Барнаул - столица мира за год до основных событий

"Краб". Иллюстрация Ю. М. Эсауленко.




Эта история произошла, как теперь говорят, "на заре Перестройки". То достославное время было по своему замечательным — зарплату еще получали, пиво (хоть и разбавленное) еще продавалось, сахар еще свободно лежал в магазинах, а народ знал, что он народ советский. Что тогда нашло на городок в центре евразийского материка? Какая сила вмешалась в его сонную, провинциальную жизнь? Имела ли место попытка вторжения неких неведомых космических сил, или только репетиция вторжения — автор не берется отвечать на этот вопрос. Хватит с автора и того, что он чуть было не взял на себя ответственность за достоверность событий, описываемых ниже.



ЗА ГОД ДО ОСНОВНЫХ СОБЫТИЙ
(вместо пролога)

Если бы город Барнаул мог испаряться, как какая-либо жидкость, он давно бы испарился; но город этого не мог и потому изнывал от жары вместе с населяющими его людьми, животными, насекомыми. Уже две недели местное радио вещало, что над Алтайским краем стоит антициклон. Вторую неделю температура воздуха держалась около +40 градусов. В городе царил кошмар, замешанный на жаре и тополином пухе. Казалось, время над Барнаулом прекратило свой полет. Но вяло передвигающиеся фигуры одиноких прохожих и людское бурление возле пивных точек напоминали о том, что город сдаваться, испаряться и проявлять прочее слабоволие не намерен.


Краб сидел на скамейке в тени забора. Напротив, через дорогу, стоял киоск с тускло-зеленой надписью "ПИВО". Краб только что допил пиво и, глядя в пустую банку, вполне трезво осознал, что минут через десять придется повторить. Откинувшись на забор и вытянув ноги, он скользнул взглядом по очереди и подумал: "Не-ет, это не люди, это какая-то большая змея, это какая-то Анаконда. Сколько ей ни подавай — все сожрет".

В хвосте "Анаконды" вот уже второй час стоял чудак. Он переминался с ноги на ногу и беспомощно смотрел по сторонам. Его бесполезная настойчивость в стоянии за пивом озадачивала. "Вроде бы и не псих, — подумал Краб, — а за два часа не понял, что пока окрест лежащий частный сектор не напьется, ему ни капли не перепадет".


Для окончательного выяснения психического состояния чудаковатого субъекта Краб решил с ним поговорить. Он заставил себя подняться и шагнуть в раскаленную пыль дороги.

На лице чудака отразилось недоумение. Краб молча взял у него маленький полиэтиленовый пакетик и направился к окошку. "Наверное, все-таки, псих, — подумал Краб. — Ну разве стал бы нормальный человек с двухлитровым мешочком стоять два часа последним в очереди!" Перед Крабом безмолвно расступились. Четырнадцать дней жары настолько измотали людей, что молвить слово или элементарно огрызнуться просто не было сил. Краб, сопровождаемый идеальным молчанием, подал в окошко пакетик, тот оказался в руках продавца, и тишина взорвалась дружным возгласом "О-о-о!" Невзрачный двухлитровый мешочек превратился в преотличную, специально чтобы за пивом ходить, двадцатилитровую пластиковую емкость с ручками.


Краб обернулся к чудаку:
— Слышь, земеля, подари, а! Плачу за пиво, подари!
— Что вы говорите? — спросил "земеля" с таким страшным акцентом, что Краб несколько секунд находился в полной растерянности, но потом сообразил — перед ним иностранец — и моментально сориентировался в ситуации.
— Я говорю, ты, земеля, эта... Скамейку видишь? Во-во, ее! Иди и там меня жди, я мигом... Деньги убери, я угощаю...


Иностранец безразлично махнул рукой и пошел к скамейке.


Краб вернулся буквально через пару минут. Пристроив в тени запотевшую, наполненную упругим янтарем емкость, с сияющей улыбкой протянул руку и сказал:
— Краб!
Чудак протянул свою руку:
— Чарльз Бреннер. Чарли. Очень здравствуй!
Краб крепко пожал руку.
— Здравствуй-здравствуй! Жаль, не Чаплин. Ты чего? Иностранец? — спросил он, наполняя из чудесной посудины тусклую трехлитровую банку.
— Да. Я из Америки. Вашему заводу помогаем с оборудованием.
— Во! А я думал — ты псих!
— Нет! Что вы! — запротестовал иноземец. — Я не есть псих. Психи есть делать эта очередь, психи есть встать в эта очередь, психи есть жить эта страна...
Краб закивал головой:
— Вижу-вижу, политически подкован, нас предупреждали. Это не интересно. Ты мне лучше вот что скажи: а правда, что в вашем языке матерных слов нет? Есть? Ну-ка загни чего-нибудь, пока я тут в банку наливаю.


Чарли устало усмехнулся, окинул утомленным взором округу и начал загибать...


Краб сначала слушал, широко открыв глаза, затем поскреб в затылке и протянул банку иностранцу:
— На-ка, хлебни пивка, да я потом хлебну, а то без слез твои наивные фитюльки слушать невозможно, не звучит это в мировом масштабе, и при мне ничего такого больше не говори — уныние нападает...


Чарли взял банку, сделал несколько глотков и хотел аккуратно поставить, но Краб тут же подхватил ее, крепко зажмурившись, осушил, и не открывая глаз, говея, откинулся на забор. Доски взволнованно заскрежетали, за забором истошно залаяла собака. Краб, приоткрыв один глаз, уставился им в Бреннера.
— А чего ты в конце очереди два часа маячил? Надеялся что ли до окна достоять?
— Думал я — я думал, — ответил загадочно Чарли и не менее загадочно улыбнулся.
Краб открыл второй глаз:
— Ну конечно, ты ведь тоже мыслитель!
— Почему тоже?
— Потому, что мы сейчас с тобой пойдем... Потому, что пусть психи пьют пиво на жаре... Потому, что мы сейчас пойдем, и я тебя познакомлю с нашими мужиками... Ты Ряхоносцева знаешь? Венечку не знаешь? А графа Гвоздецкого? Артура Гвоздецкого? Тоже не знаешь! А остальных, других?..


Бреннер не знал их всех.


— Это замечательно, — сказал Краб, хлопая Чарли по плечу. — Вставай, проклятьем заклейменный. Пошли, там допьем. И я покажу тебе наш таинственный и волшебный мир!
— Куда мы собираемся идти? Это близко? Это далеко?
— В психушку. Это рядом...