Круг замкнулся. Глава 51

ГЛАВА 51

НА ОТДЫХЕ В ЯЛТЕ.
МЕТАМОРФОЗА, И ЕЕ КОРНИ

   — Давно не виделись — лет пять уже будет. Как твои?— спросил Иван своего давнего друга Курилова, с которым встретился на отдыхе на пляже в Ялте в июне безоблачного 40-го. 
   —  Да-а-а, время бежит… Мои? Жена на ТОЗ-е трудится мастером, Агрофена, стар-шая дочь, дома троих детей воспитывает, Антонина — мастер на швейной фабрике, Анна учится в Москве на врача, Федора в этом году в армию призвали, а младшенький Костя — школьник, восьмилетку заканчивает. Ну, а я тоже, как и супруга, мастер на Оружейном. А твои, Иван? Помню, их у тебя пятеро, кроме жены.
   — Зина, жена моя, домохозяйкой трудится, я все же теперь начальство, цехом командую,— улыбнулся Степанов.— А дети по-разному: Степан руководит стройкой на Севере, Николай так и не захотел учиться, зато стал хорошим краснодеревщиком, Игнат — командир Красной Армии, а Ольга и Настя — врачи, вместе окончили 1-й Медицинский. 
   — Могли ли мы, Иван, мечтать тогда, до революции, что наши дети станут образованными и достигнут всего этого?
   — Конечно, нет, о чем ты говоришь?
   — А помнишь, Гриша, разговор наш в семнадцатом? Правы мы были, что наш народ общественный. А товарищ Сталин и до того знал это и гениально предвидел, каким путем нам идти. И когда пришлось на деле в короткие сроки строить социальное равенство и справедливость, то народ и не нужно было учить коллективизму. Кресть-янин-общинник был таким из рода в род. Такими же были и есть рабочие, вышедшие в основном из крестьян, у которых и за три поколения во времена капитализма не удалось до конца истребить дух общинности. И армия такая же была, так как состо-яла из тех же рабочих и крестьян.
   — Да, правильно, и колхозы, и стройки индустриализации, и ОСАВИАХИМ, все это — коллективизм. И сами отношения в рабочей среде, на селе, в научных институтах, в армии близки к общинным. И курс этот верен! А то, о чем мы говорили, я хорошо помню. Это все у меня до сих пор на слуху, Ваня.
   — Да, такой власти, такого общества, как у нас теперь, нет нигде в мире,— продолжал Степанов.—  А что они там, «за бугром», думают о нас — это их дело. Нам важно, что мы сами о себе думаем.
   Григорий повернулся на лежаке спиной к солнцу, чтобы тело загорало равномерно.
   — Жаль только, что много высокообразованных людей потеряли за годы революции и гражданской войны… Ведь у каждого своя роль, как в теле у каждого органа и даже клеточки. Но свято место пусто не бывает — сколько людей из народа окончили раб-факи и институты и встали на их место.
   — Но потеря была большая, и нужно было время, чтобы ее устранить. К тому же, ты понимаешь, количество не заменит качество…— и, немного помолчав, Григорий добавил:— А ведь те немногие, кто остались, смотри, каких успехов добились? Взять хотя бы Циолковского.
   Солнце стало палить основательно, и Иван, сделав из газеты широкую пилотку, одел ее на голову.
   — Скажи, будет ли война, как думаешь?
   — Почем мне знать?— Григорий взял свежую «Правду», лежавшую рядом и раскрыл ее.
   — А я думаю, что хоть договор с Германией и хорошее дело — какая-никакая отсрочка,— но войны не миновать.
   — Какая главная идея Гитлера?— Все для немецкой нации, но за счет других. Поэ-тому, думаю, что наша страна, богатая ресурсами — слишком лакомый кусок для Германии, чтобы фюрер не хотел проглотить его.
   — Товарищ Сталин делает все, чтобы использовать время для подготовки страны к войне, вернее для защиты ее от нападения.
   — Защиты в случае нашествия,— поправил Григорий.
