Барнаул - столица мира глава 6. Ночь со среды на ч

Глава 6 НОЧЬ СО СРЕДЫ НА ЧЕТВЕРГ




Ante Lucem, экспозиция вторая


...Лестничный пролет расширился и, наконец, стал таким широким, и потолок ушел настолько высоко вверх, что Питу показалось, будто он поднимается по парадной лестнице огромного, неведомого дворца. Черных людей на лестнице становилось все больше и больше. Они появлялись из каких-то боковых проходов, терявшихся в окружающей лестницу темноте. И что интересно, людей этих Пит не боялся. Наоборот, Пит испытывал непонятное равнодушие: черные и черные, ну и пусть, мы вместе идем по этой лестнице, совершая непонятное восхождение. Где-то далеко-далеко в вышине, там, куда устремлялся людской поток, забрезжил слабый свет. Едва уловимый вздох облегчения пронесся по толпе, и сумрак стал не таким гнетущим. Шаги вокруг зазвучали уверенней, эта уверенность передалась Питу, и он, словно спохватившись, подумал: "А куда мы идем?!" И вдруг он понял, что этот вопрос сейчас самый важный, и для того, чтобы хоть у кого-нибудь найти ответ, оглянулся. И тотчас оглушительный грохот не то взрыва, не то выстрела расколол серую высь. Мысли смешались в голове, видение поплыло перед глазами. Пит замер в полной растерянности, но грохот грянул с новой силой...


Пит открыл глаза. На полу возле кровати в полумраке комнаты белела сброшенная во сне подушка. Одеяло сбилось у стены. Пит почувствовал легкий сквозняк и зябко повел плечами. Раздался стук. Стучали в дверь. Стучали громко и настойчиво. Пит нашел глазами часы, они показывали пятый час утра. "Что стряслось? — подумал он. — Кого принесло в такую рань?".


В дверь продолжали стучать. Пит спустил ноги на холодный пол, накинул рубашку, потом, подумав — не в трусах же идти открывать, сколько раз перед людьми конфузился, — натянул брюки, нацепил шлепанцы и заспешил к двери, крича:
— Не стучите, иду я, иду!


Стучать перестали. Пит открыл дверь. За дверью никого не было, не было и гостиничного коридора, а была полутемная лестница, по которой с верхних этажей спускались в спешке люди. Лампочки на площадках не горели. Тусклый утренний свет только-только заголубел в пыльных окнах лестничных пролетов, и в холодном полумраке, наполненном шорохом многочисленных шагов, происходило что-то таинственное. Питу стало не по себе.


— Что случилось? — спросил он.


Люди даже не оглянулись, будто ночные тени, молчаливо проходили мимо.


"Случилось что-то? Землетрясение? Пожар?" — у Пита по спине пробежали мурашки. Он вернулся за пиджаком, скинув шлепанцы, сунул ноги в туфли и, выйдя на площадку и захлопнув дверь, поспешил со всеми вниз по лестнице.


Он хотел кого-нибудь спросить, в чем, все-таки, дело, но никто из шедших рядом не поднимал на него глаз, все, потупившись, старательно смотрели под ноги. "Мне бы тоже не мешало смотреть под ноги, а то, чего доброго, оступлюсь, загремлю по ступенькам и устрою общую свалку, — подумал Пит, продолжая спускаться. — Ничего, вот сейчас выйдем на улицу..." И вдруг он понял, что уже пора бы быть и первому этажу. В удивлении подняв глаза, он невольно вздрогнул, осознав, что не может определить, где находится. "Что за чертовщина!" Он продолжал механически шагать по ступеням, ничего не понимая в происходящем. И тогда Пит обратил внимание на своих спутников; то есть, до сего момента он видел лишь неких людей, идущих рядом, а теперь... Это были черные люди! Тревожно забилось сердце, Пит огляделся по сторонам, и у него перехватило дыхание — в утреннем сумраке стен вообще не было видно. Ни стен, ни потолка. Может быть, стены где-то и были, но он видел лишь нескончаемое море черных голов. Все куда-то шли. В глубине души всколыхнулись зыбкие волны недобрых предчувствий, но неожиданно спуск прекратился, начался подъем, и Пит несколько раз споткнулся и чуть не упал, что помогло ему вернуться к действительности, и он уже другими глазами посмотрел вокруг. "Что за чертовщина?! Что за мистика?!" Пит вгляделся в сумрак. Едва различались какие-то черные очертания далеко по бокам и вверху. Значит, стены и потолок все-таки есть! Питу подумалось, что он вместе со всеми идет по огромной парадной лестнице таинственного циклопического дворца, только неведомые хозяева почему-то не зажгли свет... "Погоди-ка, — сказал он себе, — знакомая картина". И стал мучительно вспоминать, где раньше он все это видел, но никак не мог вспомнить.


