Сыны Всевышнего. Глава 123

Глава 123. Экспертное заключение


– Всё, Кеш. Я, правда, больше не могу. – Николай Николаевич, выразительно скривившись, отвернулся и защитным жестом выставил перед собой слегка дрожащие от слабости ладони. – Меня стошнит сейчас прямо на тебя, если ты не прекратишь запихивать в меня эту кашу!

– Фу, Коля! – весело воскликнул Викентий Сигизмундович. – К чему такой натурализм? – Но тарелку отставил. Заботливо стёр салфеткой след от овсянки на аверинской щеке, оставленный, когда тот старательно уворачивался от зажатой в безжалостной руке Радзинского ложки. – Надеюсь, морс ты не откажешься выпить? Клюквенный.

– Давай свой морс, – вздохнул Аверин. – М-м-м, Кеша! Ну почему он тёплый?!..

– Ты серьёзно спрашиваешь? – вкрадчиво поинтересовался Радзинский. – Пей, давай!

Пока Николай Николаевич со страдальческим выражением на лице глотал кислую жидкость, Радзинский отнёс на кухню посуду и, неслышно вернувшись в спальню, снова присел на аверинскую постель.

– Ну что? Полежишь тут тихо, пока я обед буду готовить? – Рука Радзинского ласково скользнула по взъерошенным аверинским волосам, приглаживая их и убирая с его бледного и – слава Богу! – прохладного лба мягкие седые пряди.

Аверин поймал его руку и потянул на себя:

– Кеш, не уходи! – и взгляд такой серьёзный. Нахмурился, как будто заранее смирился с отказом. Но Радзинский не стал скрывать довольной улыбки сытого хищника и с готовностью плюхнулся рядом, подсунув себе под спину вторую подушку. Николай Николаевич с блаженным вздохом устроился у него на груди и был чуть не до самой макушки укутан заботливыми руками Викентия Сигизмундовича в тёплое одеяло.

– Это был последний раз, когда я повёлся на твои уговоры и позволил тебе так рисковать, – строго сказал Радзинский через некоторое время, нежно поглаживая Аверина по виску кончиками пальцев. – На пенсию хотел? Будет тебе пенсия!

Николай Николаевич молчал. Только поелозил немного щекой по рубашке Радзинского, устраиваясь поудобнее, и покаянно вздохнул.

– Страшно было? – сочувственно спросил Викентий Сигизмундович пару минут спустя.

– Скорее, жутко, – задумчиво ответил Аверин. – Он менялся так незаметно…

– Ну, ты убедился теперь, что проводник он может изготовить из любой консервной банки? Всё, что ему нужно, это зацепить и вытянуть те самые энергетические линии, которые составляют основу диска. И мы теперь точно знаем, что, хотя самостоятельно он не может опуститься так глубоко, потому что до достижения трансформы для него это попросту мучительно, Патрон сделает эту работу за него. Как это было и в прошлый раз… Познакомился ты с патроном?

– Да, – Николай Николаевич, невольно вздрогнув, теснее прижался к Радзинскому. Пальцы его инстинктивно впились в рубашку на могучей груди товарища. – Как и ожидалось, твой наследник привёл меня прямо к этой твари. Самое поразительное открытие – он человек, – тихо начал рассказывать Аверин. – Человек, который уже прошёл через ряд трансформ и оказался в результате заперт в самых жутких, нижних мирах. Теперь хочет вернуться. Понял, что жизнь здесь намного слаще. И возможностей больше.

Радзинский уткнулся носом в аверинскую макушку, дыша в неё влажно и жарко.

– Человек, значит… – хмыкнул он многозначительно и потёрся носом о пушистые волосы Николая Николаевича. – Это наш козырь…

– Согласен. – Аверин устало прикрыл глаза. Чувствуя, что Радзинский  готовится что-то ответить, он, не глядя, поднял руку и прижал к его губам свои холодные пальцы, призывая таким образом к молчанию. Викентий Сигизмундович послушно умолк, согревая его руку в своей.

