Круг замкнулся. Глава 50

ГЛАВА 50

В «СЛАВЯНСКОМ БАЗАРЕ».
СВОЯ ТОЧКА НАД «I»

   В середине августа 1934-го года в Париже вновь встретились наши старые зна-комые — Земсков, Соловьев и Заянчицкий. 
   Николай Иннокентьевич — известный не только в кругах русской эмиграции, но и переведенный уже на многие языки мира писатель, выглядел моложаво и бодро, только седина и морщины на лбу и вокруг глаз выдавали его возраст. Супруга его, Екатери-на Владимировна, приболела немного и осталась дома. Сын, Дмитрий, получивший военное образование, служить не хотел, но и нигде пока не работал. Сегодня, благо погода стояла по-настоящему летняя, теплая и солнечная, он вместе с сестрой Леной и ее однокурсниками-студентами отправились загород.
   Павел Иванович, в отличие от Земскова, растолстел, обрюзг, был достаточно не-ряшливо одет — и не мудрено, ибо ничем не занимался и увлечений никаких не имел. Небольшой доход от уроков, да еще жена Полина Ивановна до сих пор занималась по нужде домашним рукоделием, в чем она с юности была великой мастерицей. На то они и жили. Дети их, Петр и Владимир, тридцати четырех и тридцати одного годов от роду соответственно, уже обзавелись семьями, народили Соловьевым внуков и оба работали: старший — таксистом, младший — техником на заводе.
   Михаил Григорьевич, профессор, читал лекции по юриспруденции на Русском юриди-ческом факультете Парижского университета, выступал с докладами в русских органи-зациях, был ухожен, в меру упитан, так же, как и прежде подвижен и эмоционален. Мария Павловна приехала с ним, и сейчас они с Полиной Ивановной отправились по магазинам. Сыновья же, Кирилл и Николай, степенные, второй половины четвертого десятка лет доценты того же университета и Лидия, сестра их, со своими семейс-твами отдыхали, как и всегда, отдельно от родителей.
   Земсков, Соловьев и Заянчицкий виделись редко — дела, заботы, да и разные уровни благосостояния по-европейски ставили преграды для более тесного и частого общения. В основном встречались в одном из храмов: кафедральном храме Трех Свя-тителей или главном православном храме Парижа — соборе святого Александра Невс-кого, либо на общих мероприятиях русской эмиграции. Вот и сейчас по окончании литургии в соборе, предварявшей начало Успенского поста, они встретились в рус-ском ресторане «Славянский базар» в пригороде Булонь-Бийанкур (Boulonge-Billan-courte), где жили множество эмигрантов из России, работавших на заводах «Рено» и «Ситроен», и где находился особняк князя Юсупова, и по доброй памяти беседовали.

   — Ну, что, господа, окончательно погибла наша Россия?— после общего, как в случаях редких встреч знакомых и полагается, обмена информацией о личных событиях и новостями, начал Соловьев.
   — С чего вы это взяли, уважаемый Павел Иванович?— вскинул на него густые кустистые брови Земсков.
   — А разве не видно, что страна окончательно превратилась в тюрьму?
   — Так это же к лучшему, милейший! Смотрите, какими темпами растет военный кулак Германии. Он готовится махать перед носом Великобритании и Франции, как, впрочем, и всего Запада, но в итоге — читайте историю Первой мировой войны — все закончится тем, что обрушится на Россию. Британия свое дело хорошо знает!   
   — И что же вы, мсье Заянчицкий,— с ехидцей спросил Земсков,— видите в этом хорошего?
   — Как что? Вы не понимаете? В России все недовольны существующим положением: крестьяне окончательно потеряли землю и волю во время кровавой коллективизации и теперь закабалены этими колхозами; рабочие не только не стали коллективными владельцами заводов и фабрик, как им было обещано, но превратились в полуза-
ключенных; интеллигенция находится — и это еще мягко сказано — в «прокрустовом ложе» идеологии; родившийся было НЭП уже давно «приказал долго жить». Поэтому при первом же мощном ударе «западного кулака» по стране вся эта большевистская химера разрушится, как глиняный горшок!
   — Да, бросьте вы, Михаил Григорьевич, никакого удара не будет. Гитлер и Сталин — союзники, им обоим это выгодно, поэтому они и останутся таковыми. Просто Россия превратится в экономический придаток Германии. И ничего хорошего в ней уже не будет. Постепенно диктатура выродится, и начнется обычное загнивание, гниение и развал всего и вся. Все печально… и будет еще печальнее. Нечего гадать, нужно доживать свой век и… все, — Соловьев с тоской в глазах опустил седую непричесан-ную голову, выпятил нижнюю губу и уставился неподвижным взглядом в стол.
   — Ну, нет, дорогой Павел Иванович, это вы приболели, ей богу! Простите, но «военный кулак», сокрушив режим Сталина, откроет для России, о чем мы еще в десятых годах мечтали, путь к цивилизации — единственный, истинно верный путь, и она расцветет!— патетически закончил профессор.
   — Слушаю я вас, господа, и удивляюсь. Вы говорите о каких-то надуманных вами, или кем-то там еще, вариантах развития, не имея реальных знаний о происходящем сейчас в стране, о том, чем она и народ во всех его слоях живут,— вступил в беседу Земсков.— Во-первых, никакого длительного союза СССР с Гитлером не будет, разве что вот такой, как сейчас, временный, тактический. Слишком разные цели у нынешних России и Германии. Последняя всегда, еще со времен готского завоевания Европы, стремилась эту самую Европу объединить под своим началом. Россия же думала об укреплении своего большого евразийского государства, о его безопасности независимо от того, кто был у власти. Государственные интересы всегда были, а у нынешнего руководства СССР есть, превыше остального. Хотя были и «горячие головы», всерьез думавшие о совместном с Германией завоевании мира, то бишь о мировой революции, что на деле могло привести только к одному — повсеместной победе финансового капитала.
   — А все они, большевики, разве не одно и то же, Николай Иннокентьевич?— пе-чально взглянув на него, спросил Соловьев.
   — Что вы, Павел Иванович, далеко нет! Всмотритесь и вдумайтесь — за идеологи-ческой риторикой очень многое можно разглядеть, если смотреть непредвзято.


© Шафран Яков Наумович, 2015