Людской поток стал, как безбрежная река. Видимо, где-то и справа и слева имелись смежные проходы или тоннели, выходящие на эту лестницу, а эта лестница, судя по всему, является главной лестницей.


В сером сумраке не раздавалось ни единого возгласа, только несмолкаемый, беспрерывный шелест шагов. И лестница, похоже, нескончаемая. Сколько они уже идут? Безмолвная толпа совершенно черных людей... Или не людей?.. А призраков...


Высоко вверху забрезжил едва заметный свет, и волна облегчения прокатилась над людским потоком. И Пит вспомнил! Он видел все это только что, во сне! А что тогда происходящее вокруг? Продолжение сна?.. Но ведь он проснулся!.. Или продолжает спать?.. Стоп!!! А куда это мы все идем?


Извне, из какой-то микроскопической неуловимой точки в вышине, стремительно падало, разрастаясь, физически ощущаемое напряжение. Оно достигло кульминационного предела, и высь содрогнулась от чудовищной силы удара. Мысли в голове раскололись на сверкающие осколки, как раскалывается зеркальное стекло. Пит конвульсивно сжался, пытаясь собрать разлетающиеся мысли-осколки. Мир вокруг почему-то расслоился. Второй удар, сильнее первого, потряс Пита изнутри чудовищной силой...


Пит лежал с открытыми глазами. Утренний сумрак царил в спальне. На полу белел ком подушки, одеяло сбито в жгут у стены, и лишь маленький его кончик прикрывает ноги. Было холодно. Пит зябко повел плечами. До него не сразу дошло, что в дверь стучат. Он в замешательстве поглядел на часы — пятый час утра. Что происходит? Ему стало страшно. В дверь продолжали настойчиво стучать. Пит сел и стал надевать рубашку, потом брюки. В голове проносились обрывки мыслей. Он лихорадочно пытался отыскать какое-либо логическое оправдание происходящему. Ему вспомнилось, что и раньше он видел сны, как бы один находящийся в другом. Да, случалось такое. Будто спишь, а по-том будто просыпаешься, но, оказывается, что это всего лишь продолжение сна.


В дверь стучали.


— Иду. Иду! — крикнул Пит, на ходу подцепляя на ноги шлепанцы. Перед дверью он немного помедлил и потом решительно распахнул ее. В полутьме на лестнице двигались тихие тени.


"Сон продолжается", — понял Пит и ущипнул себя, чтобы проснуться. Ничего не изменилось. В голове моментально образовалась кашанина из мистики и кровавых кошмаров фильмов ужасов, где сон был второй реальностью, и еще всякая чепуха о летаргических снах, клинических смертях и третьем состоянии зомби полезла ему в голову.


— Что происходит?! — От волнения голос Пита неожиданно сел.


На него даже не посмотрели.


— Куда вы идете, люди?! — крикнул он и тут же внутренне сжался от ощущения нарастающего неведомого напряжения: так ощущается приближение артиллерийского снаряда — всей кожей, всеми фибрами души, все напрягается внутри в спазме ожидания — в тебя - не в тебя. Напряжение нарастало долю секунды, но Пит успел осознать, что нарастало оно не из какой не из вышины, не откуда-то извне, оно возникало в его сознании, в его голове. Внутренний удар был настолько силен, словно не один, а тысячи снарядов разорвались в его мозгу, разнося вдребезги зеркало мыслей...


Пит открыл глаза. Все повторялось: он в своей полутемной спальне, на кровати, в половине пятого утра. В дверь стучали.


— Иду, иду! — крикнул Пит, торопливо натягивая брюки. Мысли крутились в голове одна отчаяннее другой. "Колдовство какое-то! Волшебное кольцо! И главное, как только спрошу, куда вы идете, так сразу удар по мозгам, и все сначала начинается. Видимо... спрашивать не надо, не надо вопросов задавать, а надо... Надо идти до конца..."


