грёзы о гражданственном герое

Анатолий АПОСТОЛОВ

                ГРЁЗЫ  О    ГРАЖДАНСТВЕННОМ    ГЕРОЕ
                (Легенда о совершенном Человеке в искусстве Ренессанса)
                1.

      Далеко не случаен и не  так   легко объясним тот факт, что почти во всех мифах народов  мира  явно и зримо присутствует  культурный герой, покровитель и защитник рода-племени, родного края и земли, посредник между богами и людьми. Но что лежит в самой сути и основе этого совершенного полубога и  богоподобного человека? Врождённый природный альтруизм или тоска по идеалу, стремление быть духовно и физически  выше всех?  А может самые ранние, самые древние сны и грёзы прапредков? Или, внушённая свыше Великим  Ничто   тоска по  бессмертию? И кто он на самом деле, этот  живущий среди толпы, вне её и  даже над ней, этот  «богов презревший, самовластный, богоподобный человек»? (Д. Мережковский). Этим вопросом по-настоящему занялись великие умы эпохи Возрождения – поэты, философы-неоплатоники, художники-живописцы, ваятели и архитекторы. Они дали не только словесный, духовный, психологический портрет этого совершенного  Человека, но  и универсальный, прекрасный его образ.
      Среди всех мифов и легенд  народов мира самой живучей оказалась легенда о совершенном Человеке. Она,  периодически,  то умирала, то вновь возрождалась вместе с гибелью старых и возрождением новых цивилизаций и общественных формаций. Очень ярко это  явление прослеживается на стыке двух эпох – Средневековья и  эпохи  раннего Возрождения, когда миф о культурном  герое доисторических времён лёг в основу   философской антропологии  и зримо проявился в философии архитектуры, музыки  живописи, в одухотворённом  ваянии итальянских городов-республик.
       Когда  возникает в людях жгучая потребность в мифе об идеальном Человеке? Когда погружение общества во тьму  невежества  и одичания достигает немыслимого предела, когда мир земной и мир загробный становятся для смертного  в равной степени безысходнвыми и мрачными. Такие периоды смертельной подсердечной тоски и безысходности переживали люди после краха  великих древних  империй  –   каждый раз разорённый муравейник обязательно проходит стадию паники и растерянности, стадию последней надежды на нового носителя великой  Воли и Духа. Потом наступал  период переосмысления, а за ним  –  поиск спасительной парадигмы.  Эти поиски образца для подражания и творческого созидательного  вдохновения наглядно представлены в живописи итальянского Возрождения.
      Вечно живая Легенда о  Человеке ярко и зримо выражена на  двух росписях Лоренцо Коста «Триумф жизни» и «Триумф смерти», которые украшают капеллу Бентивольо в церкви Сан Джакомо в Болонье.  Обе  эти картины являются своебрзными  иллюстрациями к аллегорическим  поэмам Петрарки и философским  терцинам Данте. Мрачен пейзаж  в картине «Жизнь» и совершенно безотраден  он  во фреске «Смерть».  Одинаковы   краски земной и загробной жизни – тусклые, унылые, черновато-зелёные и серые, и на этом фоне и здесь и там  изображены  статичные фигуры  людей двух миров,  одинаково ждущих  своего спасителя и героя, мессию и вождя. Этим ожиданием  демиурга-спасителя  наполнена вся философия  раннего Возрождения, как в живописи и ваянии, так в поэзии  и в музыке. Если в живописи Боттичелли и Перуджино выражены религиозный  оппортунизм своего века и трагическая душа эпохи, борющейся между соблазнами нового времени и святыми заветами старины, то  исскуство  Доменико Гирландайо отображает, как в зеркале,  всю тогдашнюю  житейскую суетность, не знавшей ни мук сомнений, ни терзающих  противоречий, и вообще чуждой   какого-либо мистического погружения в мистику и сакральность. Живопись Боттичелли  показывает последнюю  героическую, безнадёжную  борьбу  средневековья в лице неистового Савонаролы с «новым веком»».  Его трагическое, полное отчаяния, проклятий и пророчеств,  отступление   перед надвигающимся новым временем, перед «князем Тьмы и господином Мира сего».  Живопись Гирландайо  празднует  скорее победу тварного мира, вводит чисто светское  миросозерцание в саму «святую святых» и делает всё  это просто, скромно, сдержанно, с осознанием своей огромной силы убеждения. В его фресках  фигуры людей в движении, и все они как-то равномерно прекрасны, все они – настоящие, активные граждане  свободной республики (Тосканы) в самый счастливый и славный её период. 
     Каждый из них богат своей накопленной энергией, исполнен сознания  собственного достоинства, образован, успешен, богат и готов отдать нажитое на благо Родины и во благо общества. Это патриоты, имеющие право гордиться своими дожами-вождями, «отцами отечества», ещё не знающие придворного заискивания и лакейства. На этих полотнах мы видим аристократов  духа  и вершителей великих дел – не тщеславно гордящихся давними деяниями предков, а соперничающих друг с другом  в высоком служении народу, из которого они вышли, озабоченных блогосостоянием и великолепием родного города и родной страны.
