Круг замкнулся. Глава 53

ГЛАВА 53
ТАЙНАЯ ТЕТРАДЬ. ПОСЛЕДНИЙ СОН

   Николай Иннокентьевич Земсков, вернувшись в СССР, стал профессором, членом Союза писателей и в свободное от преподавания время работал над очередным романом об эмиграции.
   Когда началась война, он не эвакуировался, остался в городе и всю блокаду и послевоенные годы работал там.
   Кроме преподавания, научной работы и писательства, было у Земскова и тайное занятие — толстая тетрадь в темно-синей коленкоровой обложке. Когда все дела по подготовке к очередной лекции и семинарским занятиям сделаны, когда написана очередная страница статьи и глава повествования, обычно где-то ближе к полуночи, он доставал из сейфа заветную тетрадку и раскрывал ее на очередной исписанной мелким почерком странице. Иногда, как и сегодня, он просматривал написанное ранее, делал исправления и пометки.
   Содержание всех бесед с коллегами, друзьями и знакомыми до революции и в эми-грации о России, все собственные мысли и тогда и сейчас, о ее корнях и причинах истории, судьбе и будущем были здесь. Читателю они хорошо известны, поэтому не будем их повторять. Расскажем лишь о его последних, заключительных соображениях.
   На дворе стояла осень 1945 года. Отгремела страшная по своей жестокости и судьбоносности, когда на кон было поставлено, как никогда, все,— само существова-ние России и народа,— война. Избылась блокада — неимоверное испытание физических, душевных и духовных сил тех, кто и в этих условиях оставался человеком. Хотя были и в блокаду люди, жившие припеваючи —  кум королю, не обделяя себя ни в чем, жили за счет других жизней вампирами-упырями.
   Все было уже позади, и Николай Иннокентьевич убеждался вновь и вновь в правоте избранного страной, а вернее ее рачительным хозяином, пути. Страшно подумать, что бы было, если перед такой угрозой с Запада страна и народ находились в бесконеч-ных распрях, спорах, дебатах, и еще хуже — рвачестве, буйном расцвете частнособ-ственнических инстинктов и борьбы за власть.  И это все — в то время, когда уг-роза уже была оформлена в лице народа, воодушевленного внушенными ему идеями национал-социализма, в лице мощного государства, какое из себя представляла наци-стская Германия, готового разорвать и растоптать, пожрать и переварить любого,— будь то народ или человек,— выступающего против, и земли и богатства которого представляют интерес.
   Убеждался Земсков и в правоте своего понимания произошедшего в октябре 1917-го как введения «карантина» в целях излечения страны и народа от глубоко внедрившей-ся за десятилетия до этого страшной, смертельной «инфекционной болезни», поразив-шей все общество снизу доверху,— переноса на российскую землю западного образа жизни и мышления, западных ценностей; всеобщего глумления над властью, над тради-циями и корнями; духа потребительства и наживы.
   И вот теперь, когда все его прежние мысли были изложены (как, впрочем, и мысли оппонентов), когда он еще и еще раз убедился в правильности своего понимания но-вейшей истории России — и не теоретически, а в ее реалиях:  по состоянию страны, народа, человека; и не с позиций обывателя или космополита, не с позиций нацио-налиста или, наоборот, интернационалиста,— с высшей, провидческой, трансцендент-ной точки зрения;, он имел полнейшее право дать ход своим мыслям о будущем Рос-сии, как он его понимал, и о том, что сейчас, по его мнению, необходимо делать. Ясно было, что доверить эти мысли, как и всю тетрадь, нельзя никому…
   Потому писал Николай Иннокентьевич и «хоронил» тетрадочку далеко в сейф, по-дальше от разных глаз, до поры до времени.   
   Писал же он, что теперь после «карантина», после Великой Победы (есть такое славянское слово «перемога», очень хорошо выражающее суть победы в этой войне), после восстановления хозяйства (не экономики, думал Земсков, а хозяйства, во всей его софийной общности), необходимо самым тщательным и наипервейшим образом, но постепенно, с постоянной проверкой по обратным связям, начинать движение в на-правлении развития всех составляющих этого сверхмудрого хозяйственного механизма. Сюда Николай Иннокентьевич относил, кроме общественного — государством и органи-зациями — владения, развитие и всех форм коллективной собственности:  трудовых коллективов, кооперативов, товариществ, общин, наряду с индивидуальной (в том числе и семейной) — без найма работников со стороны,— и ограниченной, то есть такой, чтобы никоим образом не вредила и не губила все иные формы собственности, занимая небольшой в процентном отношении сектор среди коллективных, государст-венных предприятий и ремесленников-индивиду-алов, производящей реальные товары, работающей на общественное благосостояние, то есть вносящей в казну соответст-вующие налоги, частной — но, опять же, коллективной! — собственности партнеров и акционеров (без контрольного пакета акций). В софийном (премудром, всемудром) хозяйстве все необходимо и важно, поэтому Николай Иннокентьевич писал и о разви-той форме народного представительства, начиная