Обида

ОБИДА.
  Я с детства очень восприимчива к красоте людей. Конкретной красоте лица, рук, осанки. Я засматривалась на красивых людей с придыханием и жила в полной уверенности, что « красивый» и « хороший»- это синонимы.
Мы с бабушкой проживали в коммуналке, на четвёртом этаже, а на пятом жил один дяденька. Такой красивый, что глаза сломать можно.  Дядя был взрослый, но не старый. К нему иногда приходила в гости тётенька, тоже сказочная красавица. Но она ему была не жена, а что-то другое. Как я слышала на кухне – гостевая. С осуждением.

 Дядя всегда был хорошо одет. И ещё - от него вкусно пахло. Он часто останавливался перекинуться с бабушкой парой слов. Наклонялся ко мне, гладил по головке и говорил бабушке, что я скоро стану просто невозможной красавицей. И, что я хорошая, воспитанная и умная девочка. Сердечко моё от счастья сжималось и разжималось, потом ударялось в диафрагму и падало куда-то вниз! В пятки, наверное.

В школу я уже ходила самостоятельно. И иногда, если бабушка не выскакивала за мной в подъезд на последнее «прости» перед школой, я умудрялась лихо прокатиться по полированным перилам по всем пролётам, аж до первого этажа!
Это было строжайше запрещено. И очень опасно, с чем я сейчас полностью согласна. Дело в том, что наш пятиэтажный дом был задуман, как дом для элиты. С лифтом, с финской (тогда!) мойкой, с ванной в кафеле, со всеми примочками. Что там, в верхах произошло одному Богу известно. Но дом отошёл простому рабочему люду. И, естественно, никакого лифта, финской кухни и кафеля.
Но поскольку шахта лифта уже была спроектирована, тасязять, то расстояние между лестницами было соответственным, и если случайно дать попой крен в сторону бездны под собой, и не удержаться потной рукой за скользкие перила, то сия пучина…

Бабушка страшно переживала, брала с меня честное слово, пугала, короче, упреждала. Но, несмотря на потраченных нервов, я всё же, закидывала на перила свою толстую попу и катилась вниз в безумстве смелости и страха, одновременно.

После всех похвал соседского дяди, в которого я успела просто влюбиться, я себе таких выходок не позволяла. Глупо было  бы погибнуть, кода такой красавец тобой восхищается и пророчит тебе неземную красоту. Я частенько стояла на площадке, прежде, чем войти в дом и наглаживала  потной ладошкой отполированные множеством детских непослушных поп перила.
Я тянула время. Ждала. А вдруг откроется дверь, и выйдет красивый дядя? Скажет мне что-нибудь ласковое. Увидит мои новые, ещё не сбитые классной биточкой, ботиночки. Как то раз, возвращаясь из школы, я опять полировала варежкой перила. Вдруг рука замедлила плавный ход, и как бы споткнулась обо что-то. Я сняла варежку и прошлась по перилам ладошкой. Под пальцами было неровно и колко. На перилах было вырезано слово. То самое. Из трёх букв. Меня бросило в жар!

А вдруг такое слово прочтёт красивый дядя или его сказочная гостья? Домой я ввалилась в унылом состоянии духа. Никому ничего не рассказала. Да и что рассказывать? Что я, мало того, что прочла слово, так ещё и поняла, а значит знаю. Бабушке бы это не понравилось.
 
Я уже приготовила уроки, возилась в огромном коридоре (задумывался для элиты) с соседскими двойняшками, когда в дверь позвонили. На пороге стоял красивый дядя со скорбной озабоченностью во взгляде. Прошёл в комнату, где бабушка чинила мои рейтузы. Я было бросилась за ним, но дверь унизительно захлопнулась перед моим носом.
 
Из комнаты слышалось глухое бормотанье красавца - соседа и всхлипывания бабушки. Была такое чувство, что она его о чём-то умоляет. Сердце замерло где-то в горле. Минут через пятнадцать дядя стремительно прошёл через коридор к дверям, даже не взглянув на меня.
А потом был разговор с бабушкой. Она давно догадывалась, что я занимаюсь в подъезде чем-то непозволительным. Слишком долго я всегда поднимаюсь домой из школы. Но чтобы такое?
  – Ты вырезала ножиком на перилах неприличное, матерное слово? Откуда ты его знаешь? Я спрашиваю: откуда ты знаешь такие слова?
Я стояла огорошенная и раздавленная. Лучше бы она поинтересовалась, откуда у меня перочинный ножик? Если слово я такое уже слышала, то настоящего хорошего перочинного ножика я не то, что не имела, я его и не видела!
 
Дядя обещал сдать меня в детскую комнату милиции. Оказывается, он давно заметил, что во мне произрастают мерзкие наклонности! Бабушка требовала, чтобы я сейчас же шла к дяде, валилась ему в ноги и каялась. Меня накрыло истерической волной. Ужас несправедливости, свалившейся на меня, разочарование, обида- всё это было так невыносимо больно и жестоко, что я хотела только одного: умереть и не быть!
Как же так? Улыбался, гладил по головке, слова говорил… Как он мог? Я же так ему верила! За что? Передать меру того, детского моего отчаяния просто невозможно. Но эта боль до сих пор не сдохла во мне окончательно!
 
Конечно, никуда я извиняться не пошла. Пришёл дядя Юра, наш сосед по квартире. Расставил всё по местам. Это в смысле неимения у меня ножичка и не владения мною им, неимеемым.
 Обещал найти злодеев. Пробовал меня успокоить. Но это было просто невозможно. Я стояла лицом в мешок с картошкой и рыдала, и икала одновременно.

Всё проходит. Не бесследно, но прошло и это детское горе. А недели через две мы с бабушкой столкнулись во дворе с красивым (в прошлом) соседом. Он улыбался и искрился нам навстречу. Бабушка вытянулась натянутой струной, А он говорил слова. Про мои умные глазки, про то, что я замечательная девочка. Потом он протянул руку, чтобы погладить меня по голове. Я дёрнулась в отчаянии и стукнулась головой о парадную дверь.  С тех пор я не люблю, когда меня гладят.

Жизнь прожита. И ещё не раз я в этой жизни  верила красивому лицу и сладкому голосу. Я буквально, протанцевала на этих граблях полжизни. Предавали, подводили. Всё было. Но такой боли я не испытывала больше ни разу! Такой унизительной, опустошительной боли…
 
 23.10.2015.