      И в то же время сакральное пространство храмов и церквей  стало каким-то пристанищем мирской суеты, а вокруг именитых сограждан-героев  возникло множество ничтожеств, возжелавших приписать себе их победы и вечную  славу  на стенах знаменитых храмов. Именно через, угодничающих и лакействующих, по словам Савонаролы,  проникает  Лукавый в наш Храм и начинает искушать нас своим сладкими и смертными грехами.
      Это заметно по тематике тосканской и умбрийской живописи второй половины XV века, касающейся проблем воспитания  «нового человека» на ошибках ветхозаветной древности. Это  полотна Беноццо Гоццоли «Воспитание святого Августина»  и «Постройка Вавилонской башни». Это «Избиение младенцев» Маттео ди Джованни и фреска Сандро Боттичелли в Сикстинской капелле в Риме «Гнев Моисея».  Это  также удивительные по своему живому реализму  «фрески-иллюзии» Мелоццо  да Форли в сокровищнице собора «Santa Casa» в Лорето и четыре  его аллегории  «Свободных художеств» в Урбинском дворе, из которых особенно впечатляющей   является  «Риторика».   Живописцы и ваятели,  делившие с  поэтами и мудрецами увлечение древностью и её мифами,  были  обречены на то, чтобы  зримо воображать античность, изучать её, уметь подражать ей и  научиться превосходить её во всём – в изображении, в цвете, пластике, объёме, перспективе и высокой  идее.   Всякий раз очередное возрождение мифа о совершенном Человеке  требовало  яркого выявления его сакрального спиритуалистического начала, носящего изначально языческий, жреческий, мистериальный характер.  Далее  миф о Человеке  проходил через чистилище средневекого аскетического,  религиозного  мистицизма и лишь  в «золотой век» Ренессанса  приобретал определённо выраженный чувственный характер вполне реального  человека-полубога, в котором, сквозь величественное, божественное спокойствие проступала  страсть бунта и разрушения, и тогда в демиурге начинал проступать облик Князя Тьмы.
      Как  звук и музыка рождаются из тишины  «безвидной земли», так и зримый образ идеала проступает сквозь Хаос накануне  сотворения «видного» мира. И тогда сакральное  пространство (дольмена-мегалита, зиккурата и храма) наполняется  живописной и музыкальной  простотой материального мира, и каждый раз  порождает    в человеческом сознании  ещё одну категорию надежды на бессмертие души.
       Иногда реализм изображения становится похожим на  иллюзию, на  полёты во  сне и на яву.  И  тогда под сводами храма и в глубине  его плафонов  вместе с ангелами летают бескрылые пророки, небожители и прочие живые существа, дающие полное  впечатление «нездешней» вечной жизни.  Дальше всех в искании полной  иллюзии  продвинулся Мелоццо да Форли в плафоне Лорето  и Корреджо с его иллюзорными плафонами, в которых клубятся мягкие настоящие облака между которыми наравне с полубогами реют в синеве вполне земные люди. Только совершенному  человеку неведомо земное тяготение и юдоль скорби. Вот они и летают,  мелькая босыми пятками эти все земные  пророки, философы  и  учителя нравственности вместе с ангелочками  под лазурным сводом храма среди нарисованных и  вполне объёмных  мраморных, скульптурных ангелов.
      Это хорошо, когда личное искусство отражает лик эпохи. В нём, как в фокусе, собирается в точку всё что предшествовало  тому моменту  культуры, и всё, что составляло тогда его «настоящее».  Живопись как зеркало эпохи, где эпоха отражена в зеркале её героя.
     Искусство призвано задавать  людям вопросы, а не отвечать на них.  высокое искусство  преподносит нам идеал, достойный нашего подражания и  в нашей воле – подражать ему или нет. Как правило, высокое искусство  предпочитает  молчать о будущем, ибо оно вместе с художником впадает до лучших времён в летаргический сон, чтобы  когда-нибудь проснуться,  воскреснуть спустя  четыре века после  смерти,  и снова вспомнить древнюю  и вечно  живую   легенду о совершенном  Человеке.
               
                2.

      В воскресенье 25 марта 1436 года во Флоренции состоялось освящение нового собора Санта Мария дель Фьоре, строительство которого было начато еще в конце XIII века. Это сооружение знаменовало утверждение нового художественного стиля. В возведении храма участвовали деятели искусства, здесь и в других работах внесшие значительный вклад в ту художественную культуру, которая объединяется понятием Возрождения, или Ренессанса. Северные (вторые) бронзовые двери баптистерии выполнил Гиберти, в мастерской которого в свое время работал молодой Донателло. Среди авторов фресок в соборе были живописцы Паоло Учелло и несколько позже – Андреа дель Кастаньо. В скульптурных работах принимали участие Донателло и Лука дела Роббиа. Собор венчал величественный купол, возведенный Филиппо Брунеллески. Сам папа римский Евгений IV пожаловал на освящение собора. В торжественном богослужении на открытии собора пел папский хор, славившийся высоким вокальным мастерством. На торжестве присутствовал некоронованный владыка Флоренции банкир многих государей Европы Козимо Медичи, окруженный семьей и свитой. В соборе находились представители всех городских цехов Флоренции. Статуи из мрамора, бронзы, серебра всюду воздвигались во Флоренции, достигали иногда, как казалось взорам граждан, художественного совершенства. Именно с этого  торжественного события и начинается культ  совершенного человека и воспевание гражданственного героя в поэзии и изобразительном искусстве.
