пОломничество старого Фиата
Фиат по кличке «Маруся» стал, как говорится, колом, километрах в 60 оттуда, где ему, то есть ей — «Марусе», добрые люди подкачали все четыре спущенных колеса и пожелали удачи с напутствием:
— Танечка, я знаю, о чем говорю: никогда так беспечно не уезжай изтаких мест, особенно после Причастия. Все проверь, все продумай. Такие поездки вот так запросто не заканчиваются, — говорила мне приятная дама в длинной шубе, а ее муж поддерживающе кивал и слегка улыбался.
Танечка, то есть я, в душе удивленно хмыкнула, потому что обычно возвращалась оттуда — на крыльях. Как и летела туда — на них же. Из дому — домой. Из Сокола — в Жировичи. И обратно тоже: из дому — домой. Лидка, похоже, начала волноваться. Еще бы, я тоже волновалась бы на ее месте, т. к. ее оставшийся дома с папой и братом старший, как было слышно из телефонной трубки, уже начинал весьма настырно уточнять, когда же вернется мамочка. Брат Димитрий сидел молча и молился — по лицу было видно.
Наше с Лидкой совместное паломничество на эту благословенную землю откладывалось уже больше года. Первая попытка закончилась отказом «Марусиных» тормозов в пяти километрах от нашего дома, и нам, а именно трем тетенькам и троим детям, пришлось медленно, с крайними мерами предосторожности, направиться назад и вернуться в теплые постельки — досыпать. Несколько следующих порывов отправиться отдохнуть душой и потрудиться духом сдерживаемы были детскими болячками и прочей бытовухой.
— Прошу Вас, езжайте предельно осторожно, семьдесят-восемьдесят километров, не быстрее! — я энергично кивала головой и благодарила, наспех — нам действительно пора было торопиться. И, усевшись за руль, я сразу же воззвала к Небесам о милости для пекущихся о нас так трогательно Анны и супруга ея — Валерия.
— У нас интересная фамилия, вы точно не перепутаете! — почему-то запомнилось мне.
***
Улиток подарил отец Инна, вместе с аквариумом. Мы прощались, а он отсаживал их из своего нового аквариума в трехлитровую банку, потому что меньшего сосуда для перевозки улиток у него не нашлось.
Улиток в банке держала на коленях Лидка.
— Чтооооо? — ее лицо вытянулось. — Вот это да!
Улитки у Лидки на коленях подпрыгнули вместе с банкой.
— Я тебе говорю — Пианист — фамилия такая.
— О! Вот же натура! Тань, ну ты представляешь, какая я все-таки… Люди так нам помогли, буквально от смерти спасли…
— Ага, в два раза ниже нормы давление в шинах было. Дай влажную салфетку, а? Руки вымазала.
— Да я не о том! Ведь я из окна на них посмотрела, еще до того, как они наши колеса заметили, и подумала: «Вот ведь, странные какие! И чего это они сюда приехали под вечер воскресенья, когда и службы уже все прошли?» И сама не понимаю, с чего бы? Просто так, по привычке — обо всех сразу ерунду какую-нибудь думать. Нет, ты представляешь — со мной учился Генка Пианист, еще сто лет назад, в музыкальном колледже. Мы еще дружно подтрунивали: на цимбалах играет, а Пианист! И тут — вот те на! Генкины родители нам колеса подкачали… Во дела…
— Жировичи, ага. Я тебе рассказывала, помнишь, про очередь? Ну что, поехали?
— С Богом, — отозвался брат Димитрий. — А что про очередь?
И я уже не помню в какой раз рассказала одну из своих любимых жировичских историй.
Приехали мы как-то сюда с мужем. Так вот, он до смерти не любит очередей, а уж если кто-то в очередь напролом лезет, то все — тушите свет! А я, к слову, очень люблю поучать и воспитывать…
Решили мы пообедать в «Монастырской трапезе», зашли и стали в очередь. Стоим, выбираем себе пищу. И вдруг ровненько перед носом моего мужа встревает сестра и делает свой заказ. Он, разумеется, очень вспылил.
