Слова, слова, слова

Жить по календарю – особая привилегия женщин. Это мужчины привыкли вольно обращаться с датами и цифрами, а вот женщины, волей или неволей, вынуждены следить за датами, числами, днями недели – словно они  живой метроном.   

Поэтому Наташа верит, что однажды сумеет смириться с происходящим – многовековой опыт, заложенный в крови, возьмет свое. Хотя, в глубине души, еще больше надеется на то, что однажды это все навсегда закончится. Пусть с каждым разом эта надежда становится все призрачнее.

… Из квартиры она выходит, предусмотрев, казалось бы, все, приняв все возможные меры предосторожности, все продумав и все упредив. Непроницаемо-черные очки. Шарф. Перчатки. Куртка с высоким воротником. И выражение полной отрешенности и максимального недружелюбия на лице. Такого человека должны обходить за версту; едва завидев – переходить на другую сторону дороги; шарахаться сильнее, чем безумца с пистолетом или окровавленным ножом.

Но люди традиционно глухи и слепы к тому, что происходит вокруг.

И в кабинку лифта, вслед за ней, в последнюю секунду заскакивает улыбающаяся соседка, Лариса, под руку с очередным «лучшим другом».

- Привет!

- Привет, - Наташа протискивается подальше от входа, поднимает сумку повыше, словно щит, прижимается к стене. Но Лариса этого не замечает.

- Как дела? Чем занимаешься? В последнее время мы мало видимся, - Лариса бросает выразительно-счастливый на своего спутника.
Наташа в ответ что-то бормочет и пытается уползти еще дальше – но бежать больше некуда, тупик, угол, стена.

- Знаешь, все так завертелось, так закружилось… Мой новый друг просто не дает мне продохнуть, - Лариса краснеет, опускает глаза, намекая на особые обстоятельства их общения. – А как твои дела на личном фронте?

- Терпимо все, - бормочет Наташа.

- Ну, так же нельзя, дорогая, - начинает покровительственно поучать ее Лариса, - без любимого мужчины это не жизнь, это просто серое существование. В этом мире значение имеет только любовь! – Лариса пафосно вздыхает и мягко дотрагивается кончиками пальцев до щеки Наташи.

Это почти невесомое прикосновение – но и его оказывается более чем достаточно. И Наташу сначала прошибает резкий укол – словно легкий удар током, – а потом накрывает тяжелой волной, после которой растворяется в смутном вихре образов кабинка лифта, мелькают перед глазами незнакомые лица, слышны чужие голоса – истеричный женский визг, робкий детский шепот, плач... 

- О да, - говорит Наташа ровным, тихим, словно не своим голосом, - конечно, любовь – это все. И твой мужчина это запросто подтвердит. В конце концов, его же жена пока из дома попросила, с работы поперли, денег нет, жить где-то и за что-то таки надо. Вот и расплачивается, как умеет. Мейк лав, нот ворк. Но тебе про жену и отсутствие дома он, конечно же, не сказал, - тут Наташа не может не сыронизировать, - продыхал, наверное.

К счастью, лифт подъезжает к первому этажу, останавливается, со скрипом открывает двери – и Наташа пулей вылетает в коридор, не оглядываясь на то, что происходит за ее спиной. Ей не нужно ни видеть лиц Ларисы и ее безымянной, теперь уже бывшей любви, ни слышать их скандал, ни мучиться сомнительными угрызениями совести, ни корить себя за глупость – в очередной раз.

Дорога до работы обходится без приключений – но просто войти в офис не получатся: на входе Наташу  останавливает «любимый» охранник – усатый молодой человек с замашками провинциального гопника и самомнением пупа мира.

- Ваше удостоверение, пожалуйста, - говорит охранник, демонстративно глядя не на нее, а на проходящих – счастливых, потому что любимых им – а потому не нуждающихся в документах, – у нас, знаете ли, пропуск только по пропускам.
Режимный объект, знаете ли. Офисы. А то все ходют всякие…

Сегодня Наташа не спорит – хотя в другие дни пытается устраивать шумные, но бесполезные скандалы – с истеричными криками, требованием начальства и даже слезами. Отходит к окошку и начинает копаться в сумке, выискивая, среди всех мелких и средних вещичек, завалившийся пропуск.

Охранник брезгливо косится в ее сторону, демонстрирует нетерпение и презрение к ее копушности, деловито поправляет то ремень, то часы, то галстук, с кем-то подобострастно здоровается, кому-то смеется, кому-то протягивает для рукопожатия руку, кому-то долго лебезит вслед. 

Стыд и желание поскорее подняться в свой офис не помогают, а только тормозят Наташу. Ее руки трясутся, вещи путаются перед глазами, теряют облик – но, в конце концов, заветный документ удается опознать и выудить из сумки.