      Вообще, феномен  Ренессанса – это редчайшее в мировой истории «культорологическое  чудо», спущенное  нам   на землю  неким  космическим Абсолютом –  в течение жизни одного поколения  случился  обильный звездопад гениев человеческого духа.   До сих пор остается загадкой, почему в небольшой промежуток времени, в сорок два года от 1452 до 1494 г появилось такое множество великих художников. Один человек мог бы знать их всех. Если бы  он родился в том же году, что Джорджоне и Тициан, то есть в 1477,  то он мог бы провести сорок лет своей жизни с Леонардо да Винчи и Рафаэлем, из которых первый умер в 1519, а другой в 1520 году, он мог бы прожить много лет с Корреджо, который умер только в 1534 и с Микеланджело, который дожил до 1563.   Этому человеку, если бы он любил искусство, было бы тридцать четыре года, когда умер Джорджоне. Он мог бы знать Тинторетто, Бассано, Паоло Веронезе, Лоренцо Лотто, Джулио Романо, Андреа дель Сарго, который дожил до 1530 года, словом, всех великих художников.
       Изобразительное искусство Возрождения – это  огромный лицевой свод  мировой истории, изящное наглядное повествование о совершенном Человеке, о богочеловеке, о демиурге. Эти живописные грёзы о мифическом  культурном  герое явились  главной темой  многих поэтических, историософских   произведений того времени.
     Искусство Ренессанса породило   гражданственного героя и сполна отразило его в живописи, скульптуре в поэзии и  музыке. Эпоха Возрождения воспела  жертвенное отчизнолюбие, любовь к родному краю, к селу и городу. Граждане искренне выражали своё восхищение мастерством своих творцов, а те пели славу своим согражданам и соплеменникам. Патриотизм, как таковой, в современном нам понятии, не навязывался тогда  сверху властью, а проявлял себя в каждом высоком, практическом деянии  каждого гражданина на благо обществу.
      В то время как берега и воды  Арно во Флоренции были свидетелями возрождения трех видов изобразительных искусств, в Венеции возрождалась одна лишь живопись.
      Венеция тоже была богата и могущественна, но ее строй, строго аристократический, был очень не похож на буйную демократию флорентийцев. Этот строй, образец тонкой политики и равновесия властей, поощрял интерес подданных  к торговле, искусствам и чувственным наслаждениям.
Венецианская республика – единственное итальянское государство, в котором идеал религиозный отождествляется с идеалом гражданским, и этот идеал одинаково, хотя и с разной силой, отражается в живописи обоих мастеров. В своих творениях  Тинторетто передает осознание долга и гражданской ответственности, тот христианский дух, который побудил Венецию начать в XVI в. войну с турками и довести ее до драматического сражения при Лепанто. Веронезе, напротив, выступает как истолкователь интеллектуальной свободы и гражданственности, которые во времена морального конформизма и неофеодальной реакции делают Венецию одним из наиболее свободолюбивых и культурных государств Италии.
Чувство долга и чувство свободы питаются из общего источника  – гуманистического идеала человеческого достоинства.  А поскольку в искусстве того времени это осознавалось в основном  лишь венецианскими мастерами (архитектором Палладио в не меньшей степени, чем живописцами), то становится понятным, почему их творения сохраняют и передают следующему веку (Караваджо, Карраччи, Бернини и Борромини) великое наследие гуманистической культуры.
      Флорентийцы эпохи Возрождения гордились тем, что их город – родина замечательных художников. Любая хроника упоминает имена зодчих, скульпторов и живописцев, а к концу кватроченто появляются первые биографии людей искусства. Художники постепенно сознают свое особое положение. Именно к  XV  веку относятся первые надписи на произведениях искусства. Достаточно привести гордые слова, значащиеся на «райских дверях» флорентийского баптистерия: «Чудесное произведение искусства Лаврентия Гоне де Гиберти».   
      Времена этого небывалого расцвета живописи пришлись на  время правления римских пап  Александра VI, Юлия II и Льва X,  власть которых представляется нам сегодня  мягким и робким деспотизмом, была на самом деле  авторитарной и теократической.
      Внимательное, аналитическое освоение множества явлений бытия перерастает в попытки создать возвышенный синтез натуры. Знатные римляне, по заказу которых работали все эти Рафаэли, Гвидорени, Доменикино, Гверчино, Каррачи, Пуссен, Микеланджело, Караваджо, знали цену талантам.
      Исторические условия  в трех государствах, где родилась живопись, были общими. Это чрезвычайное богатство и отсутствие роскоши в частном быту, приток колоссальных средств, с которыми не знали, что делать. Тщеславие, религия, любовь к  прекрасному  побуждали  все классы общества к возведению памятников. Благочестие требовало мадонн, а тщеславие – гробниц. Один самый богатый банкир в Риме выставляет напоказ свое богатство, возведя палаццо Фарнезино и поручив расписать его Рафаэлю из Урбино,  модному живописцу.      