В дверь стучали.


— Иду-у! — крикнул Пит, надел пиджак, постоял секунду, достал из-под подушки "Зауэр" и сунул во внутренний карман.


В дверь настойчиво стучали.


Пит подошел на цыпочках, бесшумно повернул ключ в замке и резко распахнул дверь. За дверью был гостиничный коридор, и стояла перед ним дежурная Маргарита, она протягивала какую-то бумажку.


— В чем дело? — спросил растерянно Пит и заглянул за плечо дежурной, не прячется ли там кто.
— Повестка.
— Что?!
— Вам повестка. Из милиции.
— Откуда-откуда?
— Из милиции. Повестка.


Пит захлопал глазами, в голове возникла звенящая пустота. Он ничего, абсолютно ничего не соображал.


— Что вокруг происходит? — выдавил он с трудом.
— Возьмите повестку. — Маргарита устало вздохнула.
— А почему среди ночи? Времени-то сейчас сколько?
— Как принесли, так и вручаю.
— Кто принес?
— Вахтер.
— Иннокентьич?
— Он самый. Повестка вчера вечером пришла, но он забыл о ней. Сейчас вот вспомнил и просил вручить. Я и вручаю.
— Хорошо, вручайте.


Маргарита ткнула бумажкой ему в грудь:
— А я чем занята?


Пит взял бумажку и захлопнул дверь.


— Хоть бы спасибо сказал, — раздалось за дверью. — А еще иностранец. Мог бы и на чай дать.
— За что?! — чуть не срываясь на крик, сказал Пит и хотел открыть дверь, но что-то его остановило.
— За сервис.
— Идите спать, — сказал Пит, еле себя сдерживая, и поднес бумажку к глазам.


Это действительно оказалась повестка. Питу Виллису надлежало сегодня явиться в центральное отделение милиции, в кабинет №60, к следователю младшему лейтенанту Григорьеву для осмотра личных вещей Чарльза Бреннера. В графе, где ставилось время назначаемой аудиенции, было написано так: "Когда захочешь. А не захочешь, так позвони". И ниже шла приписка: "Есть идея попить пиво".


Пит заскрежетал зубами, выхватил из кармана "Зауэр", взялся за дверную ручку, но остановился. Нет, он не будет расстреливать дежурную по этажу, бог с ней, умрет своей смертью. И бог с ними, с этими русскими и со всей их ненормальной страной! Он сейчас пойдет спать.




Тайна Глушако


Этой ночью Кирьяну Политаевичу не спалось. Он долго ворочался в постели, пытаясь привлечь сон, то сунув голову под подушку, то в подушку, однако, сон не шел. Тогда Кирьян Политаевич включил ночник и взял с полки первый попавшийся том. Это оказался "Альмагест" Клавдия Птолемея, сброшюрованная ксерокопия подлинника. Сон не шел, но нашла какая-то дурь с четким осознанием того, что прав был Клавдий со своей геоцентрической системой мира, а остальные — философы и физики, — все дураки полные. Придя к такому выводу, Кирьян Политаевич крепко зажмурился и прибегнул к другому, не менее радикальному средству — начал считать и пересчитывать стада бизонов, слонов, крокодилов, ясно осознавая, что из этих самых животин он должен выбрать сотню и совершить гекатомбу, иначе современные физики и философы не простят его за оскорбление. Намаявшись, не дождавшись конкретных результатов, Кирьян Политаевич взял сигареты и вышел на балкон.


Светало. В утренних сумерках серели крыши домов, а между крыш, в провалах, затаилась ночь.


Кирьян Политаевич закурил. "Знал бы кто, как мне все это надоело! — подумал он. — Ну, да ничего, скоро Он приедет из Гамбурга, и жизнь вернется на круги своя... А от Ряхоносцева надо прятаться. А вдруг случайно на улице встретимся? Тогда придется врать, как и жене, про Гамбург и про прочее. Если бы я этот Гамбург хоть краем глаза видел! Только по фотографиям в министерстве, чтобы приблизительно знать, что говорить, если расспрашивать начнут. Ну, супруге я хоть подарки в "Березке" купил по знакомству, вроде поверила, что из ФРГ. Скорее бы Он свои настоящие подарки привозил. Лишь бы не забыл купить дискеты для Ряхоносцева! Там этого добра в любом киоске навалом... Черт! Как неудачно это исчезновение и этот интерполовец вмешались в мою судьбу! А так, встретились бы мы с Ним в Москве, как и договаривались, произошло бы восстановление — и никаких проблем!"


