотя знакомиться. Почти все были с кронштадских учебок, но некоторые были с ТОФа, с Русского острова, о котором я был наслышан ещё в Киеве. На этом Русском острове были, оказывается, ещё и учебные отряды. А я думал, что это "терра инкогнито", где базируются только боевые плавцы, которые учебку проходили вместе с нами, только десять месяцев. Или одиннадцать?

Первые три дня нас велели не трогать. Мы отоспались, пододели под робы шерстяные спортивные костюмы, которых в баталерке оказалось в изобилии. Некоторые даже по два натянули:"Ничего, теперь не так зябко будет!" Как на экскурсию водили на лодку. Первые разы спуска внутрь подводной лодки были незабываемым действом. Так как нас было "карасей" человек более двадцати, то этот процесс растягивался по времени до неприличия долго по мнению  сопровождающих нас страрослужащих, о чём они давали нам понять выкриками типа "бегом!", и ещё жалуясь друг другу, но видно было, что на показуху. Один из "годков" стоял возле верхнерубочного люка и контролировал схождения толпы молодняка:"На комингс не наступать!" Каждому было буквально продублировано в ухо с близкого и дальнего расстояния. Один всё-таки наступил на отполированную  горизонтальную площадку трубы, ведущую вниз, в утробу субмарины,видимо приняв её за естественную ступеньку, и тут же получил увесистого леща. "На комингс не наступать, сказано же!" Когда подошла моя очередь, то я,инстинктивно вжав голову в плечи, ухватился за какие-то скобы, перешагнул серебристый круг и вступил на вертикальный трап, неуклюже стал спускаться вниз.

Внутри лодка оказалась не такой уж страшной; всюду горели электрические лампы в плафонах, манометры различного диаметра и назначения, датчики, панели с тумблерами и другие приборы, разные железные ящики на защёлках, и вентили разных размеров и раскраски,- мы спустились,минуя боевую рубку и и нижнерубочный люк, и очутились в центральном отсеке, пункте управления всей подводной лодкой. Наступил черёд ознакомления с перемещением через отсеки, с нехитрым правилом поднятия ручки кремальерного замка, которая чаще всего будет фигурировать в объяснениях по поводу возникновения  синяков под глазами. Скорее всего будет травма челюсти,- подумалось... После непродолжительной экскурсии нас привели к столу, который был накрыт в седьмом отсеке. "Рубайте, бойцы! Кому "рубона" не хватит, говорите",-годок с лычками старшины второй статьи выскользнул из отсека в слишком коротком промежутке между открытием люка и закрытием, демонстрируя небывалое проворство, словно кто-то другой открыл и закрыл переборку, а его руки лишь имитировали всю процедуру.

Так мы стали посещать нашу лодку, хоть пока исключительно для приёма пищи. Я каждый день ходил на занятия в учебный приёмный центр, где было тепло и намного светлее, где я обсуждал новости нашей совместной службы со своими бывшими однокашниками по учебке. В команде на мои посещения смотрели с равнодушием, пока ничего не предвещало каких-либо изменений.

Один раз экипаж был поднят по боевой тревоге. Старший помощник по прозвищу "француз" ( видимо за его залихватские чёрные усы ) орал на годков и гражданских, которые никак не реагировали на тревогу и нипочём не хотели вылезать из своих коек в морозную полярную ночь. "Тревога фактическая!"- что есть силы гаркнул на них "француз", и неподвижные тела стали очень даже шевелиться, чертыхаясь и подбадривая руганью друг друга. Несколько реплик были и в наш адрес:"Молитесь, бойцы!" Было понятно, почему надо было молиться,- нам было приказано не вставать по тревоге, так как от нашего набора толку никакого не было даже при обычном "проворачивании", а уж по тревоге-то и подавно.  Но злость у старослужащих на нас, бойцов, уже  начала извергаться. И, как я понял потом, это было закономерно.