      Античные темы культурного героя  –  это скорее изысканный язык, поэтическая условность доступная немногим. Говорящие об эрудиции автора заимствования из древних авторов служат намеком на лица и события светской хроники. Для художника это своего рода образец, помогающий создавать возвышенные и изящные творения.  Можно даже утверждать, что поэтика барокко ведёт своё начало от  Корреджо  и основывается на принципе воображаемого продолжения  реального  в мире  идеальном.
      Живопись итальянского Ренессанса породила не только прекрасный образ  человекобога и  Демиурга, но и создала одновременно    «психологический портрет» человека нового времени. К выдающимся  мастерам  этого жанра можно с полным  правом отнести Лотто. Честного и беспристрастного свидетеля своей эпохи.
      Портреты Лотто не говорят: восхищайся мною, ведь я  –  король, папа, дож, пуп земли. Напротив, они поясняют, что у портретируемого на душе, почему он грустен или полон веры, почему он с любовью относится к другим. В портрете-диалоге художник выступает в роли исповедника, собеседника, который задает вопросы, истолковывает ответы, разъясняет то, что Паскаль позднее назовет «сердечными резонами». А та красота, которой, словно изнутри, светятся его образы, –  это не природная, не духовная и не нравственная красота, а просто внутренняя красота, которую выдает, скорее, чем взгляд, улыбка, бледная прозрачность лица или усталость опущенной руки.
      Разносторонность — вот идеал человека эпохи  Высокого  Возрождения  Человек становится творцом самого себя. В результате человек уже не нуждается в неусыпной  поддержке  Бога для своего спасения. По мере того как человек осознает себя в качестве творца собственной жизни и судьбы, он оказывается и неограниченным господином над природой. В период преображения и  возрождения огромную значимость приобретает искусство, и как результат, непременно возникает культ человека-творца. Творческая деятельность приобретает своего рода сакральный (священный) характер. В героях-творцах нуждается любой народ, особенно в период глубокого духовно-нравственного кризиса.
     Эпоха Проторенессанса, а также  эпоха Среднего (или «Высокого») Возрождения выдвинули в западноевропейской культуре  множество  титанов духа, творчества и мысли. Среди них такие творцы и мыслители, как Леонардо да Винчи, Рафаэль и Микеланджело,  стали   символами   рубежа Нового времени как такового, когда борьба за гуманистические ренессансные идеалы, борьба за идеального, совершенного Человека  обрела напряженный и героический характер.
      Ещё в V  веке до н.э. древнегреческий философ Протагор провозгласил: «Человек – мерило всех вещей». Эпоха Ренессанса  постаралась зримо и наглядно  подтвердить этот  древний постулат.   Гуманистическая этика двух  итальянских  мыслителей  – Лоренцо Валлы (1407–57)  и  Пико делла Мирандолы  была глубоко   проникнута верой в безграничные возможности человека, способного  на любые восхождения духа  к горним вершинам. Пафос утверждения  идеала  гармоничной  творческой личности, обращение к  совершенному человеку как к высшему началу сознательного бытия в  стройной  божественной закономерности  мироздания придают искусству Ренессанса воистину  величественный и героический масштаб. В эпоху  итальянского Возрождения общественная мысль городов-республик впервые была озабочена природой человеческой власти и её нравственной составляющей. Здесь, пожалуй, впервые  свободные граждане  поставили перед обществом вопрос о так называемой  исторической и социально-экономической рентабельности  власти.  Как правило,  почти все ваятели и живописцы  эпохи  Возрождения – поэты в своей душе. Под их  волшебной кистью  реальный мир наполняется  поэтической мечтой и  преображается, не утрачивая при этом своих земных черт. Как все поэты,  и живописцы того времени, пребывая над землёй,  создавали  для нас  «небесные»  картины, их Небо –  это поэтическое обобщение в  цвете реальной земли, гармоничное   сочетание красок и застывших  звуков, обретённых на ней.
                3.
      Итальянский Ренессанс возродил забытый античный мир и породил эпоху Просвещения, явился началом начал всей западноевропейской культуры.  Автора этой книги, как и его близких друзей-единомышленников, недаром   тянуло в горы, на вершинах которых открывается  людям невиданная  раньше нездешняя, божественная красота, а вместе  с ней и философия Вечности. Увидеть эту небывалую,  волшебную красоту –  сродни увидеть Высший Абсолют пережить катарсис и клиническую смерть  и   не умереть при этом  от  восхищённого изумления. Свершить восхождение, при каждом шаге преодолевая себя, и увидеть с покорённой вершины то, что  мы  называем  Красотой, Разумом, Любовью, Жизнью.
       Это непередаваемое словами ощущение  вечности примиряет человека  с трагической неразрешимостью зла и  поднимает его духовно над тлением и смертью. Тогда  внутренний голос говорит ему  о неумирающей красоте, о вечной связи между вещами,  призывает  человека  постигнуть небо,  изучить землю, приобщиться к вечному. В  живописи итальянского Возрождения  визуально и духовно ощутима  и видна  красота этого земного мистицизма и  великой  поэзии, ясной в самой тайне своей.  Это –  тайна, рождённая нами, живущая в нас, как постулат нашего  духа, как вечная неудовлетворённость, как неясный синтез  универсального  второго «Я». 