от трудовых коллективов и товари-ществ жильцов, местного самоуправления и до самого верхнего уровня в форме зако-нотворческих собраний и совещательных палат. Здесь была предусмотрена хозяйст-венная забота и о культуре во всех ее проявлениях, и о науке — достойные гонорары и оплата труда на всех уровнях,  вплоть до самых верхних ступеней признания за ценный вклад в развитие этих отраслей (конечно, в соответствующих размерах, в зависимости от вклада), поощрение молодых талантов и не только оплатой, но и общественным признанием и продвижением в союзах соответствующей иерархии. А вна-чале создать инкубаторы молодых ученых, литераторов, актеров, художников, музыкантов, религиозных служителей и так далее. Не забыл он и об образовании. Не-обходимо было бы исправить здесь, убрать все «белые пятна», которые возникли по тем же  вражьим планам, как то: генетика, кибернетика, вычислительная  техника и другие. Много еще о чем писал Земсков. О России, как носителе софийности хозяй-ства (и не стесняться говорить об этом открыто, ибо это не в ущерб другим народ-ностям будет, а во благо, исходя из генетического стремления русских к созданию всенародного братства). Религии тоже отдал должное  Николай Иннокентьевич — пол-ное отделение от государства вплоть до самофинансирования, что будет вести свя-щеннослужителей в народ, к людям — проповедовать, учить, помогать, а не сидеть и ждать пока придут (а не придут, и за то — слава Богу!), и стремиться преподавать в школах, средних специальных учебных заведениях и вузах основы религии, нести людям книги, снимать и показывать в соответствующих кинотеатрах и по телевидению фильмы… Приоритет здесь коренным религиям России.
   А еще должна быть партия, но отделенная от государства и занимающаяся нравст-венным воспитанием людей через их сознание.
   Спросят — а кто руководить будет в государстве? Как кто? Да те же, что и века руководили — управленцы, начиная от самых низов до самых верхов. Но, вопрос, ка-кие? И тут Николай Иннокентьевич все продумал. Во-первых, это должны быть очень высокооплачиваемые люди, чтобы не было необходимости взяточничать, чтобы дорожили своими местами, заметим, не выборными и сменяемыми, чтобы не было временщиков-рвачей, чтобы покидали свои места только по пенсионному возрасту, болезни, неспо-собности исполнять и по приговору суда. Это еще хорошо и в том плане, что энергия молодых будет направляться не на борьбу за власть, а на созидательный труд в со-ответствии с их способностями. Во-вторых, таких управленцев должны воспитывать и обучать в специальных учебных заведениях со строгим тестовым и рекомендательным отбором из числа претендентов еще в отроческие годы. Рекомендовать кандидатов могут и местные религиозные организации, партия (повторим, отделенная от государ-ства), действующие управленцы и коллективы, где они до этого учились или работа-ли. Но, опять же, через тестирование по многим параметрам. Таким образом, будет создаваться элита управления на всех уровнях.
   И вот еще что, думал Земсков, ресурсы страны — это данное народу России Госпо-дом Богом наследство, которым он должен мудро управлять, хозяйственно распоря-жаться и через это получать блага жизни. Например, граждане могут получать опре-деленную долю в деньгах от дохода, получаемого государством (а ресурсами должно управлять только государство!) от их реализации или использования. Как в кресть-янской семье — все члены семьи пользуются благами от ведения общего семейного хозяйства, от богатства, которое есть или произрастает на участке земли. Так и с ресурсами страны должно быть.
   И чем лучше сработало народное хозяйство региона в данном году, чем больше получено дохода сверх запланированного местным бюджетом, тем меньше должны люди платить за ЖКХ, за проезд в транспорте, за другие услуги в течение следующего года…
   Много о чем было сказано в этой тетради. Можно было отдельный трактат опуб-ликовать. Но рамки данного романа не позволяют превратить художественное произ-ведение в философский теоретический труд одного из героев, даже если речь и идет о теории необычного нового софийного  устроения всеобщего народного хозяйства.
   Дописал сегодня Николай Иннокентьевич последнее слово в своей тетради, поста-вил точку и откинулся на спинку стула. Почему-то вспомнил о Григории, сильно потянуло к нему. Закрыл он глаза, мирно и благостно стало на душе. И видит Зем-сков: на белых крыльях какие-то существа несут его к солнцу, и чем ближе они подлетают, становится ясно, что не солнце-то вовсе, а в центре света стоит Сам Господь и улыбается ему. «Господи! Помилуй мя, грешнаго!» — прошептал он и вздох-нул.
   Почему-то исчезли все звуки — не капала больше вода из крана на кухне, не пос-тукивала ветка клена в стекло окна под сильным ветром, разыгравшимся сегодняшней ночью, исчезли и все ощущения: стула, пола, рук и ног, халата на теле; исчезла резь в уставших от занятий глазах. Исчезло все, кроме света.
   И он понял, что этот свет вечен.

© Шафран Яков Наумович, 2015