- Вот, пожалуйста, - протягивая корочку охраннику, она делает все, чтобы ее руки не дрожали – но изнутри ее трясет от пережитого унижения, нервного напряжения, шока и страха, что пропуск каким-то злым чудом остался дома и теперь ей не дадут войти, придется вызывать такси, ехать в квартиру, проходить еще раз столь ненавистный контроль, объяснять начальству причину опоздания, остаться виноватой в случившемся.

Охранник медленно, вальяжно, явно никуда не спеша, подходит к ней и тянется к пропуску – чтобы как бы окончательно удостовериться, кто есть кто.

Его движение нарочито-небрежное, неточное – и на секунду их руки соприкасаются. Ее настигает привычное покалывание, волна, посторонние звуки, голоса, запахи, лица – и, показательно не сдерживая едкую ухмылочку, она бросает:

- Думаешь, никто не знает, как ты из бытовки чужие обеды воруешь? И Толик, и Игорь, и Николаич тебя уже подозревают. А Василь Василич даже способ придумал, как на горячем поймать – и так, чтобы не отвертелся. Чтобы нажрался ворованного на всю жизнь, крыса, - последняя фраза выходит так, как ее произносил автор, Василь Василич – толстый крепкий мужик, безумно  любящий шансон и не упускающий
возможности намекнуть на свое якобы темное прошлое.

Охранник синеет, зеленеет, бледнеет, краснеет, пытается испепелить ее взглядом – но в эти дни правда, словно невидимая тень, словно меч Немезиды, словно всесильный ангел-хранитель, стоит у нее за плечами – и против этого бессильны все охранники мира.

- У вас еще есть ко мне вопросы?

- Нет, проходите.

- Спасибо.

- Пожалуйста.

Охранник смотрит ей вслед со всей ненавистью, на которую только способен и что-то едва слышно бормочет. Но эти мелочи ее не касаются. В какой-то момент Наташе почти жаль, что он не попал на это время раньше – сколько ее нервных клеток остались бы живы, сколько ночей ее не мучила бы мысль «только пусть завтра будет не его смена, пожалуйста».

До обеденного перерыва она доживает без приключений – закапывается в бумаги, закрывается монитором от назойливых расспросов и корчит из себя тень суслика. Но на перерыв приходится выйти.

Теоретически все может обойтись хорошо – она забивается в самый угол обеденного зала, достает свой йогурт и намеревается съесть его в тишине и одиночестве. И это у нее почти удается. Но потом случается Танечка.

Танечка – одна из тех девушек, которые твердо уверенны в том, что ничего в этом мире не случится без их участия – ни солнце не встанет, ни цветок не зацветет. Танечка обладает уникальным чутьем на моменты, когда ее не ждут и не хотят видеть – и не может этим не воспользоваться.

Она подсаживается к Наташе осторожно и тихо – та только успевает услышать, как с легким стуком становится на столик чашка. И захлопывается капкан. Тададам, дамы и господа, казнь начинается!

- Вот я тебе удивляюсь, - говорит Танечка, интимно наклоняясь поближе к Наташе, - и не скучно тебе тут одной сидеть? Пошла бы к нам – все в компании веселее.
Наташа в ответ бормочет что-то невыразительно-невнятное, разговаривая скорее с йогуртом,  чем с собеседницей. 

- В нашем возрасте надо уже уметь общаться и ценить общение. В конце концов, если у тебя случится беда, кто, кроме нас, тебе поможет? К кому ты побежишь? В тяжелые минуты всем нужен внимательный, тактичный и слышащий собеседник. К тому же – находящийся рядом.

Танечке оказывается мало доверительного наклона головы, тихого шепота и смиренного выражения лица. Ей нужен тактильный контакт с жертвой – и Танечка аккуратно накрывает своей ухоженной рукой с безукоризненным маникюром руку Наташи.

Мир пошатывается, распадаясь на куски, открывая неведомое и тайное, являя на поверхность и всеобщее обозрение то, что было надежно и стыдливо припрятано подальше от посторонних глаз.

- Ну да, вы известные помощники…

- Что ты имеешь в виду? – красиво недоумевает Танечка.   

- А ты за собой и грешков никаких не помнишь, святоша?

 Танечка краснеет, зеленеет, пытается что-то сказать – она явно не ожидала подобных грубостей от обычно флегматично-отстраненной Наташи, но теперь Наташу прорывает, и остановить ее не может никто и ничто. Эти дни, знаете ли.

- Думаешь, никто не знает, что Карина тебе, Свете и Вадиму про свой бок с проектом рассказала, чтобы вы ей помогли – а вы ее шефу сдали, чтобы ее новый проект вам достался?