    Наш внутренний голос постоянно напоминает нам о том, что искусство вечно, а  жизнь  коротка.  Жизнь так коротка, что многие творческие люди не успевают оставить после себя добрую   память о себе. И что нам всем надо спешить, спешить медленно (festina lente!)и вдумчиво.  В каждой эпохе  жить нелегко, и не каждый человек  рождается в этот мир с серебряной ложкой во рту.  Не всякому человеку случается рождаться в храме  девяти  муз, в  любви и неге.  Миф о Золотом веке человечества, увы, продолжает оставаться  одним из призрачных «золотых снов» человечества.    Вбирая в себя всё, человек способен стать  чем угодно. Преодолевая себя,  он всегда есть результат  собственных усилий. Сохраняя возможность  нового выбора, человек никогда не может быть  до конца  исчерпан никакой формой своего  наличного бытия-жития в мире.  Человек – это всегда  понятие сакральное, его жертвенное отчизнолютие – чувство священное.    Человек Ренессанса –  это  носитель творческого начала,  музыкант, живописец, поэт и философ, учёный, изобретатель и гражданственный герой.   Для него поэзия, как и живопись, – это не фантастический вымысел, а выражение внутренней жизни, глубокой  человеческой сущности. Аналогия между живописью и поэзией – привычная для литературы чинквеченто, – обретает у  живописца феррарской школы  Позднего Возрождения Доссо Досси (1479-1542) особо  заметные и четкие очертания. На более скромном уровне идея тождества живописи и поэзии проникает в творчество Корреджо, Джорджоне и Тициана.
      Поэзия  не направлена против реальности и  она не возвышается над ней,  она находится внутри реальности и представляет собой её подлинное значение. Основоположник реалистического направления в европейской живописи XVII века Караваджо (1573-1610), утверждая свою художественную систему, не раз говорил своим последователям-«караваджистам», что  «воображение выше реальности, но опираясь  на неё , правдоподобие превосходит правду, не отталкиваясь  от неё». Живопись стремится уже не к изображению объективной реальности, а к подлинности того, что рождено воображением, то есть к созданию образа. Позиция Караваджо схожа с той, которую вскоре займет Джованни Баттиста Мариино. Резко выступая против маньеризма в литературе, он утверждал, что поэзия не должна быть ничем иным, как быстрым чередованием картин и образов, сияющих и звучных, для «удовольствия живых слушающих, напоминать нам   блестящую и прозрачную ткань, украшенную отливающими всеми цветами радуги  изображениями, и, конечно же, соединяющий ритм и звук».  А посему нет смысла упрекать такую живопись и поэзию в отсутствии глубокого смысла. 
То, что мы находим в произведении, – это не что иное, как время бытия художника, прожитое в непосредственном соприкосновении с  реальностью. Впервые художник не ищет возможности изобразить какие-то внешние события, а стремится передать тревогу и беспокойство собственного внутреннего мира и ответить на вопросы: кто я?    Каков смысл моего бытия? На кого я должен быть  похож и кому должен  подражать, чтобы стать лучше?
Что произойдет, когда меня больше не будет?
      Античные темы культурного героя  –  это скорее изысканный язык, поэтическая условность доступная немногим. Говорящие об эрудиции мастера кисти и мастера слова заимствования из древних авторов служат намеком на лица и события светской хроники. Для художника это своего рода образец, помогающий создавать возвышенные и изящные творения.  Можно даже утверждать, что поэтика барокко ведёт своё начало от  Корреджо  и основывается на принципе воображаемого продолжения  реального  в мире  идеальном.
      Живопись итальянского Ренессанса породила  «психологический портрет» человека нового времени. К выдающимся  мастерам  этого жанра можно с полным  правом отнести Лото, честного и беспристрастного свидетеля своей эпохи.      Античность – это господство воображения, она апеллировала к аллегорическим образам, так как не имела точных и определенных знаний об истине, которые появятся только с христианскими откровениями.  Античность могла быть представлена только с помощью воображения или, исходя из исторических данных, –  что тоже можно отнести  к воображению, но воображению не произвольному,  а «историческому».
      Идеальный «классический» образ культурного героя и демиурга  должен быть аллегорическим, ибо только так можно избежать жесткого соответствия образа какому-то постоянному значению (например, красивая женщина – это не только красивая женщина, но и олицетворение Славы, Величия, а  прекрасный и стройный полубог – олицетворение Правды и Справедливости). Как история (прошедшее), так и природа (настоящее) реальны только в воображении: из истории мы знаем лишь некоторые детали (свидетельства писателей, небольшое количество сохранившихся произведений искусства, руины), а в природе видим только то, что нас окружает. Реальное событие глубоко ранит душу. Если бы вместо того, чтобы вглядываться в картину, мы захотели бы прислушаться к тому, что в ней происходит, то вместо связного рассказа услышали бы множество обрывочных звуков  –   глухих стенаний, проклятий, тяжелых вздохов палочных ударов. Это  звуки  беспрестанного насилия в мире, в котором обнаружился вдруг  острый дефицит  национальных героев. И тогда просвещённые, мыслящие люди вспоминали почти забытое Предание о совершенном Человеке, который  не раз пытался вмешаться  в очередную  трагедию на вечно  движущейся ленте  исторического  конвейера.