   — И здесь снова хочу сказать — без колхозов с их строгой дисциплиной, без организованности, коллективизма, основанного на нашем тысячелетнем духе общинном; без индустриализации, то бишь без машин, тракторов и военной техники — мы не сможем, в случае войны, супротив такой махины, как Германия, выстоять.
   — Согласен, Иван, без этого и с кулаками-мироедами, которым лучше в тюрьме отсидеть, чем те же годы в армии отслужить, или зерно сгноить, чем дешевле стране продать,— мы далеко не уедем, и под пяту Гитлеру точно попадем…
   Друзья некоторое время помолчали, прислушиваясь к крикам чаек, к шелесту лег-кого прибоя, к гудкам далекого парохода. Затем Григорий, вдруг, спросил:
   — Ты там, в столице не встречал случайно Николая Иннокентьевича Земского, быв-шего моего помещика? Интересно — уехал он или остался? Чует мое сердце, что дол-жен он быть в стране. Не мог такой человек уехать! Может фамилию такую — Земсков — слыхал?
   — Нет, Григорий, не встречал его, и фамилии не слышал. А почему ты так решил, что не мог он уехать? Ведь семья, обстоятельства, принудиловка?
   — Ну да, согласен… Хотелось бы вновь встретиться, поговорить. Что он думает?..
   — Григорий, ты сегодня будешь еще купаться?— перебил его Иван, вставая с лежа-ка и покашливая.— Пойдем, окунемся!
   — Давай покурим и окунемся. Что-то, и правда, заговорились мы с тобой.
   …Выходя из воды, Григорий заметил, как что-то ярко блеснуло на склоне горы. «Крест?— первым делом подумал он, но потом решил — да какой тут крест, откуда, тут и церкви-то нет? Но мысль его зафиксировалась на этом, и почему-то вспом-нилась церковь в его родном селе… Вспомнилось и то, как в тридцатом году ее за-крыли, сняли колокола, крест и золото с купола, вынесли все иконы и богослужебные принадлежности, и все это увезли в город. Как сказали —  на борьбу с голодом.
   Мысли эти он озвучивать не стал, но в плане разговора со Степановым и, особен-но, затронутой Иваном темы подготовки к войне, ему подумалось: «Когда и сама жизнь-то в опасности, не говоря о доме, хозяйстве, человек все, что у него есть, отдаст за здоровье и безопасность. Так и тут, вера в Бога и церковь — самое дорогое, что есть у народа. Но дороже всего — сам народ, в среде которого, как сказал потом, после реквизиции церковных ценностей, священник отец Никодим, есть много истинно верующих людей,— даже с партбилетами в кармане,— только молчащих об этом».
   Кстати о разговорах и молчании. Отвлечемся, дорогой читатель, как мы это иног-да любим делать, от наших героев и их мыслей. Но не совсем, а немного отстранимся и посмотрим на них со стороны. Чуть более двадцати лет мы не виделись с ними и отмечаем, как же изменились наши Григорий и Иван. Изменилась их речь, мышление, и все это притом, что «никаких университетов они не кончали». Причиной же такой метаморфозы является, как читатель догадывается, изменение самой жизни в Совет-ской России, в том числе интеллектуализация ее сверху донизу, начиная от всеобщей начальной грамотности до включения в коллективное осознавание всего происходящего и своей, в той или иной степени важной, в этом роли.
   И это, как и многое другое, люди того поколения относили к человеку, которого сейчас, на большом временном расстоянии,— а, как известно, настоящее видится только на расстоянии,— можно назвать рачительным хозяином, строителем и защитни-ком СССР, создателем такого государства, системы, организации народа, которые  одни и могли помочь стране выстоять перед лицом небывалого врага, каким являлась нацистская Германия тех лет — мощный военно-экономический кулак, который созда-вался и пестовался мировым капиталом, прежде всего, для захвата, порабощения и эксплуатации России, ее природных ресурсов.

© Шафран Яков Наумович, 2015