Танечка продолжает менять цвета, словно заправский хамелеон, пытается сказать, что это ложь и провокация, что ее  бесчестно оклеветали…

- Так не впрок вам это пошло – никто с заданием не справился, тебя премии лишили, а Вадима вообще с работы поперли…

- Ты не знаешь, что говоришь! – со слезами в голосе кричит ей Танечка. – Я к тебе как к человеку, а ты… Ты лгунья и сволочь бессердечная! Ты не понимаешь, что я могу сделать!..

- Потише, добродетельная ты наша, - зло бросает ей Наташа, - это ты не знаешь, что я могу сделать. Потому что на всякий рот платок накинуть можно… Даже на твою свинскую пасть.

Танечка, давясь рыданиями, убегает, а Наташа прикрывает глаза, пытаясь унять злую дрожь. Карина ей нравилась – тихая, флегматично-спокойная, исполнительная – она, пожалуй, была единственным нормальным человеком в этом гадюшнике. С ней можно было разговаривать, не боясь, что завтра все слова, перевранными, всплывут в других разговорах и доносах; с ней можно было работать, не ожидая ни подножки, ни того, что все чужие беды свалят на тебя, а все общие победы присвоят себе.

Сообщение Кате она отправляет, заходя в метро. С собственной мотивацией Наташе все понятно, но вот что двигает Катей, заставляя ее по первому же смс все бросать и принимать непонятную гостью – загадка загадок.

Когда-то они с Катей были лучшими подругами – по крайней мере, Наташа так говорила. Они приехали поступать из похожих маленьких городков, учились на одном курсе, получили одинаковые красные дипломы по одной специальности, устроились на работу в одну организацию, сняли одну квартиру на двоих, делились тайнами и обедами. У них и дальше все должно было быть на двоих – так говорила Наташа, а Катя только смущенно и благодарно улыбалась, слушая о том, как они будут идти по жизни рука об руку: у них будут дружить мужья, в один детский садик и одну школу пойдут дети, они будут вместе проводить отпуск и купят дачи рядом. Возможно, их сын и дочь полюбят друг друга и поженятся…

Наташа говорила так несколько лет, убеждая в этом не то Катю, не то себя – а потом в один момент увела у Кати жениха и перехватила новую работу. Так получилось – подвернулась возможность, которую не захотелось упускать.

Да, Наташа пошла на это с тяжелым сердцем и муками совести, несколько вечеров проплакала, несколько ночей не спала. Несколько раз пыталась даже написать Кате письмо, все объяснить, извиниться… А потом как-то успокоилась и передумала.  Наговорила себе много хороших слов – про то, что она заслужила немного счастья, про закон джунглей, про жестокость жизни. Да и Катя ничем не показала, что ее сильно задело случившееся – не устраивала ни скандалов, ни публичных разборок, не писала, не звонила, не приходила – просто молча исчезла из Наташиной жизни. 

Некоторое время после этого Наташа жила спокойно – до того момента, когда однажды проснулась, потянулась обнять любимого мужчину – и, едва дотронулась до его плеча, как почувствовала легкий укол, словно удар током, потом на нее накатила волна звуков, голосов, образов – и Наташа узнала, что ее любимый ей изменяет с коллегой, что для него такое поведение – в порядке вещей, что жениться на ней, на Наташе, он не собирается – как и не собирается в ближайшее время ей напрямую отказывать. Разразился жуткий скандал. Сначала «любимый мужчина» все отрицал, потом во всем признался – и начал перекладывать вину на Наташу…

Тем утром из квартиры она вышла просто мертвая  и твердо уверенная, что самое худшее с ней уже случилось. А чуть позже оказалось, что она ошиблась, и грядущий день готовил много сюрпризов.

В этот чудо-день Наташа узнала, что дворник ворует газеты из почтовых ящиков, что контролер, толстая и злобная бабища, бьет своего мужа, запойного алкоголика, что начальник проверяет их личную переписку, что сестра планирует поссорить ее с матерью, чтобы претендентом на родительскую квартиру стало меньше – как и узнала, что не может об этом молчать или делать вид, что ничего не происходит. И вечером, едва дождавшись конца рабочего дня, поехала к Кате – на такси, попутно узнав, что у таксиста большие финансовые проблемы и настойчивое желание умереть. 

У Кати был праздник, накрытый стол и шумные гости. Наташа плохо запомнила, что кричала тогда – помнила только, что кто-то предлагал вызвать милицию, но Катя отказалась, выпроводила гостей, налила Наташе выпить, еще раз все выслушала и ничего особенного не сказала – только спросила:

- А чего ты ждала? За свои слова отвечать надо.

Наташа плакала, угрожала, сулила беды и награды – но Катя только презрительно и грустно улыбалась.

- Это не я делала – и я это не уберу. Но как будет невмоготу – приезжай, не стесняйся, поплачь. Мы же с тобой, как-никак, лучшие подруги, связные на веки вечные высокими отношениями.

«И словами,» - подумала, но промолчала Наташа.

А что в этом мире связывает крепче слов?