      Подобно Аретино, Тициан пишет на «разговорном языке», схватывает факт в его первозданности, но в результате получается не «комедия нравов», а самая, что, ни есть «историческая» из всех человеческих трагедий. Предание о  совершенном Человеке и его жертвенном отчизнолюбии всегда было связано  с трагической  неразрешимостью тотального насилия.  Великие умы эпохи  Ренессанса, задолго до Карамзина, утверждали, что история не терпит оптимизма.  История была трагедией и для Микеланджело, но трагедией совсем в ином смысле. Микеланджело проводит различие между трагическим как сутью истории и самими фактами, их физической реальностью, вещественностью людей и предметов. Тициан, напротив, ищет трагическое не в сути, а в реальности, в конкретности фактов, персонажей, вещей. Трагичное для него в самой материи, составляющей ядро образа, а следовательно, в замешиваемой и растираемой на полотне краске, в неистовстве жеста, в котором отразилось смятение души, переживающей драму. Тициан ищет воплощения не трансцендентности идеи, а имманентности реальности. Для Микеланджело жизнь как постоянный переход в трансцендентные дали – это непрерывное умирание, для Тициана сама смерть – это акт жизни. С высот гуманизма эпохи Возрождения нам открывается  невиданная  раньше нездешняя, божественная красота, а вместе  с ней и философия Вечности. Увидеть эту небывалую,  волшебную красоту –  сродни увидеть Высший Абсолют пережить катарсис и клиническую смерть  и   не умереть при этом  от  восхищённого изумления. Свершить восхождение, при каждом шаге преодолевая себя, и увидеть с покорённой вершины то, что  мы  называем  Красотой, Разумом, Любовью, Жизнью.
      В  искусстве итальянского Возрождения мы видим, прежде всего, – воплощённую  в зримую  красоту великую Легенду о совершенном  Человеке. Отображённый  в живописи  обновлённый  мир, в котором  человек – это  всё,   где   Homo –  res sacra, творение святое. И сегодня, в дни великой Смуты  мы любим наблюдать разные культуры и всякую природу и всюду  проявлять  это чисто человеческое тяготение к идеалу, к горним вершинам, к солнцу, высшему божеству:
                Homo –  res sacra
                И всё же мiр лишь дышит жаждой света,
                И солнце, погребённое во тьму,
                Из гроба тьмы, из бездны ада слышит,
                Что  мiр  в тоске взывает лишь к нему!
                (Иван Бунин)

      Там, на вершине мира  каждый   творческий человек видит и находит своё сокровенное и сакральное. Один смотрит  там в лицо великого Мифа о  герое-полубоге, другой – отдаётся созерцанию и чувствует , как наступает сладострастное исчезновение себя  в Боге и Вечности. Это непередаваемое словами ощущение  вечности примиряет человека  с трагической неразрешимостью зла и  поднимает его духовно над тлением и смертью.     Тогда  внутренний голос говорит ему  о неумирающей красоте, о вечной связи между вещами, о единой гармонии и бессмертии души. Постигнуть небо, это значит изучить землю, приблизиться к Абсолюту, приобщиться к вечному Бытию. В  живописи итальянского Возрождения визуально и навечно  запечатлена     красота этого земного мистицизма и  великой  поэзии, ясной и кристально чистой  в самой тайне своей.  Это –  тайна, рождённая нами, живущая в нас, как постулат нашего духа, как вечная неудовлетворённость, как неясный синтез  универсального  второго «Я».  И  вечная природа, и нетленная  красота не враждебны  временному и тленному.   Как правило почти все ваятели и живописцы  эпохи  Возрождения поэты в своей душе. Под волшебной кистью мастера   реальный мир преображается  его поэтической мечтой, не утрачивая при этом своих земных черт. Как все поэты,  и живописцы того времени, пребывая над землёй, но их «небесные»  картины, их Небо – поэтическое обощение в  цвете реальной земли. сочетание красок и звуков, обретённых на ней. Итальянский Ренессанс возродил забытый античный мир и породил эпоху Просвещения, явился началом начал всей западноевропейской культуры. Каждая живописная школа, каждый писатель и философ этой  эпохи порождала своих последователей  и подражателй в  грядущем. Так итальянский  живописец Пьетро Буонаккорси (1500—1574), известный под именем Перино-дель Вага, ученик Рафаэля, став выдающимся живописцем-декоратором, внёс большой вклад в технологию изготовления обоев и лепных украшений  дворцовых зал. А итальянкский писатель Буонарроти (1564-1646), племянник великого ваятеля и живописца Микеланджело,  с его  лучшей для того времени    комедией «Ярмарка», стал провозвестником  реальной комедии Гальдони. Как греческий  скульптор Бриаксис (4 в. до н.э) определил образец момументальной скультуры в Италии, так и Микеланджело намного столетий вперёд  стал образцом для ваятелей всех веков и народов. О чём ещё хотели поведать великие художники и писатели-мыслители эпохи Ренессанса?   О том, что искусство вечно, а  жизнь  коротка.  Жизнь так коротка, что многие творческие люди не успевают оставить  в людях добрую   память о себе. В каждой эпохе  жить нелегко, и не каждый рождается в этот мир с серебряной ложкой во рту.  Не всякому человеку случается рождаться в храме  девяти  муз, в  любви и неге.  Миф о Золотом веке человечества, увы продолжает отставаться уделом   древнего мифотворчества, одним из «золотых снов» человечества, великим сказом  о непрерывной борьбе   человеческого духа  с тварным злом   через ежеминутное преодоление себя.   