Я прямо подпрыгнула от неожиданности: уж больно резкой была его реакция и больно контрастной с тем состоянием, в котором мы сюда приехали. Ну и давай я его поучать: «Вот видишь, как нехорошо! Ты же умный, ты же понимаешь, что тебя будут смирять эти лезущие без очереди, пока не смиришься! Ты уж прости эту тетеньку, честное слово!» А милый и слышать не хочет, все ворчит. Ну да ладно, утряслось как-то.
А на исповедь я сюда приезжаю непременно к отцу Силуану. И вот, приходит время вечерни, идем мы в собор. Подхожу к аналойчику, возле которого, вестимо, самая длинная очередь, устраиваюсь в хвосте ее и жду своего часа, молюсь, вспоминаю, сокрушаюсь — как водится. Уже добрый час прошел, а то и полтора. Уж и Евангелие прочли, и помазаться, как чувствую — не получится. Вот уже и моя очередь подходит ввести Господа и батюшку в курс дела насчет моего плохого поведения. И тут… из-под земли вырастает монахиня, кланяется мне — «простите» — и подходит к батюшке Силуану без очереди! Я не дрогнула душой даже, напротив, почувствовала себя очень хорошей: понимаю, что монахов пропускать надо, умница я!
Жду… как-то не коротко она исповедуется. Ну да ладно, опять же — и я, бывает, «застреваю» у аналоя, особенно здесь.
Вторая монахиня.
…
Седьмая.
Восьмая.
В сердце закипала ярость, намереваясь еще чуть-чуть — и стать неуправляемой.
Кто-то коснулся моего плеча:
— Тут батюшки без работы мучаются, а тебе, смотрю, в очереди постоять нравится. — Муж нежно улыбался, ему явно полегчало.
А меня осенило: мне ведь только что было открыто, что он чувствует, когда перед ним без очереди влезает один-единственный человек! У него в такие моменты в душе тот же ад, какой и у меня, пропустившей без очереди восемь монахинь и… о, нет! — еще одного монаха. Желание поучать мужа растворилось под куполом собора.
Само собой, отцу Силуану рассказала все и получила ответ:
— Здесь еще не такое вылезти может, не удивляйтесь.
— Вот! А ты говоришь, — резюмировала я. Всему свое время.
И мы поехали. С Богом. И с благословенными улитками. В машине вкусно пахло монастырским хлебом, который еще тепленьким купил брат Димитрий, собиравшийся заслать меня по приезде к собственной жене, занести буханочку. Потому что сам намеревался по приезде успеть поздравить кого-то с чем-то и лишь после заявиться домой.
— Прошу Вас, езжайте предельно осторожно, семьдесят-восемьдесят километров, не быстрее! — вдруг вспомнилось, и я на всякий случай посмотрела на спидометр и для пущей подстраховки включила «аварийку». Попутчики удивились — зачем?
— Чих-пых-пых, — вдруг, задергавшись, сказала «Маруся» и дала мне мягко перестроить себя на обочину, где и стала тем самым, как говорится, колом.
Ой-ой…
В моей голове стала выстраиваться логическая цепочка, спутывающаяся в кошмар:
Зима.
Холодно.
Темнеет.
Как же там дети дома?
Денег на эвакуатор нет.
Все, стоп.
И тут же: «А почему нет паники?»
Брат Димитрий молился. А что ему оставалось делать? Он, как и мы, ни бельмеса в том, что под капотом, не понимал. Нам, собственно, тоже делать было больше нечего, присоединились.
Простояв около получаса, мы начали потихоньку соображать. Первой опомнилась Лидка и проголосовала. Двое ребят, отозвавшихся на наш SOS, деловито поковырялись под капотом, решительно заявили, что разрядился аккумулятор, поэтому домой я не попаду так скоро, как хотела бы. А раз аккумулятор — значит, надо «дернуть», и машина заведется.
