Моя хата не с краю

     – Школа на линейку построена! – доложила пионервожатая директору.
     Ох, уж эти общешкольные линейки 60-х годов прошлого столетия. На них хвалили отличников, распекали двоечников и нарушителей дисциплины, словом, решали все внутри школьные вопросы. Попасть «под обстрел» на линейке считалось в то время большим позором.
     Только в этот день линейка была не обычной, на ней присутствовал и председатель колхоза, и строгая толстая тётка в милицейской форме, а ещё зачем-то родители Вовки Зыкова и Витьки Чугаева.  Сначала завуч школы коротенько доложила об успехах примерных учеников, потом вперёд вышла директор школы:
     «Ребята, – обратилась она к детям необычно официальным, чужим голосом, – произошло вопиющее событие: двое наших учеников разбили стекло в правлении колхоза. Это Зыков и Чугаев – известные личности! Выйдите на середину! – приказала она, – не успевают практически по всем предметам, поведение на уроках безобразное…»,  –  и стала озвучивать, и довольно долго, весь список «безобразий» этой парочки.
Чугаев, красный от стыда, уставился в пол, а Зыков с тоской глядел в окно, отвернувшись, чтоб не видеть заплаканную мать и отца. «Так вот, –  закончила перечень директор, – всем этим безобразиям пора положить конец! На педагогическом совете принято решение отчислить Зыкова и Чугаева из школы и поставить на учет в детскую комнату милиции». За ней выступила заранее подготовленная девочка и тоже сказала, что им не место в школе, потом ещё кто-то что-то говорил… говорил…

      «Вот это новости! Ни фига себе!» – подумала Сонька. Витька Чугаев учился вместе с ней в шестом классе, а Вовка Зыков – в восьмом, но это совершенно не мешало им дружить.  Мысли путались,  девочку лихорадило: «Как это – выгнать из школы!? Подумаешь парочку уроков сорвали… подумаешь прогуляли, ну и что, что они двоечники… за какое-то несчастное стекло – из школы!?.. столько вместе взято снежных крепостей, столько вместе на лыжах пройдено маршрутов… да нормальные они парни!.. ну уж нет!». Допустить такого она просто не могла, а тем более промолчать, уж это совсем было ей чуждо, и… Сонька ринулась в бой, как на снежную крепость, со всей присущей ей отвагой и решительностью.

      Она резко и решительно вышла на середину зала и встала рядом с парнями плечом к плечу, как в бою: «Как это выгнать из школы!? – прозвучал в тишине её возмущенный и дрожащий от волнения голос, – Как выгнать?! Вы же комсомольцы! – повернулась она к шеренге ребят восьмого класса, – А что вы сделали, чтоб Вовка учился хорошо, чтоб поведение было другое? Что?! Другие ребята тоже шкодничают только потихоньку, плохо учатся и ничего! Другие-то лучше что ли? Чем лучше? Несправедливо это! Неправильно так!! Так нельзя!!! – голос её всё больше и больше креп от фразы к фразе и она повышала и повышала  его интонацию, – Мы, пионеры, например, решили взять Витьку на поруки, чтоб он не остался на второй год, правда ведь, ребята?!Правда!» – давила она на свой класс. Ни о каких «напоруках» разговора не было и шестиклассники растерялись. Валерка Ожиганов толкнул Нинку Субботину в бок и шепнул:
– Нинка, а что такое напоруки?
Та отмахнулась от него как от назойливой мухи:
– Да погоди ты! Потом разберёмся!
Закадычная Сонькина подружка, с которой они тоже не блистали примерным поведением и частенько вместе «шкодили» на уроках, как всегда нашлась и поддержала в трудную минуту: «Конечно! – громко выкрикнула Нинка, – Мы возьмём над Чугаевым шефство и вытянем его!».
 
Немая сцена: учителя и родители – в полной растерянности, толстая тётка поджала губки и укоризненно смотрит на директора, а председатель колхоза улыбнулся, потер лоб и направился к выходу.
Родионова, с чувством исполненного долга, встала в строй и хитренькими, озорными взглядами всячески поддерживала своих дружков, которые смотрели на неё во все глаза, не понимая ещё, что произошло. Откуда пришло к ней это словосочетание «берём на поруки» девочка и сама не знала, но чувствовала, что попала в точку.

       Дома она, конечно же, не рассказала об этом событии, но через несколько дней к отцу по делам заглянул председатель колхоза и прямо с порога бахнул:
– Ну, Иван Павлович, уж не знаю, что из твоей девки и выйдет!
– Что такое? – напрягся отец. Мать притихла на кухне, перестав брякать посудой, а виновница «пришипилась» в комнате на диванчике, предчувствую бурю, и неминуемо последующую за ней порку.
 
Отец был крут и скор на расправу. Года два назад они с той же Нинкой Субботиной разбросали огуречную грядку у «вредной» соседки, которая вечно ворчала на детей и была всегда и всем не довольна. Старушка пришла жаловаться к отцу, который в это время запрягал лошадь.
– Иван Павлович, ваша Сонька и Нинка сегодня ночью нарушили мне гряду огуречную…
Он не дал ей договорить и выставил бабку за ворота со словами:
– Чтоб моя Сонька, да по чужим огородам?! Пошла вон, старая!
Тут же, со свистом, выдернул чересседельник  и, молча, стал учить дочь уму-разуму.

      Девочка невольно почесала пятую точку и ещё пуще притаилась. Она хорошо помнила, как летала по двору, увертываясь от ударов, но тонкий ремешок жёг, доставая её повсюду и оставляя глубокие рубцы. Напрягая до предела слух, она стала вслушиваться и ловить интонации разговора взрослых.

– Да вот, недавно двое парнишек выбили в правлении стекло. Местные хулиганы – Зыков да Чугаев. Было решение исключить их из школы, так ведь она постановила по-своему! И слова-то какие нашла! На поруки, мол, берем! Комсомольцев пристыдила, что де вы-то сделали, ребята. Другие, мол, нисколько не лучше, только их не гонят из школы. Да так всё повернула, что нам и крыть-то было нечем, – похохатывал председатель, отхлёбывая с шумом горячий чай.
– Что уж сразу исключать-то? Ну, разбили стекло, дети ведь, – вставила робко мать.
– Да нет, тут не только одно стекло. Много «подвигов» за этими ребятами числится, только вот после выступления вашей дочери, решили оставить пока, до первого предупреждения. Вот девка! Боец! Такая смелая она у вас, отчаянная! Уж эта не промолчит и в сторонке не постоит  – мол, моя хата с краю! Что из неё выйдет, не знааааю, – протянул добродушно председатель.
– Что-нибудь да выйдет, – произнёс, кряхтя, отец.  По его довольному сопению, девочка поняла, что гроза прошла стороной, и облегчённо вздохнула: «Значит, это хорошо, что моя хата не с краю».