                4. 
      Особый интерес для нас сегодня  представляет философская антропология  Джованни Пико дела Мирандолы. ибо в ней он обосновывал достоинстива и свободу человека. как полновластного  творца собственного «я».  . Вбирая в себя всё, человек способен стать  чем угодно, преодолевая себя,  он всегда есть результат  собственных усилий. Сохраняя возможность  нового выбора, человек никогда не может быть исчерпан никакой формой своего  наличного бытия-жития в мире. Рассматривая человека как микрокосм,  отражающий в себе общие закономерности «большого» мира, Пико выносит его  за пределы космической  иерархии, с её неоплатонической структурой «трёх горизонтальных миров».   Человек – это особый  «четвёртый мир» Космоса, не вмещаемый ни в один   из  трёх горизонтальный миров (элементарный, ангельский и небесный). Он вертикален по отношению к ним и пронизывает их всех. Он не занимает срединное место среди ступеней  космических иерархий, он вне всех ступеней. Творец Вселенной не определил человеку места в космических сферах, говорит Пико в знаменитой «Речи о достоинстве человека». Человек поставлен в центр мира,  где центр  здесь и всюду, но он он не обладает собственной особой (земной, небесной, ангельской) природой, ни смертностью, ни бессмертием, он должен сформировать себя сам, как «свободный и славный мастер».  И вид, и место, и ценность человека в иерархии  сущностей и ценностей определяются  его личным, свободным (и,  конечно же, отвественным) выбором Он может подняться до звезд и ангелов, может опуститься и до звериного, скотского состояния. Именно в этом видит Пико прославляемое им «высшее и восхитительное счастье человека, которому дано владеть тем, чем пожелает, и быть тем, чем хочет».  Вот что говорит Адаму  Господь  Бог: «Ты же, не стесняемый никакими пределами, определишь свой образ по своему решению, во власть которого Я тебя предоставляю».
    Продолжая гуманистическую традицию прославления и обожествления человека, Пико ставит в центр внимания  свободу  выбора, как главное условие всякого деяния и его моральной оценки. Здесь речь идет о новом понимании человеческой природы – как природы  «самостановящейся»,  вернее. самоусовершенствующейся. Она предстает как результат самостоятельной  творческой, созидательной  деятельности  человека, как итог постоянного процесса становления, самостоятельного, сознательного и ответственного выбора. «Божественность» человека  –   не в том, что он «создан по образу и подобию Божию», она — как и всякое человеческое совершенство –   не дана, а достижима.
     Провозглашаемая Пико  единая  и всеобщая истина и всеобщая философская мудрость должна была, по его замыслу, слиться с обновленной и единой Мудростью, которая совечна Творцу.  не связана никакими ограничениями и свободно перетекает из учения в учение, избирая для своей манифестации форму, соответствующую обстоятельствам. Разные мыслители, школы, традиции, обычно противопоставляемые как взаимоисключающие, оказываются у Пико взаимосвязанными и зависящими друг от друга, обнаруживают глубокое внутреннее родство, а весь универсум знаний строится на соответствиях, явных или скрытых, то есть исполненных сокровенного смысла, постичь который доступно  только посвященным в тайные знания.
                5.
      Вторая половина XV  века. 1475 год.    Флоренция – колыбель итальянского Возрождения. Сады Медичи, художественная школа при флорентийском монастыре Сан-Марко, в которой  учился великий скульптор, живописец и поэт Микеладжело. Выдающиеся мыслители, поэты и художники той эпохи – Марсилио Фичино,  Анджело Полициано, Боттичелли, Пико дела Мирандола и  прекрасная, мудрая женщина-поэт и философ Виттория Колонна.  Их великие произведения, наполненные    верой  в божественную суть  Человека. Именно великие флорентийцы провозгласили: человек –  это высшая ценность мира, он управляет Природой и Историей и потому может быть равен Богу.  Великая  легенда о совершенном Человеке и Демиурге находит своё новое воплощение  в учении о генезисе Богочеловека и Человекобога, где «Богоматерь, дочь своего Сына» (Данте Алигьери «Божественная  комедия»)
        В эпоху Возрождения в итальянском обществе  широко распространились философские идеи неоплатонизма (Фичино) и пантеизма (Франческо Патрици, Джордано Бруно(1548-1600)), которые  существеено  уточнили высшее предназначение человека, сформировали натурфилософию, вольномыслие,  новое гуманистическое мировоззрение. Ещё в V  веке до н.э. древнегреческий философ Протагор провозгласил: «Человек – мерило всех вещей». Человек как олицетворение природы –   эта идея лежала в основе творчества многих художников эпохи Возрождения., в том числе Боттичелли, создавшего  полотно «Рождение Венеры». Таким титанам и творцам Ренессанса,  как Микеландело и Леонардо да Винчи была присуща  обострённая борьба  со своими противниками в живописи, философии  и поэзии, своеобразный furor heroicus, который был ярко воплощён в  личности  знаменитого мыслителя той эпохи Джордано Бруно, который считал себя  «сыном неба и земли, гражданином мира, академиком без академиков»
      Гуманистическая этика итальянцев Лоренцо Валлы (1407-57), приверженца философии и этики Эпикура  и Пико делла Мирандолы  была  проникнута верой в безграничные возможности человека, способного  на любые восхождения духа  к горним вершинам. Пафос утверждения  идеала  гармоничной  творческой личности, обращение к  совершенному человеку как к высшему началу сознательного бытия в  стройной  божественной закономерности  мироздания придают исскуству Ренессанса воистину  величественный и героический масштаб. И  потому ли, что почти  каждый  художник  этой  эпохи – это  всегда  отдельно взятый  Гений и  художественная  школа при его творческой мастерской.  Донателло, Мазаччо, Пьеро дела Франческа, Мантенья, Леонардо да Винчи, Рафаэль, Микеланджело, Тициан, Веронезе, Тинторенто в совершенстве овладели  отражением всего   богатства  творимой человеком действительности  в реальной среде – в глубинах интерьера и на    фоне изменчивого пейзажа.    В эпоху  итальянского Возрождения общественная мысль городов-республик в первую очередь была озабочена природой человеческой власти и её нравственной составляющей.  Именно  граждане Флоренции под водительством блюстителя христианского воздержания и духовного целомудрия Савонаролы  впервые поставили вопрос об исторической и социально-экономической рентабельности власти –  власть портит человека или  непомерно тщеславный и гордый человек портит власть?