Ну вот, установлен буксировочный крюк, осталось закрепить трос и дернуть! Надежда теплится в сердце, но… крючок вылетает вон: сорвана резьба. Вариант буксировки, к моему счастью, отпадает. Почему к счастью? Да боюсь я на буксире ехать, только и всего. Потом попытались толкнуть машину, чтобы завести ее — безрезультатно.
— Генератор, — многозначительно сказал один из помощников. — Простите, ребята. Удачи вам!
Почему-то вспоминается, что по дороге туда, проезжая мимо города Барановичи, в котором я часто бывала в детстве и провела там немало приятных дней, я вздохнула о том, что часто в Жировичи езжу, и вечно мне некогда родных по пути навестить. Вдруг меня осенило: мы же находимся в 10 километрах от Баранович! Разумеется, по моему звонку примчались двоюродный брат с зятем. Один из них в два счета решил все проблемы с машиной, нашел эвакуатор и отогнал ее в Барановичи на ремонт, а второй отвез нас на вокзал и посадил в электричку до Минска. Вот и повод приехать к родственникам в гости, теперь уже точно не отвертеться! А улиток в трехлитровой банке я все-таки взяла с собой.
Дорога в электричке была долгой, вот и стали мы с Лидкой и братом Димитрием вспоминать всякие интересные жировичские истории. Правда, брат Димитрий, в основном, молился, это мы чисто по-женски нервничали, поэтому, для поддержания бодрости и веселья духа, говорили о приятном.
Ночуем мы в Жировичах обычно в доме паломника, который находится через несколько домов от монастыря. Надо сказать, я собак, особенно больших, боюсь до ужаса, и подруга моя Лидия этот страх вполне разделяет. Кстати, именно этот страх мне почему-то тогда захотелось исповедать. В тот приезд решили мы сходить на святой источник, он от дома паломника недалеко. Значит, исповедались мы, спросила я у батюшки Силуана благословения, он благословил, улыбнувшись, и зачем-то добавил: «Раз Вам экстрима не хватает», и пошли. А за нами увязался внушительных размеров пес. Намерение наше было твердым, да и прятаться было особенно некуда, поэтому, преодолевая страх, мы продолжали свой путь. Собака проводила нас и намеревалась даже в купель войти. Мне пришлось собрать все свое мужество и каким-то образом выгнать ее. Назад мы тоже шли под охраной.
Каковым же было наше удивление, когда утром этот же пес проводил нас и на службу в Никольский храм, а потом встретил на выходе из Святых врат! Мы решили покормить собаку, поделились с ней печеньем, которое прикупили детишкам в «Монастырской трапезе». Она с удовольствием слопала печенье и… любезно предложила свою компанию до дома паломника.
Мы, в принципе, уже привыкли, и я почти не боялась этой собаки. Но вдруг наш провожатый стал бросаться и громко лаять на нас! Мне стало очень страшно, но мы тотчас же заметили, что пес сгонял нас с тротуара, как будто хотел, чтобы мы шли по противоположной стороне улицы.
Через секунду все стало ясно. За забором на той стороне улицы, по которой мы шли, что-то зашевелилось. Оказывается, нас почуяла собака, жившая там, и сразу же громко на нас залаяла. А наш провожатый хотел нас, своих кормилиц, от нее защитить, и лаял то на собаку за забором, то на нас, отгоняя подальше от опасности.
Никогда в жизни со мной не было ничего подобного! Страх ослабил свою хватку, да и я увидела, что не все, кажущееся на первый взгляд агрессией, таковою является.
Щедрыми подарками одаривает меня Матерь Божия. Именно такими, как я люблю, такими, что на всю жизнь запомнишь. Вот, например…
Стою, как водится, в долгой очереди на исповедь к отцу Силуану. А на стене надо мной — большая красивая икона: Матерь Божия в окружении детей. Вспоминаю грехи свои тяжкие, сокрушаюсь, воздыхаю… Но сердцем слышу: «Не то, Таня, не то… Нечестно!» Подходит моя очередь, так и говорю батюшке:
— Вот, тем-то и тем-то согрешила, но чувствую, что все, что говорю сейчас — нечестно, и не главное.
