Тропа детства

         
     В эти августовские солнечные дни я бродил по тропинкам одного из красивейших уголков подмосковного леса между Коралловым и Звенигородом. Этот лес я знаю с детства.  Мне пришлось много жить и работать на Севере и Дальнем востоке, но я никогда не забывал о Подмосковье. И вот я снова здесь.  Утоптанная тропинка делает затейливые зигзаги. Обступивший меня пейзаж был исполнен благородством и величием. В этот миг в моей душе несомненно что-то происходило. Мысли легки и парят в вышине, душа чиста, неприятные воспоминания и тревоги исчезают из моего сердца. Каждый уголок леса имеет свою неповторимость. Тропинка ныряет в сосновый бор. День солнечный, тихий, золотистые лучи играют в длинных иголках, сквозь них просвечивается голубое небо. Хочется раствориться в этих соснах, пропитаться их хвойным настоем. Вершины деревьев тихо гудят. Печально кукует кукушка. Где-то в глубине леса ей отзывается почему-то грустный удод. Под ногами пружинила старая слежавшаяся хвоя. Сосновые боры всегда светлые и весёлые. Сосна растёт только там, где много солнца.  Бор сменяет берёзовые рощи. Берёза - самое красивое дерево средней полосы, вдохновлявшее писателей, поэтов, композиторов. Тропинка неожиданно раздваивается. Одна ведёт в Ершово, а другая – в Звенигород.  На этой развилке когда-то я подрался со своим другом Колькой Ланиным. Он посадил мне внушительный синяк под глаз, а я выбил ему передний зуб. Если идти в сторону Ершова, то там встречаются великолепные малинники, а в сторону Звенигорода – орешники. Воспоминания сметают друг друга лавинообразно. Среди берёз вижу островки молодых ёлок и чётко вырисовываются эпизоды прошлого – листопадная пора, идём с двоюродным братом за рыжиками в сторону Кораллово. Утро. Облака мутные и волокнистые низко плывут над землёй. Туманная мгла окутывала лесные дали. Вдруг прорывается солнце, небо становится цвета фарфорового кобальта - синим-синим. Ощущается бальзамический аромат хвои и рыжиков.  Первые рыжики нам встретились под небольшой ёлочкой. Они застенчиво сгрудились под зелёным пологом и напоминали рассыпанные медные монеты или свернувшихся калачиками маленьких тигрят.
    Лес становится светлее и светлее. Появляются овальные поляны,  заросшие белой и розовой кашкой. На такой поляне в пионерском лагере я, онемевшими губами,  шептал слова влюблённости девочке, приехавшей из города Истра. Из глубины леса доносится мелодичный свист высокой чистоты. Через какое-то время из зелени хвои льётся задумчивый напев, близкий по звучанию смычка скрипки. Это перекликаются самец и самочка рябчиков. После полудня приближаются мрачные вековые ельники. Они будут сопровождать меня до зловещего глубокого оврага перед Звенигородом. Насколько помню,  овраг был плотно заросшим ольхой, зонтичными растениями, бересклетом, высокой крапивой. На самом дне змеилась крохотная речушка Жорновка. Когда-то в сумерках я со своим дядей шёл вблизи оврага,  и меня тогда поразили звуки, доносившиеся из глубины его – вой, уханье, русалочий хохот, визг, странное бормотание. Этот случай надолго поселился в моём воображении. Я рисовал невероятные зловещие картины, творящиеся в овраге. Сейчас это у меня ассоциировалось бы с Вальпургиевой ночью, которая происходила согласно легенде в Германии в майские дни, когда на горе Броккен собиралась вся нечисть: ведьмы, колдуны, вурдалаки на свои шабаши.
     Вот и овраг. Начинаю спускаться, меня обволакивает прохлада и сильный аромат какого-то медоноса. Как здесь красиво! Листочки осины трепещут, словно приветствуют меня. Вдоль тропинки розовеет дикая герань. Жорновка, словно стеклянная нить, отражает отблески закатного солнца. Выхожу из оврага и уже видны сады и дома Звенигорода, города,  откуда когда-то я ушёл в дальнее плавание по житейскому бурному морю.