     В каждой религии есть  Тот, Кто сильнее всех врагов вместе взятых, кто поддержит нас в беспощадном борении, укрепит нас, придёт на помощь. Нам надо не падать духом и всегда помнить, что мы не брошены на произвол Случая и  Судьбы в этом неминуемом  противоборстве с Чёрной Троицей – Алчностью, Ревностью и Завистью и детьми их – предательством, подлостью и трусостью. Нет, мы не брошены на произвол Судьбы под кирзовые сапоги беспощадной и бездушной власти.  Некто Крепкий и Бессмертный  пасёт нас и оберегает нас от слабодушия и гражданской трусости, ибо  ратоборство с силами зла в этом мире – неизбежность. А посему, как говорили наши мудрые древние предки: «станем бесстрашными, станем умелыми в извечной борьбе». Скажи душе моей: «Я спасение твоё»!  И я одолею  великана Голиафа  и всё алчное и  и ненасытное войско его.

      Когда наступило  разочарование великих гуманистов  Западной Европы в этой вечно живой легенде о совершенном Человеке? Когда стала угасть последняя надежда  на приход в гибнущее человеческое сообщество настоящего гражданственного  героя? Довольно скоро по историческим меркам. Когда на смену великим творцам пришли бесчисленные  ремесленники, которые в начале XVII века. наполнили  церкви и Дворец дожей своими огромными полотнами и скучнейшими историческими картинами, повторяя ими лишь зады венецианского искусства чинквеченто.
       Кризис искусства совпал с кризисом политики Венецианской республики, которая в те же годы отказывается от гордой защиты религиозных и гражданских свобод и уступает все шире разрастающемуся конформизму, с его первыми признаками  духовно-нравственного вырождения. В этих условиях идеал свободы, и связанное с ним предание о совершенном Человеке и гражданственном герое по-разному выражавшийся Тинторетто и Веронезе, не смогло, разумеется, получить дальнейшего развития.  Так и таким образом происходит в общественном сознании  очередное, глубокое  разочарование в предании о  совершенном Человеке, которое, однако, по всем законам природы не может продолжаться вечно,  и в скором, по историческим меркам, времени, разочарование опять сменяется светлой надеждой  на  приход  в мир  очердного гражданственного героя.
       Нечто подобное ощущаем  сегодня и мы, оставшиеся на  глыбах и под  глыбами советской империи, бесприютные, деидеологизированные, «атомизированные» сироты. (Александр Солженицын) Вот уже четверть века как продолжается в России глубокий духовно-нравственный кризис  и связанное с ним очередное  ожидание светлого  грядущего, наступления на Земле  нового «золотого века». Как и пять веков назад случилось неизбежное – вера  в  совершенного Человека и гражданственного героя сменилась глубоким разочарованием в человека  вообще. Как тогда, так и сегодня  на смену демиургу пришёл  успешный конформист и циник, так и в России в начале 90-х годов  на смену  носителю коммунистической идеи – советскому человеку, пришёл профессиональный хищник-потребитель, беспощадный   алчный ростовщик, спекулянт валютой и перекупщик ценных бумаг.  Но как и прежде, так и сейчас  довольно резко обозначилась насущная потребность трудового и созидательного люда в новой патриотической идеологии, без которой наша страна и весь славянский мир обречены на верную гибель.
     Вполне возможно, что человечество, используя новейшие технологии,  к 2050 году уничтожит само себя.  А потом  всё опять повторится  сначала, и тогда, как  говорится во всех мифах,  опять «наступит золотой век» и эпоха Возрождения.  .А что это такое  –  никто  и  сейчас не может дать внятный  ответ. Возможно, человечество будет уничтожено, останется только растительный и животный мир, а, возможно, вся планета просто станет океаном. Ведь кончались же когда-то все ранее существовавшие цивилизации: майя, шумеры и иные. Притом конец всех их происходил очень быстро, вдруг…