Кирьян Политаевич закурил новую сигарету и принялся костерить свою судьбу и тот день, когда он решился на бифуркацию, или говоря проще, раздвоение.


Раздваиваться Кирьян Политаевич начал в городе Ленинграде, в университетском общежитии, в момент написания кандидатской диссертации о славных римских легионах и когортах. В тот памятный день он дописал абзац, поставил точку, сложил руки на груди, перечитывая написанное, а когда собрался продолжать писать и снова склонился над бумагой... Сначала он просто ничего не понял. Две руки, одна с карандашом, другая с сигаретой, легли на бумагу, а две другие руки остались лежать сложенными на груди. Волосы на голове у Кирьяна Политаевича зашевелились. Он осторожно вернул руки на прежнее место, убрал, — вторая пара рук исчезла. "Надо бросать курить", — подумал Глушако и, страшно взволнованный, лег спать.


Второй случай раздвоения произошел на следующий день, утром. Кирьян Политаевич проснулся, начисто забыв о вчерашнем, долго лежал в постели, мечтая то о научной работе, ничего не сулившей, то об административной карьере, сулившей квартиру, затем сел в кровати, сладко потянулся, опустил ноги на пол; а две другие ноги остались лежать на кровати. Кирьян Политаевич остолбенело смотрел на обе пары конечностей минуты три, машинально хлопая то по этим, то по тем коленкам, и, сделав вывод о приближающемся сумасшествии, вернул ноги на прежнее место, с пола на кровать. Обе пары соединились без каких-либо осложнений.


Кирьян Политаевич опять спустил ноги на пол — вторых ног уже не было. "Показалось", — подумал он в тот момент и начал экспериментировать, поднимая и опуская ноги с кровати на пол. Вторые ноги не появлялись.
Потом, через некоторое время, происходили более мелкие случаи раздвоения, — то две кисти появятся на одной руке, то вдруг два локтя. Но главное, Кирьян Политаевич — иначе какой бы он был ученый, — выяснил: эти удивительные метаморфозы начинаются тогда, когда он задумывается о научной и административной карьерах одновременно. Чем сильнее задумывается, тем нагляднее раздвоение. Причем, вторые руки, ноги, локти, коленки были вполне настоящими руками, ногами, локтями, коленками, жаль лишь, исчезали быстро. И еще, раздвоение видел он один, другие не видели. Был случай, когда Кирьян Политаевич, стоя в очереди за бутылочным пивом, крепко задумался и принялся составлять бутылки в сумку сразу четырьмя руками. И никто ничего не заметил.
После возвращения в Барнаул, в родной университет, на кафедру всеобщей истории, раздвоение усилилось, особенно в дни, предшествующие получению ордера на новую квартиру. Когда Кирьян Политаевич был избран заместителем секретаря партийной организации по идеологической работе, стало раздваиваться тело; раздваивалось на лекциях, в троллейбусе, дома. Слава богу, что этого никто не видел!


Окончательное раздвоение произошло перед самым отъездом из Москвы в ФРГ. Кирьяну Политаевичу предложили работать в Министерстве внутренних дел. Кирьян Политаевич очень долго думал над предложением, затем, в здании аэропорта, зашел в кабину междугородней телефонной связи, чтобы позвонить домой жене, что все в порядке, что уезжает. Жене он не позвонил; в кабине Кирьянов Политаевичей стало двое, и между ними состоялся следующий разговор.