– Его надо законсервировать, Кеш. Князева – я имею в виду. – Подал голос Николай Николаевич, когда Радзинский уже решил, что друг задремал. – Для его же блага. Он не контролирует себя – патрон вертит им, как хочет. Но это ещё полбеды – своими смелыми экспериментами он расшатывает психику и не замечает этого. Истерики, приступы сентиментальности – Кирилл говорит, что последнее время Князев, как грудной младенец, зовёт его постоянно и успокаивается, только вцепившись в него мёртвой хваткой. Надо срочно ребёнка спасать. Делегировал он свои диктаторские полномочия Рудневу – и прекрасно! Назначил Панарина ответственным по кадрам – замечательно! Вот пусть они и работают с его людьми, пока он не подрастёт!

– Надеюсь, Кирюха поддержит эту идею, – недовольно пробурчал Викентий Сигизмундович, приподнимая голову, чтобы взглянуть на Аверина, и, перехватив его ироничный взгляд, смущённо хмыкнул. – Что?! Он никого не слушает! Его не заставишь и не удержишь – яблочко от яблони…

Получив чувствительный тычок под рёбра, Радзинский с ехидным смешком откинулся обратно на подушку.

– Его можно попросить, – строго отчеканил Николай Николаевич, приподнимаясь на локте. – Как и меня. И если твои аргументы будут разумными и достаточно убедительными… – Закончить фразу он не сумел, потому что зашёлся от кашля.

Викентий Сигизмундович тут же подскочил, помогая Аверину сесть ровно, прижал его спиной к своей груди, крепко обхватив поперёк тела обеими руками.

– Дыши, давай, как положено, – сердито потребовал он у посиневшего уже Николая Николаевича. – Ты что – лёгкие собрался выплюнуть?!..

Аверин, давясь кашлем и зажимая рот рукой, сумел-таки остановить приступ и сидел теперь, не шевелясь, и дышал мелко и поверхностно, чтобы не закашляться снова. Радзинский, с заметным беспокойством косясь на его полуприкрытые ресницы, потянулся к тумбочке, стянул оттуда высокий флакон тёмного стекла, отвинтил крышечку и налил прямо в неё какой-то густой, прозрачной жидкости. Николай Николаевич всё понял правильно, послушно взял лекарство и залпом выпил. В следующую секунду он задохнулся и широко распахнул глаза, на которых выступили слёзы. Выражение его лица толковалось однозначно: «Что это за гадость?!!».

Радзинский лица Аверина не видел, но, судя по всему, догадывался о производимом лекарством эффекте.

– Зато теперь дышать стало легче, – слегка виновато произнёс он. – Правда ведь? Надо горячим чаем запить. Я сейчас… – Он торопливо выбрался из постели, взбил подушки, усадив Николая Николаевича практически вертикально. Сказочно быстро вернулся назад, вкладывая в руки Аверина расписанную под гжель кружку.

Пока тот покорно глотал чай с лимоном, Викентий Сигизмундович порылся к шкафу, извлёк оттуда толстый свитер с высоким «горлом». Аверин безо всякого сопротивления позволил надеть его на себя прямо поверх пижамы. После этого Радзинский снова улёгся в постель, подождал, пока Николай Николаевич устроится, как и прежде, у него на груди и накинул ему на голову одеяло. Потом проделал в одеяле небольшую норку и заглянул туда с тревогой.

– Не задохнёшься? – с опаской спросил он.

Аверин отрицательно помотал головой. Радзинский аккуратно убрал волосы с его лба и вздохнул.

– Поклянись, что это был последний раз, и больше ты над своим хилым организмом так издеваться не будешь…

Николай Николаевич слабо улыбнулся, положил свою холодную руку на щёку Радзинского и поерошил его жёсткую бороду. Спустя пар минут он уже спал, периодически вздрагивая всем телом и судорожно вцепляясь ледяными пальцами в рубашку верного товарища. Тот осторожно стянул с его головы одеяло и принялся ласково перебирать седые аверинские волосы, потихоньку вытягивая похожие на леску, жёсткие и колючие на вид, чёрные волокна. Постепенно Николай Николаевич перестал вздрагивать и согрелся. Он даже выпростал из-под одеяла руки и обхватил Радзинского за шею, мирно сопя теперь у него на плече. Викентий Сигизмундович полежал, изображая подушку, ещё немного, потом аккуратно выскользнул из постели, заботливо укутал Аверина и отправился на кухню – готовить обед. Ведь пациент должен хорошо питаться, что бы он сам по этому поводу ни думал…