— Многажды аще каюся и паки ложь обретаюся, — даже дважды зачем-то повторяет батюшка улыбаясь.
А я назад, из дому — домой, еду налегке и проезжаю сквозь сочный разноцветный столб радуги: такое вот утешение.
Кстати сказать, всякий раз, в какое ненастье бы я ни выезжала в Жировичи, на последнем повороте, уже на подъезде, словно включает солнышко для меня Матушка Богородица. И вот видны уже купола, и льется радостный свет с небес, и начинаю я петь «Богородице, Дево, радуйся…», и пою до самой стоянки, пока не заглушу машину и не скажу: «Ну вот, слава Богу, дома!»
Вспомнить приятно всегда о таком, но сейчас… Темным зимним вечером мы едем в электричке и шутим о нашем «пОломничестве» (от слова «поломка»), и благодарим Бога: за то, что машина остановилась рядом с Барановичами, откуда помощь пришла быстро, а эвакуатор стоил недорого. А еще за отзывчивых людей по фамилии Пианист. И просим Божией милости для них — за то, что своим электронасосом «подсадили» наш аккумулятор, и он помер именно возле Баранович: ведь не будь этого, мы бы встали где-нибудь под Столбцами, что было бы несравненно сложнее и для нас самих, и для выручающих нас.
Конечно же, не только такие маленькие чудеса со мной происходили рядом с чудотворной Жировицкой иконой Божией Матери. Было и одно действительно большое чудо, в самый первый мой приезд, но это — слишком личное. Да и вообще, убеждена, что жизнь духовная — это драгоценная жемчужина, которую хранить нужно тщательно, и все чудеса, даруемые нам, — это наши личные, персональные чудеса, которые, возможно, другим людям и чудесами не покажутся. Вот точно как материнское молоко: наилучшая еда именно для одного-единственного ребенка, по индивидуальному рецепту! Самым для нас лучшим, самым полезным и понятным потчует нас Пресвятая Богородица. Кого (брата Димитрия, наверняка) твердой пищей, а кого и молочком — кто что усвоить способен.
Вот, например. Поставила себе задачу на пост: прекратить наконец-то орать на детей. Уж не стану рассказывать, что у меня получилось, когда я пыталась эту свою задачу выполнить… Но год спустя накануне поста стою я на службе в Успенском соборе и прошу Матерь Божию вдохновить меня брать пример с Ее, небесного материнства. И сокрушаюсь в который раз о своем взбалмошном характере, о крикливости, о многословии. И просыпаюсь на следующее утро… без голоса. Даже банальную простуду Матерь Божия для меня превратила в подарок: подумать только — дети на ушах стоят, а я ничего сказать не могу! Да и вообще, говорить поменьше в первую неделю поста оказалось ну очень приятно.
Вот так, расточая в празднословии полученные чудеса (эх, не можем мы, слабые люди, иначе), и разошлись мы по домам: брат Димитрий с самым вкусным на свете жировичским хлебушком для жены, Лидка с печеньем для малышни и я — с четырьмя аквариумными улитками в трехлитровой банке. Хотя, брат Димитрий не празднословил, он — все время молился, беру свои слова обратно.
«Соприкасаешься с Вечностью как-то здесь», — ответил мне муж, когда мы стояли с ним у дверей Крестовоздвиженской церкви в наш самый первый приезд в Жировичи, и я по-детски восхищенно показывала ему на огромные гвозди в церковной двери:
— Смотри! Еще вручную выкованы!
Кстати, скоро снова собираюсь. Кто со мной?
— На этой же машине? — тревожно спросил отец Инна.
Да, все на той же «Марусе»;—)!
Опубликовано здесь http://obitel-minsk.by/_oid100104562.html 20.05.2014
Свидетельство о публикации №215092200708