Сначала спросил тот, второй:
— Как будем дальше действовать?
— В смысле? — не понял вопроса еще не оправившийся от удивления Глушако-1.
— В прямом смысле. Я собираюсь ехать в Гамбург, а ты — как хочешь.
— Что значит, ты поедешь в Гамбург? А я?
— А ты сам виноват. Надо что-то одно выбирать, а не разрываться между двух дорог.
— Так это здорово! — закричал пришедший в себя Глушако-1. Он понял всю выгоду случившегося. — Это же гениально! Нас теперь двое! И мы теперь можем!.. Эх, голова идет кругом, если представить, что мы теперь можем!
— Разумеется, — согласился Глушако-2. — Необходимо лишь обговорить и просчитать детали. Я хочу в Гамбург.
— Ну и замечательно! Сделаем так: ты едешь в ФРГ, растешь по части науки, а я тем временем...
— А ты тем временем работаешь в министерстве, карьерист.
— Ну так что же?! Зато, когда ты вернешься, я успею занять кое-какой пост, а потом мы соединяемся — твоя наука да моя должность. Представляешь?!
— Не получится, — сказал Глушако-2.
— Почему? Откуда ты знаешь?
— Я, все-таки, ученый или нет? Не получится, пока мы идем по разным дорогам, стремимся к двум различным целям.
— А как-нибудь?.. Нельзя?
— Нельзя. Ты забыл, что в Барнауле у нас с тобой есть жена и сын.
— Ах ты черт!
— Восстановление произойдет только в том случае, если мы выберем что-то одно.


Глушако-1 подавленно молчал.


— Ты очень-то не расстраивайся. У нас есть целый год времени, — сказал Глушако 2.
— Откуда?
— Так я же на целый год уезжаю на стажировку. А ты работай себе спокойно здесь, в министерстве. Через год я приезжаю, мы встречаемся и решаем, как быть дальше: или соединяемся, или каждый продолжает работать и жить самостоятельно, или... Или меняемся местами, я — в министерство, а ты — в науку. Я думаю, за год можно сделать выбор.
— А что? Пожалуй. Так сказать, э-э-э... Как бы сказать-то?
— Да никак не говори.


Они помолчали, разглядывая друг друга.


— Что, похож? — спросил Глушако-2 у Глушако-1.
— Похож.
— Сам доигрался.
— Знаешь, это вопрос открытый, кто из нас доигрался. Да! А как же ты поедешь в Гамбург, если ты невидим для других людей?
— Узнаю свою административную половину! Пока ты рос по служебной лестнице, я занимался исследованиями и кое-что выяснил. Я невидим для других, пока нахожусь в пределах нашей с тобой прямой видимости...
— Как это?..
— Пока мы с тобой видим друг друга по прямой... На каком расстоянии ты можешь разглядеть и узнать человека? Метров с 500, ну 700. Вот на этой дистанции я и остаюсь невидимкой. Но есть вариант попроще. Ты сейчас выходишь из телефонной кабины и заходишь за угол, а я, эх-хе-е, появляюсь на этом самом месте, так сказать, из-под земли. Понятно? Жаль, времени нет, пора на таможенный досмотр, а то бы мы поговорили. Короче, я приезжаю через год, и мы встречаемся здесь, в Москве.
— А если я буду в командировке?
— Ты считаешь, твоя секретарша меня не узнает? Дядя, так сказать, ку-ку! Очнись! Ты считаешь, я не смогу разобраться в твоих секретных бумажках?.. Ну ладно, выходи из кабины и скорее куда-нибудь за угол, наша группа уже пошла.
Они подали друг другу руки. Глушако-1 выскочил из кабины и стал пробираться к выходу из вокзала. Глушако-2 остался стоять в кабине и смотрел, как 1-й деловито работает локтями. Вдруг он увидел, как какой-то мужчина интеллигентного вида подошел к его чемоданам, повертел головой по сторонам, подхватил чемоданы и заспешил к выходу.


Глушако-2 выбежал из будки, догнал похитителя и, ударив того по шее, громко сказал:
— Ты куда, гад, понес мои чемоданы?!


Мужчина вздрогнул, выронил чемоданы, оглянулся, ничего не понимая, замер на секунду, и вдруг нижняя челюсть его, громко чмокнув, упала на грудь; он попятился, широко открыв удивленные глаза. Именно в этот момент Глушако-2 материализовался перед ним в воздухе...


Глушако-2 сидел на балконе, забившись в угол, курил и смотрел на розовеющий восток. Со дня на день должен вернуться Глушако-1. В министерстве он узнает, что 2-й в Барнауле, и приедет сюда. И тогда произойдет... Нет, восстановления не будет! Теперь Глушако-2 поедет за рубеж окунаться в науку, а 1-й временно побудет аппаратным работником... и побегает от Ряхоносцева.